в ореоле тьмы

рой бабочек в животе

прошлое

Мама вне себя от счастья встречала свою старшую дочь.
– Коралина, милая моя, как же ты прекрасно выглядишь! – Она крепко обнимала ее и гладила по слегка отросшим светлым волосам.
Коралина и вправду выглядела лучше. Она поправилась, цвет лица стал свежее, щеки румянее. В день ее приезда вся семья собралась у нас в парижской квартире. Мами со слезами на глазах целовала внучку. Папи держался в стороне, он ободряюще приобнимал меня за плечи, видя, как я ломаю пальцы рук и до боли кусаю губы.
– Марлеша, поздоровайся с сестрой! – с упреком, резко произнесла мама.
В ту последнюю неделю я ее очень раздражала. Готовя комнату Коралине, мама просила помочь ей, но я не могла заставить себя выбирать мебель и прочие мелочи. Меня продолжало трясти от одной мысли о том, что сестра возвращается.
– Давай, детка, обними сестру, – ласково попросил отец, а мама продолжала зло буравить меня взглядом.
– Добро пожаловать, – хрипло сорвалось с моих губ.
Я подошла к Коралине вплотную. Она смотрела мне прямо в глаза, и от ее взгляда я покрылась холодным потом.
– Ты выросла, – оценивающе разглядывая меня, сказала она, – очень похожа на меня.
Мама радостно засмеялась, приняв сказанные слова за нечто хорошее.
– Конечно, вы похожи! Вы же сестры.
Коралина натянуто улыбнулась и добавила:
– Да, мы похожи больше, чем готовы признать, не так ли, Марлеша?
Нервная дрожь пробежала вдоль моего позвоночника. Она намекала на что-то...
– Не думаю, что мы прямо похожи, – грубо вылетело у меня.
Я не смогла сдержаться и сохранить этот страх внутри. Я боялась быть ее копией. Боялась иметь с ней что-либо общее. От моих слов в комнате повисло тягучее молчание.
– Можешь продолжать выдавать желаемое за действительное, – с усмешкой закончила моя сестра и, обратившись к матери, спросила: – У нас есть что поесть? Я умираю с голоду.
Мама сразу же подхватила ее под руку и поволокла на кухню. Она готовила весь день в ожидании дочери.
– Мы же не похожи? – шепотом спросила я у остальных членов семьи.
Мами опустила голову, папа потупил глаза, дедушка сделал вид, что не услышал вопроса...
– Я, как всегда, опоздал! – В коридор влетел Даниэль и, увидев наши лица, замер на пороге. – Меня пустила консьержка, и дверь была открыта нараспашку, – попробовал оправдаться мой друг.
– Что ты тут вообще делаешь? – удивленно спросила я.
– Как что? Коралина же сегодня приезжает? Она уже здесь? – Он внимательно вглядывался в мое лицо. – Ты в порядке?
В тот момент мне так сильно захотелось обнять его. Я покачала головой, но ответить не успела.
– Уже здесь, – послышалось за его спиной, и он резко обернулся.
Коралина смотрела на него с милой улыбкой, которая озаряла ее лицо и делала ее очень красивой. Улыбкой с двумя ямочками на щеках... точно такими же, как и у меня...
* * *
Месяц мы жили под одной крышей безо всяких происшествий. Тихо, в семейном кругу, отпраздновали мое восемнадцатилетие. Мне подарили новый ноутбук, который я даже не сразу открыла. Коралина проводила очень много времени с мамой. Она не брала в руки карандаш и ничего не рисовала. Просто жила. Ела, спала, читала и гуляла. Постепенно начинала общаться с друзьями и выходить на улицу. Родители настороженно относились к ее выходам в свет, но Коралина возвращалась нормальной. На маминой еде она поправлялась, отчего скоро ее тело стало вновь женственным, а лицо моложе. Мы с ней не общались. Я старалась проводить максимальное количество времени за пределами дома. У меня было хорошее оправдание: выпускной год и экзамены, к которым необходимо готовиться. Родители хотели, чтобы я подала документы в медицинский и стала врачом. Папи говорил, что лучше изучать финансы. Мами бросала на меня озабоченные взгляды и интересовалась, чего именно хочется мне. Я жалела о своей хорошей успеваемости, которая открывала много возможностей. Все, чего я хотела, – это рисовать. Но я не смела говорить об этом. Одного художника с творческими истериками и депрессией было достаточно в нашей семье. Для меня искали более стабильную и серьезную профессию. Однако я подала заявку на поступление в школу искусств, отправила им работы и с замиранием сердца проверяла электронную почту каждый божий день.
Во многом мне помог Даниэль. Он учился на факультете истории искусств в Сорбонне и вращался в творческих кругах. Знакомый его знакомого проинформировал меня обо всех деталях подачи своей кандидатуры. Кроме Даниэля, никто не знал об этом. Я прятала краски, холсты, карандаши под кроватью и у Даниэля в его маленькой квартирке. Ходила рисовать в студии, в которых проводила все свободное время, а после тщательно мылась дома у своего друга, прежде чем прийти домой. Чего именно я боялась? Почему никому не говорила? Даниэль не понимал меня. Однако я не могла заставить себя признаться семье в своем увлечении. Казалось, это разочарует их... или же заставит переживать и нервничать. Коралине было двадцать семь лет, она не могла ни обеспечить себя своими работами, ни быть счастливой. Я видела, что родители винят во многом себя за то, во что превратилась моя сестра. Мама словно каждый день искупала эту вину.
Я сидела на деревянном паркете в маленькой студии Даниэля и собирала свои работы в папку.
– Не могу поверить, что ты обклеил мою папку диснеевскими наклейками! – пыхтела я.
– Тебе очень даже подходит, – весело отзывался мой друг. – Кстати, насчет твоей репродукции Вермеера. Ну, голландской Моны Лизы, – уточнил он. – Я показал ее одному очень именитому искусствоведу. Может, ты о нем слышала? Огюст Форенье. Он был в восторге. Сказал, что ты смогла повторить визуальный обман Яна и что твоя жемчужная сережка тоже повисла в воздухе. Он даже попросил познакомить его с тобой.
Я строго на него посмотрела.
– Не слышала я ни о каком Огюсте, и с каких пор ты показываешь мои работы?
– Ой, вот не надо злиться. Я писал работу на тему репродукций знаменитых полотен и решил воспользоваться твоей коллекцией, чтобы показать, что и в них есть чувства.
– Я, конечно, польщена, но мне есть куда расти.
– Так познакомишься с искусствоведом? Он слушал нас на лекции. Я не искал его специально, чтобы показать твои рисунки, если что. Он просто друг нашего преподавателя.
Я пожала плечами:
– Лучше вначале поступлю в школу искусств и наберусь опыта. Потом буду знакомиться со всякими большими шишками в мире искусства.
– Марлена, ты же понимаешь, что если тебя примут в школу искусств, то дальше ты скрывать это не сможешь? – Даниэль курил сигарету за сигаретой, стоя босоногим на балконе. Его студия была нашим маленьким мирком. Убежищем от внешнего мира.
– Я съеду от них и буду врать, что хожу в университет.
В тот момент это действительно казалось мне единственно правильным решением.
– А на вручении диплома что скажешь? – снисходительно поинтересовался мой друг.
– Это будет не скоро... что-нибудь придумаю.
Даниэль закатил глаза:
– Это будет быстрее, чем ты думаешь. Мне остался последний год, и все.
– Даниэль, я знаю, что ты меня не понимаешь. Но, поверь, это сложно объяснить словами. Я не могу иначе.
Я сложила свои принадлежности в рюкзак и, стянув резинку с запястья, завязала волосы. Правой ногой случайно задела папку, которую поставила около стенки. Она с грохотом упала, и листы из нее рассыпались по полу. Даниэль затушил сигарету о железный поручень балкона и в один прыжок оказался передо мной.
– Давай помогу. – Он сел на корточки и начал поднимать мои рисунки. При виде эскиза Тома он непроизвольно нахмурился и отбросил эту работу подальше от себя.
– Не понимаю, почему ты до сих пор рисуешь его? – хмуро пробормотал он.
– А что в этом такого?
Даниэль в очередной раз закатил глаза и встал.
– Собирай сама, не могу видеть это лицо.
Я искренне удивилась:
– Это еще почему?
Он неловко пожал плечами. Было видно, что он жалеет о сказанном и не хочет развивать эту тему.
– Я не понимаю всеобщей зацикленности на этом парне, – признался он и потянулся за бутылкой воды. – Не пойми меня неправильно, во мне нет зависти или желания быть на него похожим. Но на самом деле я не понимаю, что вы, девушки, находите в нем.
Я с интересом посмотрела на него:
– Мы, девушки? Кто еще рисует эскизы Тома?
– Таких сумасшедших, как ты, полно... в Facebook есть целая фан-группа, посвященная ему.
– Админ не я, – с обаятельной улыбкой Чеширского Кота решила отшутиться я.
– Слава богу, – фыркнул мой друг, – как говорится, спасибо и на этом. Но все же прекращай рисовать его. В конце концов, он явно не хочет этого.
Даниэль был в курсе моего отношения к Тому. Я так переживала и нервничала, думая обо всем, что было между нами, что не смогла удержать в себе – пришлось рассказывать Даниэлю, чтобы хоть как-то уменьшить свои страдания.
– Это старая работа, – соврала я, складывая портрет Тома в свою большую папку. – Я не рисую его больше.
– Конечно... – не скрывая своего неверия, согласился Даниэль.
Случайно пролив на себя воду, он чертыхнулся:
– Твою мать...
Я не выдержала и в голос расхохоталась:
– Тебя настигла карма!
Даниэль бросил на меня суровый взгляд, чем рассмешил меня еще сильнее.
– Тебе смешно, да?
Недолго думая, он стянул с себя майку и швырнул ее в угол, где скопилось все грязное белье. Я бросила беглый взгляд на его тело. На спине виднелись следы укусов и ногтей. Густо покраснев, я отвернулась.
– В любом случае, – продолжил он, – мне надо было переодеться. В отличие от некоторых, у меня есть личная жизнь, и я сегодня вечером иду на вечеринку.
Прочистив горло, я поинтересовалась:
– На вечеринку со своей девушкой?
Даниэль неестественно застыл и нахмурился еще сильнее.
– Марлена, у меня нет девушки, – сказал он, но голос его дрогнул.
Мы оба знали, что он врет. Ложь больно кольнула, но не потому, что у меня были виды на Даниэля, скорее был обиден сам факт того, что он обманул меня. Сузив глаза, я спросила:
– Тогда ты не будешь против, если я пойду вместе с тобой?
Он сжал губы в тонкую линию и потянулся к стопке чистых футболок.
– Тебе не совсем понравится эта вечеринка, – не глядя на меня, сказал он и надел простую серую майку.
– Почему ты так решил?
– Я бы сам туда не шел, но пообещал Крису.
Крис был парнем Эвелин, подруги Даниэля из университета. Они вместе учились на истории искусств в Сорбонне. Я ни разу в жизни не видела Криса не под действием наркотиков. Но он был очень талантливым скульптором. Как-то Эвелин позвала меня на его выставку, и я поверить не могла, что этот укурок способен на подобное. Даниэль старался держаться от него подальше. С Крисом было весело, но проблема заключалась в том, что и у веселья есть лимит. Но не для таких, как он.
– Я думала, ты не любишь тусить с Крисом, – сказала я, вглядываясь в лицо своего друга в поисках намеков на ложь.
Габриэль выдержал мой взгляд.
– Я не вру тебе, Марлена. Сказал же, что пообещал. Хочешь – пошли со мной, но сомневаюсь, что тебе будет весело.
– Позволь мне самой решать, где мне будет весело, а где нет... – вспылила я.
Даниэль приподнял руки в знак капитуляции.
– Как хочешь, Марлена! Но это вечеринка двадцать один плюс. Считаю своим дружеским долгом предупредить тебя!
– Переживу... Не говори со мной так, словно я ребенок.
Он покачал головой и бросил на меня насмешливый взгляд.
– Такая упрямая! Просто знай: таких вечеринок ты еще не видела.
– Ну, вот и удиви меня, – подмигнув, ответила я.
Даниэль оказался прав. Таких вечеринок я не видела. В чем он был не прав... что они мне не понравятся. Мы зашли в просторную квартиру на четвертом этаже типичного парижского здания. Пол под ногами проваливался, паркет отчаянно скрипел. Музыка лилась рекой, обволакивая и завлекая в свои сети. Two Feet – «Love is the bitch». Свет был выключен, повсюду стояли свечи, и светомузыка аляповато разукрашивала белые стены и потолок с лепниной. Красные круги медленно вырисовывали узоры под ритмы песни. В воздухе витал густой дым, и запах травки сразу же заполнил мои легкие. Посередине комнаты стояла босоногая девушка... топ лес. Она танцевала. На диванах курили люди и поглядывали на нее с расслабленными улыбками. Были те, что снимали ее и... рисовали. Казалось, ей все равно. Она смотрела на свое отражение в огромном золотом зеркале над камином и продолжала плавно двигаться. Это было так красиво, ее тело выглядело безупречно. Сексуальный изгиб талии и большая налитая грудь с твердыми возбужденными сосками. У меня пересохло в горле. Я смотрела на нее как зачарованная. Она проводила ладонями по животу, медленно поднимая кисти вверх к груди. Я бы отдала все что угодно за листок бумаги и карандаш в тот момент. Было в ее движениях нечто гипнотизирующее.
– Теперь ты понимаешь? – проговорил Даниэль над моим ухом.
– Она не против, что ее снимают?
– Думаю, она получает от этого удовольствие, – задумчиво проговорил мой друг и добавил: – Мне надо отойти. Никуда не уходи, ладно? Стой на месте, я вернусь через две минуты! – Не дождавшись моего ответа, он куда-то помчался.
Я осталась стоять на месте. Слишком была поражена реакцией, которую во мне вызвала незнакомка. Ее грудь опускалась и приподнималась, кисти рук скользили по мягкой коже, невесомо, нежно, едва касаясь... Я вся покрылась мурашками. Первый раз в жизни испытывала подобное возбуждение. Девушка загадочно улыбалась, мягко кусая полные соблазнительные губы, и тихонько вела пальцами по ареолам своих сосков. Я непроизвольно повторила за ней... прикусила губу и сглотнула нервный ком. Мне стало жарко, я потянула за ворот рубашки, оттягивая его. Но это не помогло. Мне хотелось ее снять. Почувствовать прохладный воздух поверх своей кожи. Потрогать свою грудь в унисон с ней. Кто-то из девушек встал с дивана и одним движением снял с себя майку, оголяя свое тело. Она встала перед танцующей – кожа кофейного цвета контрастировала с молочно-белой. Девушка тоже начала танцевать и мять свою грудь у всех на виду. Но смотрели они лишь друг на друга, пожирая взглядами, синхронно прикасаясь к себе. Румянец плыл по моим щекам, переходя на шею, я чувствовала, как пот предательски покрывает всю кожу, как щеки горят, пока глядишь на этот чувственный танец. Я продолжала смотреть, как незнакомки беззастенчиво трогают свои тела. А затем они начали касаться друг друга... Будто они одни в этой комнате. Словно нет ни правил, ни устоев. Есть только чувства, ощущения и эмоции. Это было круче стриптиза. Натуральнее, естественнее, свободнее. Они ласкали друг друга, а мне, глядя на них, хотелось почувствовать те же прикосновения на своем теле. Губы пылали, чувства обострились, мои соски затвердели, а в животе заплясал рой бабочек. Тело бессознательно начало двигаться под ритм песни. Воздуха не хватало. Приоткрыв рот, я облизнула верхнюю губу и сделала глубокий вдох. В этот момент я остро ощутила на себе пристальный взгляд. Жадный, горячий, он обжигал меня. Резко повернув голову, я встретилась с кристально-шоколадными глазами.