Лапочки-дочки из прошлого. Исцели мое сердце.

30

Некоторое время просто стою в коридоре, пытаясь перевести дух и упорядочить мысли. Смахиваю со лба непослушные локоны, которые не держатся под лентой. Я устала ее перевязывать – кудри все равно выбиваются из прически.
Шумно выдохнув, иду на кухню, чтобы занять себя уборкой и отвлечься. Развязываю пояс, внезапно почувствовав приступ жара, но кардиган не снимаю. Я лишь раздвигаю полы впереди, пуская к телу свежий воздух.
Закатав рукава, складываю посуду, небрежно брошенную Чонгуком, в раковину. Легко улыбаюсь, вспоминая наш ужин, и принимаюсь мыть тарелки.
Странно, но это всегда меня успокаивает. Шум воды, запах моющих средств, однотипные действия, позвякивание фарфора…
Хлопок двери. И шаги в коридоре.
Не оглядываюсь, надеясь, что Чон не заметит меня или намеренно пройдет мимо. Закроется в гостевой комнате, а рано утром уедет, не прощаясь. Это стало бы лучшим исходом, но…
Шаги затихают и обрываются. А потом так же резко меняют траекторию пути и направляются ко мне. Становятся все громче и ближе. Последний раздается позади меня, и спину окутывает приятным теплом.
- Лиса, я не хотел хамить тебе, - жарко летит мне в макушку. – Прости.
Широкие ладони ложатся на мои плечи, ведут вниз к согнутым локтям, сжимают их аккуратно, но настойчиво. Намекают, что сопротивление бесполезно - и я не выберусь из капкана.
- Я привыкла, - произношу как можно небрежнее. – Все в порядке, - облизнув внезапно пересохшие губы, судорожно сглатываю.
Опускаю в раковину недомытую тарелку и выключаю кран. Мокрыми руками упираюсь в столешницу.
- Убираешь? Поздно уже, - на мои кисти опускаются его ладони. Такие горячие, что под ними будто испаряется влага. - Помочь? – звучит хрипло и негромко. У самого уха, а раковины касается рваное дыхание. Кудряшки у виска взметаются от порывистого ветерка.
- Если я приму вашу помощь, Чон Чонгук, - нервно хмыкаю, пытаясь игнорировать волну мурашек, что проносится по телу. Девятый вал, накрывающий меня с головой и погружающий в темную пучину. - Тогда Чхве Соен придется попрощаться с сервизом. Мы же в итоге разобьем всю посуду.
- Не исключено, - со смешком выдает Чонгук, зарываясь носом в мои волосы.
Подняв правую руку, подцепляет край белой ленты – и без особых усилий стягивает ее, освобождая пышные кудри, рассыпая их по плечам. Полной грудью вдыхает аромат шампуня и брендовых ванильных духов, а затем, словно под действием алкоголя, крепче прижимается ко мне сзади.
Пользуясь тем, что он не видит моего лица, я хватаю ртом воздух и прикрываю глаза.
Щеки горят. И я сама воспламеняюсь. Но не от стыда. Биение сердца ускоряется до смертельно опасного предела, как у загнанного кролика. Кровь закипает, бешено пульсирует по венам, концентрируется внизу живота, образуя там огненную сферу. В висках стучит, а мозг плавится, растекаясь бурлящей лавой.
О нет, это не смущение. Не растерянность. Не страх. Ничего подобного.
Это давно забытое состояние, потерянное в тяжелых буднях и супружеских дрязгах. Преданное единственным мужчиной, которому я доверяла. Растоптанное, униженное им. И похороненное мной.
То чувство, которое я точно не должна испытывать по отношению к своему адвокату и по совместительству временному работодателю.
Нечто искреннее, чем возбуждение. Глубже, чем влечение. Крепче, чем мимолетная связь.
То, чем болеют исключительно женщины, пока мужчины ими пользуются.
Черт, Лиса, опять влипла!
- А ведь целая неделя была на поиски профессионалок, - разворачиваюсь к Чонгуку. С вызовом смотрю в его глаза, адски-черные, бездонные, горящие. И тону в них.
Он бесцеремонно скользит взглядом от моего лица к груди. И вниз, вдоль развязанного кардигана.
Осознав, как призывно выгляжу, я толкаюсь назад. Бедрами опираюсь о столешницу и врезаюсь пальцами в ее край, тем самым лишь сильнее открываюсь перед Чонгуком, предоставляя ему полный обзор.
Наклонив голову, он изучает показавшийся пеньюар. Сканирует каждый сантиметр шелка. Задержавшись на бедрах, наполовину прикрытых кружевной оборкой, возвращается вверх.
- Не хочу, - строго и серьезно бросает он, не сводя с меня потемневших глаз. Наклоняется к моему лицу, носом ведет по алой щеке. - Никого, кроме тебя, - выдает убедительно и хлестко, как приговор.
- Грубо и пошло, Чон Чонгук, - укоризненно шепчу, обдавая дыханием его напряженно стиснутые губы. И они тут же изгибаются в полуулыбке.
- Зато честно, Лалиса, - мужские руки забираются под кардиган и ложатся на мою талию. Обжигают кожу сквозь шелковую ткань. Цепко впиваются в бока.
Я могу прикрыться, запахнув кардиган, оттолкнуть Чона и просто уйти. Но это так по-детски – бежать от своих желаний. Мы неделю пытались делать вид, что между нами ничего не происходит. Операция с треском провалилась при первой же встрече.
- Не хотите уточнить, чего хочет вторая сторона? – немного кокетничаю, отдаляя неизбежное.
Чонгук хорошо знаком с женской психологией и правильно читает язык тела. Именно поэтому продолжает обнимать меня. Видит, как вздымается моя грудь под обрамленным кружевом вырезом. И ловит губами лихорадочное дыхание, соединяя со своим.
- Разумеется, - прижимается своим лбом к моему, на секунду прикрыв глаза. - Это единственная причина, по которой ответчик все еще одета, - заканчивает с хрипотцой. – Красный или зеленый, Лиса? – обезоруживает меня коротким вопросом.
Потерявшись в его ласкающем взгляде, я не сразу понимаю, что он имеет в виду. Меня шокирует сам факт, что самовлюбленный, уверенный в себе Чон задает вопросы. Пытается вести переговоры вместо того, чтобы надавить авторитетом и нагло взять то, что он хочет. Тем более, когда я не сильно и сопротивляюсь…
Отшатываюсь от столешницы и укладываю руки на его мощные плечи. Напряженные, твердые, будто высеченные из мрамора. Чонгук весь похож на каменную глыбу, но едва уловимо смягчается от моих прикосновений.
«Красный или зеленый?» - повторяю мысленно. И заодно спрашиваю сама себя.
Наконец-то, догадываюсь, о чем речь. Чон вспомнил игру «Можно или нельзя», которую я придумала для двойняшек. Значит, он видел и слышал нас тогда.
- Подглядывал за нами с лапочками? – поглаживаю стальные мышцы, расслабляя их.
- Любовался, - улыбается Чонгук и скользит ладонями по моему пеньюару. Ведет к пояснице, по позвоночнику вниз и останавливается там. - И делал бы это вечно, - вдруг заявляет. - Мне нравится, как ты ладишь с детьми, Лиса. Как относишься к ним. И как они привязываются к тебе.
- Подожди, - отклоняюсь, чтобы поймать его взгляд и считать эмоции. – Все, что за пределами твоего дома, должно катиться к черту, - цитирую его. - Какое «вечно»? – вопросительно поднимаю брови.
- Так ты уже внутри, - парирует он и, взяв мою ладонь, прижимает ее к груди. Словно имеет в виду нечто большее, чем дом. Мое сердце пропускает удар.
Высвобождаю пальцы из его хватки. Веду рукой вверх, слегка цепляя ногтями футболку, подключаю вторую. И двумя – обвиваю мощную шею.
- Желтый, Чонгук, - сипло лепечу, вызывая недоумение на его лице.
Вдох. Все внутри скручивается в тугой узел. Сердце останавливается, чтобы потом зарядить с новой силой, разливая яд по венам.
Не дожидаясь, пока он примет сигнал, я приподнимаюсь на носочки и целую его. Сначала ласково и сдержанно, но потом поддаюсь его животному напору. Впускаю в себя горячий язык, сплетаю его со своим. Отвечаю охотно, умело, со всей накопившейся страстью.
- Ты и правда сладкая, - чуть слышно выдает Чонгук, оторвавшись от моих губ.
Озверев, подхватывает меня под бедра и усаживает на мокрую столешницу, прямо рядом с раковиной. Подаюсь вперед и упрямо соскакиваю с нее. Укоризненно смотрю на Чона.
Заключив удивленное, но заинтересованное лицо в ладони, отвлекаю Чонгука поцелуями. Взбунтовавшись, толкаю его в сторону выхода. Пока он не врезается лопатками в перегородку и не покачивается от неожиданности.
- Дверь, - коротко поясняю и, подавшись к нему, прикусываю его нижнюю губу. В ответ он буквально душит меня глубоким поцелуем.
Успеваю выбросить руку к двери, захлопнуть ее и закрыть на щеколду. И в следующую секунду меня прокручивают вокруг свой оси, дезориентируют, впечатывая спиной в косяк.
Мы с Чонгуком меняемся местами. Теперь он вжимает меня в стену, фиксируя мое тело.
Впивается в губы, но не задерживается на них. Лихорадочно целует щеки, обжигая их рваным дыханием, подбородок, облизнув его, и шею, всасывая кожу. Спускается к ключицам и подчеркнутой бельем ложбинке. Скидывает с меня кардиган, который ложится к нашим ногам, и я наступаю на него.
Дергает пеньюар с плеч, открывая декольте до неприличия. Оставляет влажные следы сначала на коже, а потом и на тонком шелке. Я зарываюсь пальчиками в его короткие волосы на затылке, когда он накрывает ртом мою грудь. Целует через ткань.
С тихим стоном я запрокидываю голову и прикрываю глаза.
Чувствую, как жаркие ладони забираются снизу и ползут вверх по голым бедрам. Жадно, нетерпеливо сминают их, проходятся по внутренней стороне. Проникают между моих ног, чтобы бесстыдно их раздвинуть. Пальцы почти касаются кружевного треугольника стрингов, уходящего в тонкую полоску сзади. Но я резко сжимаю колени, не позволяя Чонгуку зайти дальше.
Врезавшись пальцами в его ворот, тяну за футболку на спине. Вынуждаю распаленного мужчину выпрямиться и отстраниться. Выбираюсь из жаркого плена, чтобы, сделав вдох, повиснуть на его шее. Вонзаюсь в жесткие губы и страстно целую.
Совершаю пару неловких, лихорадочных шагов, уводя Чонгука от двери. Наши ноги заплетаются, как у пьяниц со стажем, но мы не останавливаемся. Нападаем друг на друга.
Это не прелюдия, а борьба. Смертельная схватка, в которой мы оба проиграем. Или выиграем.
Но пока что каждый из нас пытается показать свое превосходство. Подавить другого характером, добить инициативой. Вряд ли мы когда-нибудь сдадимся друг другу. Никто не уступит. Даже в такой интимной ситуации.
- Фурия, - ухмыляется Чонгук, споткнувшись о диван. Падает на него, увлекая меня за собой.
Заставляю его сесть, откинувшись на мягкую спинку, а сама устраиваюсь сверху. Не сводя с него глаз, кладу ладони на ремень брюк. Борюсь с пряжкой, отбиваю Чонгука руки, когда он спешит мне помочь. Отрываю пуговицу, дергаю молнию.
Дальше все происходит стремительно. Будто мы торопимся, чтобы не передумать.
Мы соединяемся, толком не избавившись от одежды. Чонгук лишь приспускает мой пеньюар, а я задираю его футболку. Царапаю каменный пресс, безжалостно вонзаю в него ногти.
И грациозно двигаюсь, забирая инициативу. Но ненадолго.
Подарив мне иллюзию свободы, Костя отнимает ее. Использует запрещенный прием, прильнув к моей груди губами. Пока я не опомнилась, берет командование в свои руки. Обхватывает мои бедра, держит крепко. Сам задает ритм и темп.
Мастерски играет на струнах моего тела, исследуя и открывая новые грани. Доводит меня до безумия.
Почувствовав, что я больше не в силах сдерживать в себе бурлящую энергию, закрываю рот ладонью. Сжимаю сильно, чтобы погасить рвущиеся из горла стоны, и обнимаю Чонгука, уткнувшись лицом в его шею. Прижимаюсь щекой к бешено пульсирующей артерии. Едва успеваю сделать это, как внизу живота лопается узел – и убийственная судорога проходит по всему телу. Сдавленно мычу, зажмурившись и стиснув губы.
Сгораю и рассыпаюсь пеплом в сильных мужских руках, которые ни на секунду не ослабляют хватки.
- Жа-аль, я бы тебя с удовольствием послушал, - хрипло и возбужденно тянет Чонгук. Замедляется, пока я отхожу от взрыва, и бережно поглаживает меня по выгнутой спине.
Отняв руку от губ, я цепляюсь за мужские плечи, как за спасательный круг. На эмоциях целую его. В шею, в щеку, в лоб... Хаотично и неосознанно. Обволакиваю внезапно пробудившейся нежностью, дарю себя без остатка, обнажая душу.
- Мы разбудим… - с трудом выдыхаю, не в силах договорить. Надеюсь, он и так поймет. - В доме… - судорожно втягиваю носом воздух, смешанный с запахами наших разгоряченных тел. - Звукоизоляция ни к черту, - хрипло заканчиваю и устало прижимаюсь к его лбу своим.
Смотрю в черные глаза неотрывно, дышу с Чонгуком в унисон. Прильнув к нему всем телом, чувствую, как он напрягается во мне до предела.
- Хреново, - находит мои губы своими. - Учтем в следующий раз, - впивается голодным поцелуем. Глушит в нем свое рычание. И толкается.
Ускоряется до безумия. Так, что я во второй раз подхожу к грани. Срываюсь с ним одновременно. Секунда в секунду. Стон в стон. Одно дыхание на двоих.
Вместе мы падаем в пропасть. Как единое целое. И разбиваемся, разлетаясь на осколки.
- Лиса, ты шикарная, - сбивчиво шепчет он мне на ушко, оттягивает зубами мочку. - Во всех смыслах, - целует в неистово пульсирующую жилку на шее. – Полностью, - проводит языком по коже. - Кем надо быть, чтобы изменять такой женщине?
Обнимает меня, выбивая весь воздух из легких. Словно не хочет отпускать.
- Мужчиной, - произношу холодно, мгновенно ожесточившись и покрывшись коркой льда.
Напоминание о предательстве мужа поднимает во мне волну горечи. И тянет за собой шлейф мрачных отголосков недавнего прошлого. В груди болезненно скребет. Но теперь из-за другого мужчины.
Ловлю взгляд Чонгука. Он смотрит на меня с нескрываемым восхищением и жгучей жаждой. Когда-то бывший тоже так смотрел. Боготворил, а после...
Сбросив с себя пелену наваждения, я аккуратно привстаю, упираясь коленями в диван по обе стороны от разведенных бедер мужчины. Поза неудобная и шаткая, поэтому я страхую себя руками. При этом не разрываю зрительного контакта с ним. До последнего.
Уронив кудрявые локоны на его лицо, наклоняюсь. Чонгук одной рукой придерживает меня за поясницу, а второй – скользит вверх по спине, ласкает шею и ныряет в мои волосы, сгребает их в кулак на затылке. Нажимает, чтобы приблизить меня, но я не спешу подчиняться.
Ладонями обхватываю грубые, покрытые щетиной щеки, взглядом ласкаю каждую черточку волевого лица. Будто запоминаю. И, наконец, целую его сама. Чувственно и трепетно.
Как в последний раз.
Впрочем, отчасти так и есть.
Все еще желтый. Мы застряли на светофоре вместе…
Я не готова в омут с головой. Я боюсь верить. И не хочу рисковать тем, что у меня осталось – жалкими лохмотьями души и сердца, все еще не склеенными воедино.
Убеждена, что Чонгук тоже не готов.
Мы зависаем на паузе. Это не стоп, но и не движение вперед. Что-то между.
Желтый…
- Чонгук, следующего раза не будет, - несмотря на бурю чувств внутри, произношу спокойно и четко. Так, чтобы он меня услышал.
Судя по опешившей реакции Чона, мои слова достигают цели. Пока он хмуро и заторможено следит за каждым моим движением, я полностью поднимаюсь с него. Гордо выпрямляюсь, встав на ноги. Невозмутимо поправляю пеньюар, скрываю грудь под смятым, влажным от поцелуев шелком, и приглаживаю кружево на бедрах.
- Спокойной ночи, - легко улыбаюсь, понимая, что мое пожелание звучит сейчас, скорее, как издевка. Над нами обоими.
Подняв с пола кардиган, на ходу накидываю его на себя – и, укутавшись, прячусь под теплой шерстяной тканью. Хотя без Чонгука все равно холодно.
Расправив плечи, босиком шагаю на выход. Уверенно и ровно. Правда, замерзаю по пути, но это не столь важно.
* * *