2

1.6K 106 0
                                    

Около четырех лет спустя

Лиса

Вдох. Шаг. И я врастаю в землю.
Порыв ветра бьет в лицо. Наотмашь. Дает пощечину, еще одну. Раздувает рыжие кудри, взметает вверх. Наверное, я сейчас похожа на ведьму. С ненавистью в глазах и зияющей дырой в груди.
Нет сил пошевелиться.
Тяжелый, болезненный выдох. Легкие всмятку. Сердца нет. Вырвал человек, которого я любила. И теперь он забирает у меня последнее.
Не моргаю. Широко раскрыв глаза, ловлю каждую деталь. Чтобы не забыть, каково это – быть преданной. Чтобы не повторить свою ошибку.
Наблюдаю, как «Сладкая жизнь», покосившись, срывается с фасада кафе-кондитерской, падает и с металлическим скрежетом проезжает по асфальту.
Морщусь, но не зажмуриваюсь. Запоминаю, с каким задором Минхек, бывший муж, рушит бизнес, который я создавала с нуля. Как мое дело летит в ад вместе с вывеской.
Манобан – моя девичья фамилия. Она и легла в основу названия первой кондитерской. И ее же я вернула себе после развода.
Никогда не думала, что меня это коснется. Я ведь правильная, верная, слежу за собой. Голова не болит, халат не растянут, ни грамма целлюлита. В чем еще обычно упрекают бывших? Черт! Создана по всем канонам идеальной жены.
И я любила мужа. До беспамятства. Доверяла слепо.
Но…
Минхек оказался лжецом и подонком.
Мало того, что завел интрижку на стороне, сделал ребенка любовнице, так еще и каким-то образом отсудил мой бизнес, как «совместно нажитое имущество». Я была уверена, что он не посмеет. Да и не захочет заниматься кафешкой. Зачем она ему? Минхек никогда не вникал в мои дела, а о сладостях знал лишь, как их есть.
Я рано расслабилась – и получила удар в спину. Смертельный.
И теперь все, что у меня осталось, - машина доставки с логотипом несуществующей кондитерской. А еще вещи, которые бывший муж любезно позволил мне сегодня забрать из кафе. До того, как его закроют на ремонт.
Вот и все. Жили мы недолго и несчастливо, пока развод не разлучил нас.
А дети… Их у нас с Минхеком так и не получилось. Наверное, к лучшему. Иначе бы еще и малышей делили…
- Грузи с остальным хламом, - выкрикивает один из рабочих и цепляет трос к помятой вывеске. Небрежно наступает на нее грязным кроссовком. Дает знак водителю грузовика. Хлопает по кузову и достает из кармана сигареты.
На секунду мне кажется, что сразу после перекура он подойдет ко мне, закинет на плечо и оттащит меня туда же. К ненужному мусору.
«Боже, дай мне сил это выдержать», - шепчу, впервые за все время прикрыв глаза. Слез нет. Я вообще не плачу. Не истерю. Говорю же, улучшенная модель жены. Только теперь сломанная.
- Ланя, смотли, какая класива-ая, - восхищенно тянет тонкий детский голосок.
Сердце оживает под ребрами, стучит все быстрее и чаще. Пытается выскочить на звук. Кровь бурлит в венах, зовет. Не понимаю, что со мной.
- Линя, низя тыкать пальцем, - отчитывает ее вторая.
Опускаю взгляд и вижу крохотных рыжих кудряшек, похожих друг на друга как две капли воды. Приятное тепло разливается в груди, течет по всему телу, солнечным светом пробивается сквозь кожу.
Я всегда по-доброму относилась к детям. Но ни разу не чувствовала ничего подобного. Наверное, расклеилась после развода. Стала слабой и сентиментальной.
- Она тоже солныско. Как мы, - довольно кивает первая малышка и указывает пальчиком на мои волосы.
Словно под действием неведомой силы, я приседаю перед ними и беру их за ручки. Веду большими пальцами по нежной, бархатной, покрытой слабыми веснушками коже. Ох и замучаются красавицы с ней, когда вырастут. По себе знаю.
- Вы откуда, крошки? Потерялись? – тяну уголки губ вверх и получаю от девочек ответные улыбки.
- Неа, - отрицательно качают головами, и озорные кудряшки подскакивают в такт. – Папу ждем. Я Ланя, она Линя, - бойкая представляет обеих, пока сестра настороженно молчит.
- Лана и Лина? – расшифровываю их «детский говор».
- Ага, - соглашаются обе. Значит, угадала. - А ты кто? – одинаково наклоняют головы. И накручивают кудряшки на пальчики.
- Меня зовут Лиса. Я…
Одинокая женщина. Без мужа, без детей, без работы. Я никто. Так себе презентация. Поэтому умолкаю, не зная, как представиться.
- Ты наша мама? – выдают хором. И на миг вгоняют меня в ступор. Потому что у меня не может быть детей.
- Нет, - резко поднимаюсь.
И вряд ли ей когда-нибудь стану. Но пожалеть себя не успеваю, потому что на всю улицу неожиданно раздается жалобный детский плач. Две сирены сливаются в одну. Вселенского масштаба.
От крика малышек замирает сердце. Пропускает удар – и разрывается на части, истекая кровью. Не имея ни малейшего опыта общения с детьми, я на секунду теряюсь. Широко раскрыв глаза, испуганно смотрю на капризных солнышек.
Так хочется обнять их, прижать к груди и больше никогда не отпускать. Дать им все, что попросят. Даже если в качестве новой игрушки они выбрали… меня.
- Тш-ш, - очнувшись от комы, в которую меня погрузили чужие дети, я протягиваю руку, но на запястье тут же ложится чья-то широкая ладонь. Берет в кольцо, словно защелкивает наручник. Чувствую себя особо опасным преступником, пойманным на горячем. И кожей ощущаю негативные эмоции, которые мгновенно обволакивают меня, отравляя.
- Что вам нужно от моих дочек? – от грозных ноток в обманчиво спокойном голосе я невольно передергиваю плечами.
Тень надвигается на меня, заслоняя собой слабые лучи весеннего солнца. Девочки постепенно затихают и, как по волшебному щелчку, меняют кривые, расстроенные гримасы на лучезарные улыбки. Маленькие обманщицы. А мне теперь придется оправдываться перед их странным папой. Сурово зыркнув на кудряшек, я нехотя поворачиваюсь к мужчине, который ни на миг не ослабляет хватки.
- Ничего, - произношу будничным тоном. - А вам следовало бы внимательнее присматривать за своими детьми, - своеобразно защищаюсь.
Ныряю в мрачные омуты стремительно темнеющих глаз. На дне расширенных от гнева зрачков – холод и пустота. Таким взглядом убивают. Одним выстрелом – и сразу насмерть. И, кажется, незнакомец именно так бы и поступил со мной, если бы не дети.
Мысленно размазывая меня катком по асфальту, внешне он невозмутим. Поворачивает голову к дочкам, чтобы убедиться, что с ними все в порядке. А маленькие актриски сияют, хлопают длинными светлыми ресницами и смущенно ковыряют пальчиками пышные юбочки. Покосившись на них, с трудом сдерживаю улыбку и больше не могу обижаться и, тем более, злиться. Под детскими чарами смягчается и их грозный отец. Оценив состояние и внешний вид малышек, он отпускает мою руку.
- В ваших советах я точно не нуждаюсь, - припечатывает ледяной фразой. Окидывает меня пренебрежительным взглядом и обращается к дочкам. – Милые, я же просил не отходить от машины, - кивает за спину, на строгий черный автомобиль, под стать хозяину. Вот только несколько свежих ярких наклеек на крыле и возле фар, куда только смогли дотянуться детские ручки, выдают истинное положение дел.
Этому мужчине удается совмещать тяжелый, жесткий характер и мягкое, внимательное отношение к детям. Как его еще не разорвало от бурлящих внутри противоречий. С таким раздвоением личности немудрено свихнуться.
- Пап, мы маму нашли, - бесхитростно выдают девочки и указывают на меня.
Невинные слова звучат четко и ясно, как приговор, который прямо сейчас выносит мне их отец. Казнить. Повесить, а потом четвертовать. Чтобы не посмела даже близко к его сокровищам подойти. В черных глазах вспыхивает необъяснимая ненависть.
- Нет, малышки, вы обознались, - аккуратно объясняю, наклоняясь к рыжим кучеряшкам. – Я не ваша мама. Но мы можем с вами дружить, - подмигиваю и подаю им обе руки, в которые они тут же вкладывают свои ладошки.
Переглядываются друг с другом, словно придумывают новый план захвата «мамы», косятся на отца – и кивают, делая мне одолжение. И на том спасибо. Потому что несколько напрягает нависший надо мной мужчина, который следит за каждым моим движением и контролирует каждое слово.
- Гиперопека никого еще до добра не доводила, - выдыхаю я, выпрямляясь. – Скорее, становится причиной неуравновешенности, которая порой может привести к истерии, - добавляю аккуратно, но с подтекстом. Хотя лучше просто уйти.
- Вы только что моих девочек неуравновешенными истеричками назвали? – вздергивает соболиную черную бровь мужчина. И вновь его эмоции я могу читать только по глазам. В остальном, он непоколебим, будто оброс камнем и при всем желании уже не сможет вырваться из своей оболочки.
- Пап, кто такая истисиська? – мгновенно реагируют малявки. Приподнимаю уголки губ, замечаю, что мужчина напротив делает то же самое. Неосознанно, инстинктивно. Но в следующий момент мы оба возвращаем себе стальные маски.
- Вообще-то я не их имела ввиду, - бросаю как бы невзначай.
И мысленно ругаю себя. У меня и так проблем выше головы – не скоро выберусь из той бездны, в которую меня кинул бывший муж при помощи своих юристов. Но вместо того чтобы двигаться дальше, я стою и препираюсь с незнакомцем. Наши пути даже не пересекутся никогда! И этих рыжих девчушек я вижу в первый и последний раз. От одной мысли, что мы попрощаемся навсегда, становится больно.
Кажется, мне срочно нужен психолог. И гора антидепрессантов. Мое поведение становится неадекватным.
- О, это нам? – резко переключаются девочки на сверток в руке отца. Только сейчас замечаю логотип «Сладкая жизнь» на бумажном пакете и знакомую пометку, которую мы ставили на особых заказах, в которых должны быть исключены определенные ингредиенты.
- Аллергия? – машинально уточняю.
- Вы слишком навязчивы и любопытны, - осекает меня мужчина, передавая пакет дочкам и придерживая их за плечики. – Это тоже еще никого до добра не доводило, - возвращает мне мою же фразу. – Всего доброго, - выплевывает, как проклятие.
- И вам того же, - не теряюсь.
Но украдкой наблюдаю, как он ведет детей к машине, помогает им забраться внутрь, устраивает в автокреслах. Ныряет в салон, позволяя крошкам по очереди чмокнуть его в щеку. И, совсем другой, довольный и улыбающийся, садится за руль.
Нервно, коротко сигналит, чтобы я отошла от обочины, и выезжает на дорогу. Цепляюсь взглядом за знак «Дети в машине» на заднем стекле – и хмыкаю, сглотнув горький ком, внезапно подступивший к горлу.
Семья. Которой у меня никогда не будет.

Лапочки-дочки из прошлого. Исцели мое сердце.Место, где живут истории. Откройте их для себя