Лапочки-дочки из прошлого. Исцели мое сердце.

13

Крепче обнимаю ерзающих в моих руках малышек, словно пытаясь уберечь их. Накрыть крылом, как орлица своих птенцов, и спрятать от всех невзгод. И плевать, что опасность грозит вовсе не им, а мне.
Воскресенский не один. За ним следует тот самый бородач, муж Дахен. Идет по пятам, как телохранитель. Или как санитар за пациентом психлечебницы, самым агрессивным и запущенным. Что-то бубнит ему в спину, но Константин даже не оглядывается.
Черный, опустошенный взгляд сканирует оставшихся в доме людей, стопорится на нас с девочками. И впивается, окутывая бездной и тьмой. На дне холодных зрачков вспыхивают еле заметные, слабые искры, которые с каждым его шагом разгораются ярче. И превращаются в неконтролируемый пожар, когда мимо проходят медики скорой с чемоданчиками.
- Что произошло? – вопрос летит хриплым кашлем. – Как малышки? – звучит беспокойно и в то же время трепетно.
Чон обходит диван, где мы с детьми по-прежнему сидим в обнимку, впечатавшись в мягкую обивку. Смотрит на нас сверху вниз, долго, пристально и изучающе. Я будто попадаю под гипноз с дальнейшим программированием и отчаянно борюсь с этим пагубным влиянием мужчины.
- В порядке, - опомнившись, выдыхаю. – Они нормально себя чувствуют.
- Папуль, мы больше не будем есть каку, - наивно тянут двойняшки. – Мы думали, дома все можно, - повторяют то, что говорили мне.
Адский костер в глазах Чонгука трансформируется в согревающее пламя камина. Он будто погиб по пути сюда, а потом воскрес, увидев малышек и осознав, что им ничего не угрожает.
- Дома можно, - безэмоциональным тоном произносит. – Когда папа рядом, - и косится на меня, словно я лишняя.
Ожидаю, что наорет или прогонит, готовлюсь защищаться от его хаотичного гнева, поражающего всех без разбора. Но Чонгук молча опускается напротив нас на одно колено, а на второе – опирается локтем. Я понимаю, что он делает это, чтобы оказаться ближе к дочкам, но все равно непривычно видеть его таким. Надломленным, ослабленным, словно в нем образовалась брешь, через которую вытекает жизненная энергия, и… испуганным. Конечно, внешне он мастерски скрывает свои эмоции под железным панцирем циника и хама. Но в такие острые моменты, когда забывает себя контролировать, на волю прорывается его суть. Та самая, которую так любят его рыжие солнышки. И она существует только для них.
Лина и Лана сползают с меня, лишая своего тепла и оставляя лишь пронзающее чувство одиночества, а сами топают к папе. Обнимают его. И Чонгук, одарив меня непроницаемым взглядом, поднимается с обеими дочками на руках.
- Нам поступил вызов десять минут назад, - сверяет часы бригада скорой помощи. – Сообщили о приступе анафилактического шока, - фельдшер внимательно осматривает девочек.
Напряженно стиснув губы, кошусь на Марка. Тот лишь виновато разводит руками, но я посылаю ему благодарную улыбку. Пусть он солгал и преувеличил, зато мы избежали беды. Если можно было бы отмотать время вспять, я бы поступила точно так же.
Правда… Теперь понятно, почему Чон слился с белоснежной стеной и стал похож на призрака. Видимо, ему скорая еще на улице озвучила причину вызова. И он сделал соответствующие выводы. Неутешительные, жуткие.
Как Чонгук вообще с ума не сошел и отыскал в себе силы размеренно, как робот, вернуться в зал? И сейчас продолжает держать себя в руках, несмотря на то, что явно раздражен.
- Мы перестраховались, - принимаю удар на себя.
И четко, спокойно, поэтапно расписываю, что случилось и как я действовала. Выслушав меня, медики переключаются на Лину и Лану. Берут какие-то анализы, проверяют дыхание, осматривают кожу и горло. Ставят профилактические уколы, дают рекомендации Чону и выписывают рецепт.
Я постоянно нахожусь рядом, хотя рискую и спокойствием, и карьерой, и, возможно, даже жизнью. Чон непредсказуем – и кто знает, что он выкинет позже, наедине. Однако я не думаю о последствиях – слишком переживаю за малышек, которые ощущают на себе пусть слабые, но малоприятные проявления аллергии. Ругаю себя, что недосмотрела. Зло испепеляю на Чона за то, что не вовремя ушел.
- Мы не будем оформлять ложный вызов, хотя вы были в состоянии самостоятельно добраться в больницу, - задумчиво произносит врач, собирая чемоданчик. – Но мы понимаем, что мамочка перенервничала и очень волновалась за дочек, - многозначительно смотрит на меня. – Просто впредь не злоупотребляйте. Будьте здоровы.
Проводить медиков вызывается муж Дахен, оставляя меня на растерзание своего друга.
- Лалиса… - зовет Чон негромко, но строго. В присущей ему командной манере.
- Знаете, Чон Чонгук, что бы вы мне не предъявили сейчас, - складываю руки на груди и иду на опережение. – Я сделала то, что посчитала нужным, пока вы отсутствовали. Возможно, где-то я совершила ошибку, но в целом мне не за что просить у вас прощения. А вот где вы пропадали все это время – вопрос, - пускаюсь в атаку, напрочь утратив инстинкт самосохранения.
Вместо ярости в глазах хозяина дома мелькает удивление и… тень уважения. Чон сканирует меня, будто видит впервые и заново знакомится.
- У меня возникли некоторые проблемы, и я был вынужден отлучиться, - хмыкает он в ответ. Если убрать привычные надменные нотки, то саму фразу вполне можно воспринять как оправдание. Что шокирует меня не меньше, чем не выходящий из головы образ Чона на одном колене.
Делаю вдох, чтобы извиниться за дерзость, но между нами неожиданно вырастает Айрин. Как черт из-под земли. Держит какую-то смятую коробку в руке.
- Чон Чонгук, агентство «Радость» не виновато в случившемся инциденте. Со своей стороны мы ответственно выполнили работу, - рапортует она, пытаясь прикрыть свой зад. Но, судя по темнеющему Воскресенскому, лишь глубже копает себе могилу. – С Лалисой Манобан и ее командой мы сотрудничали впервые. Они не числятся у нас в штате. И эта «диверсия» - их рук дело, - подводит неожиданный итог. – Вот доказательство, нашла в мусорке на заднем дворе. Она пыталась скрыть улику, - бросает потрепанную коробку на стол.
Мы с Чонгуком одновременно опускаем взгляды, смотрим на яркий логотип, порванный посередине и скомканный на помятом прозрачном окошке, и потом – друг на друга.
- Ваше? – указывает рукой, не прикасаясь к коробке, словно там бомба или яд. В ответ я лишь рвано киваю. – И бренд… тоже? – прищуривается, испепеляет тьмой мою коробку.
«Сладкая жизнь», и без того пострадавшая, сейчас словно тускнеет и выгорает под его взглядом, но это лишь плод моего воображения и результат страха. А боюсь я дико, потому что не могу все потерять по глупости! Еще и поставить под удар Марка и ребят.
Угораздило же меня связаться с самым беспринципным юристом в городе – и так бездарно подставиться на его празднике. Напряженно покосившись на Айрин и поймав ее победное выражение лица, я возвращаюсь к хозяину дома.
- Да, но…
Он пресекает меня жестом ладони и отрицательно качает головой. Молча наблюдаю, как на дне его зрачков мелькают непонимание, задумчивость и смутное узнавание. Эмоции смешиваются в огненный коктейль, готовый выплеснуться и обжечь каждого, кто по глупости окажется рядом. А ближе всех, как назло, к нему стою я. Но не двигаюсь с места.
- Мы заключили договор со «Сладкой жизнью» на один вечер. Все условия, указанные вами, были переданы их главному кондитеру, - тараторит Айрин, намекая на меня. – В том числе, и по поводу аллергии. Так что у моих аниматоров не было сомнений, когда они вскрыли коробку с логотипом и выложили сладости детям.
Шах и мат. Не ранена, а убита.
Айрин понимает, что победила в войне, которую сама же мне объявила, поэтому смотрит на меня свысока и расправляет плечи. Она права – все факты указывают на меня. И мне нечего ей противопоставить, кроме…
- Да, коробка и десерт от меня, - признаюсь негромко, но уверенно. – Однако я готовила эти макаруны для другого человека. Поступил интернет-заказ без особых предпочтений. Я понятия не имела, что клиентка окажется в числе ваших гостей, - с каждым словом мой голос становится тверже и громче. – Я бы никогда не причинила вреда детям…
- Лалиса, пожалуйста, - ровным, лишенным эмоций, тоном прерывает меня Чон. - Вам еще будет предоставлено слово.
- Мы не на суде, Чон Чонгук, - хмуро бубню, заранее понимая, что приговор мне уже вынесен. Он читается в его черных омутах.
- Я бы на вашем месте не был так уверен, - чуть приподняв один уголок губ и выгнув бровь, бросает с сарказмом. - Итак, Айрин, - мгновенно мрачнеет, переключаясь на администратора. – Разве не вы отвечаете за действия членов своей команды?
- Я, конечно, но откуда мне было знать, что она специально решит испортить праздник, - лжет, чтобы прикрыть себя. Открещивается от меня так, будто нас с ребятами ей подкинули. – Вы проверьте ее, мало ли, кто из ваших недоброжелателей подослал, - заговорщически шепчет, хотя я стою рядом и все прекрасно слышу.
Когда знаешь всю ситуацию, то поведение Айрин кажется диким и глупым. Но Чон получает информацию дозировано, а на происшествие смотрит однобоко. И если учесть, что дело касается его горячо любимых дочек, то пострадают все. Он катком проедет и по мне, и по парням, и по Айрин с ее аниматорами. Никого не пощадит. Странно, что администратор с многолетним опытом не смогла прочитать этого темного человека. Упорно свидетельствует, в том числе, и против себя.
- Я правильно понимаю, что в штате одного из лучших агентств города оказались совершенно левые сотрудники? – морозным тоном уточняет Чон, и я обнимаю себя за плечи, замерзая.
- Кондитер ушел на больничный накануне праздника, и мы были вынуждены… - мямлит Айрин, наконец-то, почуяв беду, и сжимается от грозного голоса заказчика.
- Были вынуждены привести ко мне в дом непроверенных людей? – продолжает допрос, краем глаза присматривая за малышками, с которыми сейчас возится Дахен.
Тем временем аниматоры собрали все вещи и тихонько переносят их к двери. Расходятся и оставшиеся гости, аккуратно прощаясь с хозяином дома. Помещение пустеет, погружается в гробовую тишину – и все больше становится похожим на зал суда под конец заседания. Когда приговор озвучен и обжалованию не подлежит.
- Эм-м-м. Нет, - голосок Айрин звучит как мышиный писк.
- Ну, как нет? Откуда-то же Лалиса и ее «Сладкая жизнь» свалились на мою голову? – очередной внимательный взгляд летит на диван, где, прижавшись друг к другу, как воробушки, присыпают двойняшки.
Вижу, как Чон разрывается между своими детьми, которых он боится опять упустить из виду, и нами – обвиняемыми на скамье подсудимых, которые заслуживают самого жесткого наказания. Человек в нем борется с циником до последней капли крови.
- Ясно, - после паузы чеканит Чонгук. – Поступим так, - делает пару шагов вперед. Айрин испуганно отшатывается, оставляя нас друг напротив друга. – Завтра в агентство «Радость» будет направлена проверка, - окончательный вердикт все равно настигает ее, сражая наповал, как бы она не пыталась спрятаться за моей спиной.
- Как же так, Чон Чонгук, - сглатывает судорожно.
- Ничего личного, Айрин. Если у вас все чисто, то переживать вам не о чем. В противном случае – не обессудьте, - разводит руками, словно сам ничего не решает.
Не смущаясь и не боясь, я внимательно смотрю ему в глаза, пытаясь понять, он действительно поступит по совести или не побрезгует самыми грязными методами, лишь бы закрыть «Радость» и уничтожить имидж агентства?
Холодный, мрачный взгляд, расстреляв Айрин ледяными иглами, скользит на меня. И в его темных глубинах пробиваются слабые огоньки, как одинокие костры на бескрайнем Северном Полюсе.
- А к вам, Лалиса, у меня отдельный разговор, - произносит размеренно и не сводит с меня заинтересованных глаз. – Наедине, - добавляет, ввергая меня в ступор. Не знаю, чего ожидать от него. – Только дайте мне время переодеть дочек и отправить их в детскую, - все-таки не выдерживает и ставит малышек выше своего желания отомстить.
А меня, судя по всему, ждет отсроченная казнь. Так я еще и должна ее послушно ждать. Отрицательно взмахнув головой, открываю рот, чтобы возмутиться и быстро объяснить все, но между нами вырастает мощная фигура Марка. Он, как телохранитель, заслоняет меня собой.
- Мы с Лалисой одна команда. И за общие ошибки будем отвечать вместе, - произносит важно.
Я же прячу лицо в ладони, чувствуя как накаляется атмосфера вокруг. Теперь нам точно всем конец.
* * *