Самая большая загвоздка в том, что внешностью он похож на мать. А за три, или четыре года? Томас изменился в некоторой степени. Наверное, я слишком зациклена на цвете волос, потому что раньше он был блондином, а сейчас — брюнет. Перекрасился, гад.
Наступают в нашей жизни моменты, когда начинаешь о чём-то жалеть. Сейчас я жалела о многом, начиная с того, что поставила телефон на беззвучный режим, и впоследствии не знаю ищут меня или нет, и заканчивая тем, что не согласилась переночевать у Эданов. Говорят, жизнь тем и интересна, что мы не можем изменить своё прошлое, вернувшись во времени. А жаль. Столько косяков могла бы исправить. В первую очередь, ушла бы сразу после экзамена четыре года назад, не дожидаясь результатов. Тогда бы я здесь не стояла и, возможно, знакомства с Шэйном можно было бы избежать. Если это не судьба, конечно. Если судьба, то дела мои плохи — не смогу отделаться от этого эгоиста. Стоп, а разве он всё ещё эгоист? Примчался ко мне посреди ночи, потому что волновался!
— Эй, о чём задумалась, Эшли?
Он так коряво произнес моё имя, что мне стало противно. Я скривилась.
— Я не понимаю, зачем ты меня сюда притащил? — холодно спросила я, пытаясь незаметно развязать верёвку, но получалось медленно.
Нужно тянуть время.
— Не понимаешь... — непонятным тоном повторил мужчина. — Из-за тебя мой папочка сгнил в тюрьме! И ты ещё что-то не понимаешь?!
— И ты решил уподобиться ему?
Он рассмеялся. Хрипло, истерично, почти безумно. Томас — сумасшедший. А я всегда думала, что меня в нём настораживает. Сходство с душевнобольными.
— Нет, дорогая, я не допущу такой ошибки, как отец, — он стал медленно приближаться. — Мой папа был слишком добрым. Он не только сохранил тебе жизнь, но и назвал своё имя. А я. Тебя. Убью. Конечно, сначала повторю то, чего ты сильно боишься... — его глаза блеснули.
Мои пальцы перестали сражаться с верёвкой, которая почти сползла, и повисли безвольными нитями. Что это? Только не сейчас. Не бойся его!
— Значит, — я сглотнула, — ты всё-таки был в моей квартире.
— Да, — протянул он легкомысленно, — и посеял свой смартфон. Я думал, что ты будешь дома. Куда уж проще?! Мне Мэй рассказала, что вы с подругой договаривались встретиться в квартире.
— А... Мэй, Эмили?
— Использовал, как своего рода информаторов. Мешки с информацией. Умно, не так ли?
Подло, не знаю, как насчёт ума, могут ли сумасшедшие нормально соображать? Могут. Но не этот.
— Ты знаешь какой сегодня день? — прошептал Томас мне на ухо, заправляя выбившуюся прядь. — Пятая годовщина с событий в лифте.
Я распахнула глаза, глядя в пол. Не трогай меня. Что же я делаю? Разве позволю какому-то ненормальному себя убить?! Очнись, Эшли, ты прощаешься с жизнью!
Ты не сможешь побывать на свадьбе Уолта и Ганриэтты. Не возьмёшь на руки племянника, или племянницу. Даже не узнаешь девочка у них родилась или мальчик, как они назвали ребёнка? Не поговоришь с Карэн. А вдруг она опять замкнётся, узнав, что Эшли убили? Что меня убили. А, что будет с Шэйном? Неужели я больше никогда не обижусь на него, не выключу телефон, а он не приедет ко мне и не скажет что-то нелепое, лишь бы задержаться подольше? А Эмили и Мэй? Что будет с ними? А мама, папа? Перед моими глазами ясно возникла картина, как мои родственники плачут над моим телом, которое нашли в каком-то подвале. Если вообще нашли.
Именно это отрезвило меня. Привело в чувство. Я не могу этого позволить. Только дураки поддаются своему страху. А я всегда считала, что мой интеллект выше среднего.
Томас провёл пальцем по моей щеке. Я подняла на него глаза и с силой оттолкнула, сбросив верёвку. Он опешил. В них читались такие злость и ненависть, что любому стало бы страшно.
— Твой отец, — произнесла я с безразличием, — испортил всю мою жизнь. Отравил все её завитки. Я не могу спокойно проходить мимо лифтов, а рядом с мужчинами нахожусь только благодаря тому, что знаю, как себя защитить. Карате, не забыл? — я приподняла бровь. — Я знаю, что твой отец умер. Но мне не жаль. Я даже почувствовала облегчение от того, что он не вернётся на улицы города. И по-моему это нормальная реакция с моей стороны. Да и, кстати, может, он и думал, что я сдохну до того, как меня найдут. У меня ведь открылось кровотечение.
Подобные действия с моей стороны стали для Томаса катализатором. Он с рёвом бросился на меня. Я уклонилась. Он занёс кулак — я блокировала его удар и, схватив за руку, перевернула через себя. Он быстро поднялся, я моментально среагировала ударом в солнечное сплетение. Он согнулся пополам, из горла вырвался хрип. Я нанесла точный удар по сонной артерии, и он отключился.
Оказывается я громко и часто дышала. Проведя по волосам, я сделала глубокий вдох. И, чтож ты так выделывалась, красавица? Ведь сразу положила на лопатки, как и несколько лет назад. Я побежала к сумке, валявшейся в углу. Там нашла телефон. Наверное, меня всё же искали. Сто процентов. Потому что сорок три пропущенных от Шэйна, двадцать шесть — от мамы и десять — от Уолта, не могли появиться просто так. Три часа ночи! Или утра? Выспалась, блин! Рада?
Я нашла в контактах номер следователя, который вёл моё дело по Эрику Бэйсу. Он ответил спустя гудков десять, не меньше. Когда вспомнил моё имя и выслушал всё, что я сказала, бросил в трубку: «Выезжаем.» И я стала их ждать.
Мой телефон отследить проще простого, как сказал худощавый мужчина лет сорока, приехавший с оперативной группой.
— Что могу сказать? — улыбнулся мистер Чеар, тот самый следователь. — Ты, наверное, уже не так боишься, как при нашей первой встрече?
— Иногда накатывает, но редко, — честно призналась я.
— Ну, руки пожать мы сможем, как коллеги? — он подмигнул.
Я сглотнула, но без особого дискомфорта ответила на рукопожатие.
— Желаю жить в мире и любви. Слышал-слышал, что замуж выходишь.
Мы попрощались, и я поехала, но не домой, а к родителям.
Когда я помылась и переоделась, мы сели в зале. Уолт, мама и папа. Я им всё рассказала. Они слушали сначала с удивлением, потом злостью, а в конце концов похвалили меня за то, что я справилась.
— К чему я это всё веду, — положив ногу на ногу, продолжала я ровным уверенным голосом. — Давайте отменим помолвку поскорее. Я не смогу.
— Я так вижу, здесь все всё понимают из вышесказанного. Может, посвятите и меня?
Я обернулась. В проёме, оперевшись на косяк, стоял Шэйн, осматривая нас заинтересованным взглядом. Блин, я забыла закрыть входную дверь.
Я встала с кресла, скрестив руки.
— Всё ты прекрасно знаешь и понимаешь. Тебя ведь посвятили в то, что со мной случилось пять лет назад, и теперь я боюсь мужчин, в частности брюнетов.
Парень посмотрел на меня круглыми от удивления глазами, и до меня дошло.
— Мам? Ты ничего не рассказала Эданам?!
Мать смотрела на свои пальцы, не поднимая на меня головы. Всё ясно.
— Проходи, — я пригласила его, — садись на кресло. Уолт, поставишь запись? Ту, что вы снимали, когда я была в психлечебнице.
Мама хотела возразить, но я остановила её рукой.
— Он столько времени провёл рядом со мной, не понимая, почему я шарахаюсь от него. Он имеет право знать. Всё. От начала до конца.
Шэйн сел в моё кресло напротив телевизора. Я встала сбоку. Уолт вставил диск, и через несколько секунд мы приступили к просмотру.
На экране появилось здание за забором. Белое в зелёную полосу. День был пасмурный. День, в который мы приехали туда в первый раз, чтобы я осталась там на целый год.
— Мам, это действительно необходимо? Странное ощущение — снимать свою сестру в психушке, — говорил Уолт из-за камеры.
В кадре появилась я — руки скрещены, тело обращено в сторону здания, я рассматриваю его и совсем не боюсь зайти туда. Главное, чтобы я сидела в своей палате: там нет мужчин. Вид отрешённый.
Печально смотреть на себя вот так.
— Доктор сказал, что после лечения эта запись может помочь Эшли предотвратить рецидив, — размеренный голос мамы. — Она будет это пересматривать.
— Ты серьёзно? — удивляется Уолт, потом протяжно вздыхает. — Как можно оставить ЭТО в прошлом, если в доме лежит напоминание?..
Из здания выходит мужчина — доктор Финкл. Он седой, но ему только шестьдесят — сказывается напряжённая работа. Он подбегает к нам, здоровается, подаёт руку каждому. Очень забавный и хороший мужичок. Когда его рука направляется ко мне, я отхожу на несколько шагов. Он опускает её и улыбается нам, приглашая внутрь.
— Эшли...
Уолт хочет что-то сказать, но я оборачиваюсь, смотрю на него испуганно и бегу. На третий этаж. В свою палату. И исчезаю из камеры на ступеньках.
— Не переживайте, — говорит Финкл. — Всё будет хорошо. Сейчас она убегает от всех мужчин? Даже от родных?
В обзоре мама. Она кивает.
— А от брюнетов убегает с криками. Или падает на пол с криками... — женщина всхлипывает.
Следующий кадр показывает нас с Финклом на следующий день.
— Эшли, расскажи мне, что произошло. Что тебя беспокоит? — спокойным тоном обращается он ко мне.
Я смотрю невидящим взглядом вниз. Я помню, что происходило в моей голове — перед глазами мелькали воспоминания.
— Нет, — шепчу я.
— Эшли, всё хорошо, — успокаивает доктор.
— Нет! — кричу я, обхватывая голову.
Съёмка прерывается и возобновляется на нашем втором разговоре с Финклом — через неделю.
-...вот, что со мной случилось, доктор, — заканчиваю я, прерывисто дыша.
Я сглатываю и пытаюсь восстановить дыхание. Меня трясёт. Я поднимаю глаза полные ненависти и отчаяния на Финкла. Передо мной всё ещё пронизывающие синие глаза.
— Молодец, Эшли, — говорит доктор одобрительно. — Если можешь об этом говорить — это значит, что ты уже спокойнее реагируешь на произошедшее...
Следующий кадр показывает меня в палате. Я сижу на койке, дочитывая книгу. Когда дверь открывается и внутрь заходят люди — Финкл, медсестра и мальчик — я встаю.
— Итак, Эшли. Я долго размышлял над тем, что нам сделать с твоим страхом, — улыбается доктор. — И я пришёл к выводу, что тебе необходимо снова привыкнуть к противоположному полу, — он кладёт руку на плечо мальчику. — Это Филипп. Фил. Он внук Джуди, — кивок в сторону медсестры.
Я сглатываю и сжимаю кулаки. Что он задумал?
— Ему пять лет. Очень хороший и послушный мальчик. Вы останетесь наедине.
Моя бровь дёргается вверх.
— Начнём с двух минут, — медсестра и врач покидают палату. — Всего две минуты, — Финкл включает секундомер, стоящий на столе.
Я прыгаю на койку, обхватывая колени руками. Мальчик сидит на стуле в углу. Я слежу за цифрами. Они синие, и я понимаю, что это специально, чтобы я не смотрела на них. Я отворачиваюсь. Начинаю перебирать пальцы, пытаюсь сосредоточиться на них, чтобы абстрагироваться от всего вокруг. У меня не получается. Секундомер пикает каждый раз, когда меняется цифра. Фил ничего не делает — просто качает ногами. И я не знаю, что раздражает меня больше: противный пикающий звук, или шорох штанов мальчика. Я смотрю на прибор. Синие цифры расплываются, я затаиваю дыхание.
Он смотрел на меня своими до безумия синими глазами.
Я резко встаю с кровати и опрометью бегу к двери. Стучу кулаками изо всех сил и кричу. Можно подумать, что меня убить пытаются. На лице панический страх.
— Откройте! Откройте, пожалуйста! Помогите!..
Из глаз льются слёзы...
— Эшли, дорогая, — нарочито спокойным тоном повторял мистер Финкл в сотый раз. — Все твои страхи и ограничения в твоей голове. Тебе нужно только решить — и они тебя больше не побеспокоят.
Я сидела на стуле, наклонившись вперёд, обхватив голову, единственной моей мыслью было: «Все страхи только в моей голове? Тогда давайте её отрубим!»
Я тут же озвучиваю эту мысль. И доктор отрицательно качает головой.
— Всё-таки три минуты двадцать девять секунд — это результат, как считаешь? — он усмехается и смотрит на меня.
Я ошарашенно поднимаю глаза. Вот хитрец...
Следующий, так называемый, сеанс. Филу принесли игрушки, он играет сбоку от моей кровати. Я забилась в углу, обхватив свои колени руками. Теперь ограничений во времени нет. Я не знаю, какая у мальчика задача. Что он попытается провернуть? Мне известно, что за нами следят, хотя бы через эту камеру, но всё равно непроизвольно дрожу. Я постоянно кошусь в его сторону с опаской. Фил сосредоточенно пытается усадить на камаз плюшевого дракона. Но игрушка постоянно падает. Внезапно мальчик поднимает голову и смотрит на меня, улыбаясь. Сидя на полу, он протягивает мне руку в дружеском жесте.
— Привет, меня зовут Филипп, а тебя, как?
— Меня зовут Эрик, — улыбнулся попутчик и протянул ладонь.
Я сглотнула, распахивая глаза.
— Эшли, — сипло отвечаю я.
Задачей мальчика был разговор со мной. Я справилась? Фил радостно берёт в руки игрушки и говорит:
— Поиграешь со мной? Давай поиграем? А то одному скучно.
— Ну, что, Эшли, поиграем? — синие глаза пронизывали насквозь.
Я вжимаюсь в угол, сжавшись в комок, закрывая уши ладонями, чтобы не слышать этот ненавистный голос, жмурюсь изо всех сил. Пронзительный крик разрывает тишину палаты. Истошный. Он испугал ребёнка, и тот заплакал. Я слышала, как Джуди успокаивала его, подхватив на руки. А доктор Финкл пытался привести меня в чувство...
На следующем сеансе я снова сижу на койке, перебирая пальцы, и кошусь на Фила, который водит машинкой по полу. В обед нам приносят суп, обоим по тарелке и хлеб. Я всегда ела его без хлеба, так что продукт ставят на пол рядом с мальчиком. Нам нужно вместе поесть. Фил напротив меня и, съедая очередную ложку, я смотрю на него. Тошнота подкатывает к горлу, и я не могу её сдержать. Всё содержимое желудка вываливается в мою тарелку. Я успеваю отвернуться, чтобы ребёнок этого не видел. Снова прибегают врачи. Мальчика уводят, а меня тошнит несколько минут подряд. Даже, когда желудок становится пустым, рвотные импульсы не прекращаются. И я понимаю, что перенервничала, а ещё не смогла скрыть отвращения от того, что приходится с ним есть...
Я сижу в кресле, напротив меня — Уолт. Он пришёл меня навестить.
— Эта терапия с мальчиком идёт тебе на пользу. Ты уже не убегаешь от меня.
Брат так и светится счастьем. А я сжимаю пальцами кожаные подлокотники от напряжения и натянуто улыбаюсь.
— Сдвиги есть, — я не знаю кого убеждаю — себя или его. — У меня просьба.
— Конечно. Всё, что хочешь, — уверяет он меня, наклонившись.
Я делаю над собой усилие, чтобы не вжаться в спинку.
— Принеси мне мой ноутбук, — он непонимающе смотрит на меня. — Я думаю, что если напечатаю то, что у меня в голове, это пойдёт мне на пользу. Ну, хуже точно не станет...
У меня снова сеанс. На этот раз я сижу на полу, возле кровати, прижимаясь спиной к стене. Филипп сидит в метрах трёх сбоку от меня. Он снова играет. Сегодня мы просто молчим и ничего не делаем...
Уолт принёс мне ноутбук. Теперь я сижу на кровати с ним на коленях. И печатаю без устали. Фил рядом, но меня это не очень напрягает. Я просто не обращаю на него внимания.
Он водит машинку по всей комнате, и случается непредвиденное: Фил падает и начинает хныкать. Стоит сказать, что огромную роль в выздоровлении сыграла моя врождённая доброта. Именно она не дала мне проигнорировать происходящее и подойти к мальчику с кровоточащими коленками.
— Ну, что такое? Болит?
— Угу, — он снова всхлипывает.
Аптечки в палате нет, кто бы мне её дал?! Я переношу мальчика к стенке и сажусь рядом, обнимая его за плечи.
— Знаешь, что я там печатаю? — улыбаюсь я.
Мой план срабатывает, и мне удаётся его отвлечь. Слёзы быстро высыхают.
— Не знаю. Что ты печатаешь?
— М-м-м... Свою книгу. Не уверена, что издам её, но всё равно пишу.
— Обязательно издай.
Я даже не уверена, знает ли он значение слова «издать», но усмехаюсь и в будущем так и делаю...
Меня выписывают через год. Все улыбаются, и я тоже. Мне сказали, что остальное я смогу преодолеть только сама «стерев ограничения в своей голове». Уолт задерживает объектив камеры на мне (признаю, видок значительно лучше, чем раньше) и кадр меняется.
Деревенский пейзаж. Мы у бабушки в посёлке. Она ещё жива. Я стою, оперевшись плечом на ясень, и смотрю на гладь водоёма, которую окрашивают закатные лучи.
— Привет.
Уолт подкрался незаметно. Я оборачиваюсь, мои глаза расширены от страха. Я вздыхаю с облегчением.
— А, это ты.
Мы стоим вместе. Я задумчиво хмурюсь.
— Уолт, можешь записать меня на карате?
— Но ты ведь уже взрослая и...
— Я буду стараться, — серьёзно говорю я, не глядя на него. — Если я буду знать, что смогу себя защитить, — пальцы на скрещенных руках сжимаются и становятся такого же цвета, как и моя накидка — белого, — я буду чувствовать себя в безопасности. Отдай меня на карате.
Я требовательно смотрю на него. В камере этого не видно, но Уолт кивает. Я улыбаюсь.
— Спасибо, братик.
— Эй! Два хулигана, как можно уходить на край дачного посёлка, не предупредив?! — мы оборачиваемся и видим разгневанное лицо бабушки, но этот гнев — наигранный, она просто недовольна. — Выросли, но ни капельки не повзрослели! Вот подождите, я вам ещё ремнём...
И на этой оптимистичной ноте кадр прерывается.
День соревнований. Мне — двадцать лет, но я не особо выделяюсь на фоне высоких парней и девушек потому, что всегда была среднего роста. Камерой управляет друг Уолта — Пол. Он снимает весь зал (сколько же здесь народу!), потом останавливается на нас. Мы с братом ничего вокруг не замечаем, играя в камень-ножницы-бумагу. Я постоянно выигрываю — Уолт в шоке.
— Нет, мелкая, ты точно мухлюешь, — заявляет он, проводя по волосам.
Чтобы доказать обратное, я предлагаю Полу сыграть с нами. Теперь в объективе видно только три руки. И я снова побеждаю.
Я оглядываю толпу, в то время, как парни пытаются понять «что это за фигня?» и натыкаюсь на мужчину с пронизывающими синими глазами и тёмной шевелюрой. Я замираю. Перед моими глазами мелькают воспоминания, но я спокойна снаружи.
— Что такое? — спрашивает Уолт и смотрит в ту же сторону, что и я.
Эрика тогда не поймали. И я знала об этом. Но я не знала, что его сын тоже занимается карате, только в другой секции, и я не знала, что он будет моим первым соперником на этом соревновании. Они подходят к нам, отец улыбается, подбадривая сына — щуплого долговязого подростка с белыми волосами. Спасибо, хоть не брюнет.
— Мы пришли поздороваться с нашим первым соперником.
Эрик улыбается, а его сын протягивает мне руку. Я опускаю на неё глаза и не отвечаю на рукопожатие, а делаю поклон, как на ринге. Он меня не узнал. Удивительно. Он меня не узнал. Человек, которого я изо всех сил пытаюсь забыть, сам забыл меня. А я — нет. Они отходят в сторону, и я тяну Уолта к себе, чтобы прошептать.
— Это он. Эрик.
У меня в горле стоит ком. В этот день я побеждаю Томаса — сына Эрика и получаю новый дан (коричневый пояс), а мужчину забирает, вызванный Уолтом следователь Чеар и несколько полицейских.
Меня называли гением карате потому, что я смогла собрать восемь данов за три года (всего десять данов: при жизни можно получить только девять, а десятый дают посмертно). Когда есть цель — всё получится. Потом я начала работать и бросила занятия; навыки, конечно, никуда не ушли.
Запись закончилась. Все сидят неподвижно. Во время просмотра я посматривала на Шэйна. Его лицо выглядело так, словно ему наконец объяснили то, чего он не мог понять всё это время. Наверное, так и есть. Я откашлялась.
— Теперь ты понимаешь, почему я не могу выйти за тебя, — я вздыхаю. — Отмени помолвку, пожалуйста. Это бессмысленно.
Я выхожу из комнаты, останавливаясь возле кухни.
— Прости, Шэйн, что не сказала тебе раньше, — говорит мама с сожалением. — Эшли думала, что ты всё знаешь. Я сама позвоню твоим родителям...
— Не волнуйтесь об этом, — перебивает мой бывший жених. — Я этим займусь. Если бы вы сказали сразу обо всём, дело продвигалось бы быстрее. И по-другому.
Я слышу, как он встаёт, прощаясь, и захожу на кухню. Что ж, это меня вполне устраивает. Завтра я уже буду свободна.
