Сувениры

Попранный святой

В конференц зале было многолюдно, все собрались, чтобы послушать очередные клишированные ответы на столь же штампованные вопросы. Фотографы заканчивали настройку аппаратуры, журналисты, кто с диктофонами, кто по старинке, с блокнотом, томились в ожидании. Я пробежала по рядам и с удивлением обнаружила почти в первом ряду Грейс Харрингтон с раскрытым ноутбуком на коленях. «Не поддаваться на провокации, на кидаться микрофонами в журналистов, улыбаться». От голода неприятно скрутило желудок, поэтому последний пункт выглядел весьма измученным и напряженным. Я открыла бутылку воды и, делая пару глотков, закрыла глаза. Монотонный гул превратился в открытый улей в момент, когда в зал вошли один за другим Эд, Оли и Саванна. Вода встала у меня поперёк горла, но я не подала бы вида, что меня беспокоит эта несвятая троица, даже если бы захлёбывалась насмерть. Я коротко улыбнулась и приветственно кивнула, давая понять, что на этом наше общение на ближайшее будущее окончено – Эдвард мог продолжать озабоченно хмуриться сколько ему вздумается.

Больше головы я не повернула и, кажется, вообще не шелохнулась за всё время пресс-конференции. Мишель, сидевший слева от меня, был на удивление, многословен. Он перехватывал вопросы, адресованные мне налету, часто спасая меня от неловких пауз моих блуждающих мыслей. «Соберись!» - читалось в его взгляде, когда он без особой причины протянул мне очередную бутылку воды. Жидкость уходила в меня как в зыбучие пески пустыни, ранки на искусанных губах саднили от тяжести пластикового горлышка. Я маялась в невозможности встать и уйти, стены давили, люди душили.

Самой большой пакости я почему-то ждала от Грейс: она вела себя удивительно тихо, постоянно что-то конспектируя за нами, шепча фотографу в какой момент сделать фото. А нужно было это делать буквально каждую секунду, чтобы не упустить ни малейшей детали, которая могла бы сыграть на руку её изданию. Я, сжавшись пружиной, ждала, когда она нажмёт на спусковой механизм и заставит меня распрямиться во весь рост своих неприглядных тайн.

Однако весь фокус сестры Эда был смещён на Саванну. Грейс, до поры тихая и молчаливая, закидывала бедную американку прямыми вопросами о её свежем альбоме, связи заглавной песни с её прошлыми отношениями, плагиате и музыкальных призраках-писателях. Бедняжка оказалась не готова к объёму совсем недружелюбных, выходящих за рамки регламента, вопросов, которыми журналистка стреляла в неё со всей британской прямотой и категоричностью. Возможно, у себя дома она и была любимицей Америки, но для британцев это значило чуть меньше, чем ничего. Оливер старался отшучиваться и поддерживать землячку, но, когда его запас обезоруживающих улыбок иссяк, в игру включился Эдвард. Зал притих, ловя каждое слово, летящее от брата сестре и обратно, словно они играли в пинг-понг на выживание: замечания становились резче, колкости острее. Было похоже, что все присутствующие невольно стали свидетелями семейной ссоры в пассивно-агрессивной форме. Разнять их смог только звук «гонга». Точнее, визгливый возглас Мэтью о том, что время пресс-конференции истекло. То ли галстук на этом индюке был затянут слишком туго, то ли становилось действительно жарковато, но лицо мужчины семафорило о приближающемся сердечном приступе. Аудитория пришла в возбуждённое движение, стараясь как можно скорее ретироваться с чужого поля боя: фотографы подобрали объективы, журналисты зачехлили карандаши и ускакали ваять очередные бессмысленные сенсации. Я тоже не стала испытывать судьбу и одной из первых стала выбираться из зала под надёжной защитой Нейта и Джо. Переступая порог я всё же не смогла сдержать своё любопытство и обернулась. Грейс и Эдвард, продолжая буравиться друг друга взглядами, не сдвинулись ни на сантиметр.