Bloody Tango

Глава 4

***

Крики больше походили на хрипы или вой раненого животного, которое давно пора было пристрелить, чтобы не мучалось. Или хотя бы не раздражало. Крики отражались от стен, но, даже несмотря на это, эти звуки были почти не слышны для слабого человеческого слуха. Однако не для вампиров, которые прекрасно слышали, как один из трех королей развлекается с очередным пленником в подземельях. Там, где были темницы, в которые ни у кого не было желания попасть - если он, конечно, не суицидник.

Кайус Вольтури был жесток, жесток настолько, что многие вампиры боялись его намного сильнее, чем Аро или Маркуса. Его жестокость иногда не знала меры, не знала границ. Она сметала все на своем пути, а сила его дара была такой страшной, такой пугающей, что те, кто знал о нём, никогда в жизни не посмели перейти ему дорогу. А еще он любил играть. Обычно его игры сопровождались вот такими криками и удушающим ароматом металла. Кровь со стен было невозможно смыть, она впиталась настолько сильно, что камень из серого стал черным, а любые попытки слуг отмыть его заканчивались ничем. Кая это совершенно не смущало, поэтому он продолжал свои игры, особенно, когда у него было дурное настроение. Как сейчас, например.

Светловолосый вампир задумчивым взглядом смотрел на свою жертву: обычный мужчина с самой неказистой, заурядной внешностью был подвешен за две руки на толстых цепях. Его босые ноги едва касались холодного каменного пола, пронзая все тело неприятными мурашками. Тело человека покрывали всевозможные раны, порезы, синяки. Кровь стекала по ним, но вампир даже не думал её пить. Он испытывал брезгливость даже от мысли прикоснуться к этой низшей падали, что посмела ходить по земле, будто король. Король тут только он!

Блондин лениво махнул рукой, и человек громко надрывно закричал, запрокидывая голову назад. Капилляры в его глазах полопались, а кожа быстро стала краснеть и вздуваться, а потом и лопаться, оголяя мясо. Создавалось ощущение, что кровь в его жилах начала кипеть, сжигая того заживо. Было приятно наблюдать за чужими страданиями, чужой болью, что окутывала его, как теплое одеяло, однако... Однако сегодня это одеяло не грело. Сколько бы Кайус не пытал этого крестьянина, это не приносило должного удовольствия. Перед глазами стоял образ фигуры, закутанной в темную накидку, чьи зеленые глаза были слишком яркими, слишком прекрасными для человека. Фигуры, что посмела так фамильярно его оскорбить.