в ореоле тьмы

где жизнь и эмоции?

Мне не спалось. Равномерное дыхание Тома рядом со мной успокаивало, но на душе отчего-то было тревожно. Я перевернулась на живот, разглядывая его тело. Я не могла насмотреться на него, теплое чувство раз за разом сбивало меня с ног, заполняя до кончиков пальцев трепетом. Мне захотелось попить воды, я нехотя выбралась из уютной постели и, накинув на себя его футболку, вышла в коридор.
Приглушенный свет горел где-то в зале, я пошла в ту сторону, надеясь по дороге найти кухню. Массивные двери были нараспашку открыты. Огонь догорал в камине. В другом конце комнаты стоял большой бар из темного лакированного дерева с резными узорами. Я прошла к нему, обнаружив несколько бутылок воды, взяла одну и с жадностью опустошила практически всю зараз. Разглядывая просторную комнату, забитую мебелью и разнообразными безделушками в виде статуй, подсвечников и хрустальных ваз, я наткнулась взглядом на огромную библиотеку. На темных лоснящихся полочках была в основном античная литература. Коричневые и черные фолианты с золотыми орнаментами, на которых название и автор указаны мелкими позолоченными буквами. Они так красиво стояли в ряд. Идеально. Совершенно. Я подошла
ближе и кончиками пальцев прошлась по корешкам. Похожие друг на друга один в один. Неожиданно я наткнулась на корешок, который выбивался из общего единства. Он тоже был темным, твердым, с золотыми полосами, но он не был старинным. Слишком яркая и новая текстура у обложки. Я вытащила его: название на гладкой глянцевой поверхности гласило «Hell is paved with good intentions»(Ад вымощен благими намерениями). Открыв первую страницу, я удивленно уставилась на содержимое. Это была тетрадь. Неряшливым почерком начинался рассказ:
Можно ли быть полностью уверенной в своем таланте? В своем даре? Можно ли чувствовать себя особенной? Не такой, как все, а человеком с высшей целью? Можно...
Когда с детства внушают, насколько ты невероятна и исключительна... Когда растешь с мыслью о собственной важности. Тогда можно свято поверить в то, что ты изменишь течение истории. Изменишь искусство. Станешь легендой, и твое имя запомнят на века. Я жила с этой мыслью с самого детства. Меня превозносили, мной восхищались. Стоило мне показать свою картину, как все задыхались от восторга. Мне прочили большое будущее. Славу, почет и деньги.
«Твое имя останется в истории!» – подбадривала меня мама. «Коралина, я не видел никого талантливее тебя», – вторил ей папа. Учителя в школе, знакомые и родственники – все всегда смотрели на меня с восхищением. А я... А я высокомерно посматривала на них сверху вниз, понимая, что мне уготована судьба гораздо интереснее и важнее, чем их собственная.
Все изменилось в одночасье.
Никогда не забуду мой первый день в школе искусств. Шум стоял невыносимый. Я смотрела на бумагу перед собой, стараясь заглушить посторонние звуки. Скрип угля, шуршание карандаша, гул голосов. Здесь всегда было шумно, а я остро нуждалась в тишине. Мы сидели в ряд за мольбертами перед гипсовыми копиями античных шедевров. Зал же получил свое имя в честь них. Античный. Самый просторный и ярко освещенный.
В зал вошел профессор Лякур, и все на одно мгновение замерли. Было ощущение, что с его приходом завибрировал воздух. Рядом со мной миловидная девушка, резко покраснев, опустила взгляд. И я понимала ее ощущения. Мужчина лет сорока, высокий, идеально сложен. Он шел по залу медленной, плавной походкой, чеканя по паркету каблуками мужских туфель. Светлые волосы зачесаны назад. Благородное лицо с высоким лбом, нос с горбинкой придавал характера, тонкие губы, сжатые в тонкую линию, добавляли суровости. И цепкий взгляд голубых глаз. Он словно символизировал собой слово «совершенство». Аристократическая длинная шея, идеальная ровная спина, он смотрел на нас свысока. Не скрывая своего явного нежелания находиться
с нами в одном помещение. Но его высокомерие не вызывало отчуждения. Напротив, к нему хотелось тянуться. Как к солнцу. Хотелось сделать так, чтобы его взгляд упал на тебя, чтобы из всех в этой группе он заметил именно тебя. Лякур умело гипнотизировал окружающих. Не знаю, в чем был источник его притягательности. Когда он вошел в класс, мое дыхание сбилось. Его энергетика действовала так на всех. В тот миг мне захотелось обладать подобной силой. Быть ему равной.
– Вам необходимо изучить закон пропорций и форм. – Снуя между нами, профессор Лякур хмурился и поджимал в отвращении губы, глядя на наши потуги.
Он выглядел скучающим. Помню, ворот голубой рубашки подчеркивал цвет бирюзовых глаз. Его шаги сопровождались нервной дрожью вдоль моего позвоночника.
– Аарон, ты изображаешь Нимфу или Геракла? – без всякой жалости громко спросил он.
Зеленоглазый брюнет густо покраснел, а парень рядом с ним весело фыркнул. Вот так и случилась наша первая встреча...
– Я сказал что-то смешное, Том?
Услышав свое имя, столь официально произнесенное, Том ухмыльнулся сильнее. Я тогда подумала, как же он красив. Действительно красив. И не утонченной женской красотой. В лице читался характер, в карих глазах застыла дерзость, он с легкой небрежностью черкал на листе бумаги, показывая всем своим видом, что для него все происходящее – игра и он не нуждается в оценке. Меня задела такая претенциозность, такая беспечность. Мы все очень старались, чтобы попасть в этот самый класс, к этому самому профессору. Но Том... он словно не понимал всей серьезности происходящего.
Лякур скептическим взглядом оглядел творение заносчивого наглеца... Весь зал замер в ожидании едких нападок, но он лишь поджал губы и коротко кивнул. Сказать, что все присутствующие были в шоке... значит ничего не сказать. Профессор медленным шагом направился дальше. Прямиком ко мне. Я приосанилась и гордо приподняла подбородок. Мне нравился мой набросок, я ожидала получить слова одобрения: «Продолжай в том же духе, Коралина», однако Лякур весь сжался и, бросив надменный взгляд, вынес приговор: «Пусто, безжизненно, неинтересно. Идеальная техника не сделает из тебя художника. – На секунду он замолчал – мне казалось, что это мгновение длится вечно. Сердце защемило в груди в ожидании продолжения. – Отвратительно, – не скрывая раздражения, произнес он. – Где жизнь и эмоции?» Он оглядел мой набросок еще раз и подтвердил сказанное: «Пусто». В мужском голосе сквозило разочарование. Я не знала, куда себя деть. В зале неожиданно воцарилась тишина, кажется, все вокруг боялись даже дышать. А профессор как ни в чем не бывало двинулся дальше. У меня на глазах выступили слезы. Уязвленная гордость, рухнувший воздушный замок. Со мной никогда не говорили таким пренебрежительным тоном. Меня никогда так публично не унижали. Комната слепила белизной, перед глазами все сливалось. Я чувствовала, как щеки предательски алеют, а в душе просыпается злость и незнакомое мне ранее чувство, трактовать которое я не умела. Оно горечью расползалось по венам. «Да кем он себя возомнил?» – хотелось мне крикнуть! Но я знала обо всех регалиях профессора Лякура, и семя сомнения превратилось в росток в моем сердце: «А что, если он прав? Вдруг я пустышка...» Сейчас же я знаю, что то чувство, что пронзило меня, называется БЕЗЫСХОДНОСТЬ. В тот день я впервые с ним познакомилась.