Наши сердца разобьются этой зимой

Глава 9. И снова седая ночь

— Чаще думали бы о чуде, — лился из динамика нежный голос Пугачёвой, — реже бы люди плакали.

— Счастье — что оно? — пропела я, пританцовывая перед большим зеркалом, закреплённом на двери старого платяного шкафа со скрипучими петлями. — Та же птица: упустишь и не поймаешь! А в клетке ему томиться тоже ведь не годится, трудно с ним, понимаешь?

Потирая кончиком пальца сиреневый кружок «Рыбки»*, я наносила тени на веки, отбивая ногой ритм музыки. Я впервые решила накраситься ими с тех пор, как Диля подарила мне коробочку на шестнадцатилетие. Стерев ваткой излишки, я приступила к ресницам: намочив кисточку водой, нанесла тушь. Реснички слипались, и их приходилось разделять кончиком швейной иглы. Когда макияж был готов, я внимательно присмотрелась к своему отражению.

Было непривычно видеть себя накрашенной. Глаза, обрамлённые густыми чёрными ресницами, казались ещё больше, приковывая внимание к лицу. Голубой цвет радужки словно бы подсвечивал изнутри. «Глаза — зеркало души».

Собрав волосы в высокий хвост, я закрепила над резинкой гребень, подаренный Валерой. Хрустальные слёзы и жемчуг заструились по волосам, и я, невероятно довольная, завертелась на месте, разглядывая себя. На школьные танцы я всегда ходила в строгом образе: никакой косметики, чёрное платье, белый фартук и красный галстук — никаких красот и излишеств. Мальчики: в белых накрахмаленных рубашках, синей школьной форме, аккуратные галстуки под горлом. Любоваться собой не положено. Будь как все.

Распахнув вторую дверцу шкафа, я выудила из закромов вешалку с платьем. Спрятав его там несколько лет назад из вредности, я и подумать не могла, что однажды вытащу для свидания с парнем из группировки.

Зелёное тяжелое платье из вельвета с длинными рукавами кончалось ниже колен. Узкое в талии, оно расширялось в подоле, раскрываясь солнцем, если закружиться. Я гладила пальцами ткань и щупала холодные чёрные пуговички на груди. Странное чувство, видеть себя нём. Будто и не я вовсе. А может, это на самом деле я и есть?..

— Маргоша, — бабушка просунула голову в приоткрытую дверь, — сделай потише музыку, я телевизор не слышу.

Я выкрутила колёсико на магнитофоне до минимума, а бабушка, толкнув дверь, вошла в комнату. Усеянное морщинами лицо засветилась от радости; сложив руки на груди, она восторженно ахнула: