Горы и реки/ Shān hé biǎo lǐ/ 山河表里

37. Другой мир

Юань Пин однажды умер, а когда возродился, Чу Хуань стал геем? Как этот жестокий мир мог стать настолько непредсказуемым?

***

Как только солнце зашло, Люгэ встал. Он по привычке поднял руку, но не смог призвать огромного змея. Патриарх замер, сжимая пальцы в воздухе, потом поднял свое оружие и пошел к горным вратам. Не было нужды звать остальных Хранителей врат, все они последовали за ним. Остальные люди, у которых не осталось дел на сегодня, были пьяны, и трезвых почти не осталось. Шатаясь из стороны в сторону, одни тут же разожгли костер, другие увели детей в пещеру, чтобы те укрылись от ветра. Взрослые привыкли пить, не боялись непогоды и могли спать под открытым небом. Напившись вина, они засыпали прямо на тех местах, где сидели, прижимая к себе полупустые кувшины, чему Чу Хуань очень завидовал.

Он лежал на спине в траве с колоском во рту. В этом ночном небе не было ни Большой Медведицы, ни Полярной звезды или пояса Ориона, характерного для южного неба, только куча неупорядоченных и безымянных звезд. Чу Хуань не знал, какое сейчас время года. Его очки больше не принимали сигнал, и даже компас стал бесполезен. Но Млечный путь по-прежнему ярко выделялся на небе. Чу Хуань чувствовал, что он слишком ограниченный, и что хотя куриное перо, щекочущее его сердце, может заставить его шевелиться, однако он должен признать, каким бы честолюбием он не обладал в молодости, он все же вряд ли способен на великие дела.

Кто-то присел рядом с ним. Чу Хуань сначала подумал, что это вернулся Нань Шань, и выжидающе обернулся, но увидел только старое козье лицо старейшины. Внезапно его мирный сон превратился в кошмар. Старейшина прищурился и поджал губы, усаживаясь рядом с Чу Хуанем с выражением величайшего принуждения на лице, как будто собирался попросить его вернуть все долги сию же минуту и вдобавок взять с него кровавую клятву. Чу Хуань опасливо приподнялся на локте и тихо спросил:

— О чем ты хочешь поговорить?

Старейшина выразительно посмотрел на него, достал что-то из кармана и бросил в него. Это был шнурок, сплетенный из тонких нитей. Техника была сложной и изысканной, но было видно, что сплели его очень давно. Чу Хуань мог лишь смутно судить по разным едва различимым оттенкам черного, что когда-то он был окрашен в яркие цвета. А под узлом висел . . . Грецкий орех? Чу Хуань держал его на ладони и какое-то время нерешительно разглядывал, чувствуя, что ему не хватает знаний, чтобы оценить назначение этого без сомнения редкого предмета. Даже для грецкого ореха, он оказался маловат.