в ореоле тьмы

в твоей фантазии

Внимание, глава имеет сцены 18+ характера

– Разве в древние времена не существовал культ здорового, мускулистого тела? Бравые воины были защитниками и приносили славу своей родине, нет?
– Все так и было... Но женщины оставались символом божественного. Афродита – богиня любви, и она априори должна быть...
Том поставил точку на месте пупка и растушевал рядом тень, оживляя силуэт.
– Манящей и сексуальной, – прошептал он мне на ухо, растирая линии под грудью на эскизе.
– А когда именно все изменилось? Почему человеческое тело перешло в категорию табу?
Я слегка отпрянула от него и нервным движением свободной руки спрятала непослушную прядь за ухо. Щеки пылали, и я боялась обернуться и показать ему, до какой степени он сводит меня с ума.
– Все изменилось в Средневековье, – как ни в чем не бывало продолжил он свой рассказ, вырисовывая новые детали. – Искусство в первую очередь стало религиозным. Католическая церковь ассоциировала наготу с первородным грехом. Художники изображали обнаженное тело как символ бедности, мученичества либо же, наоборот, невинности. В основном обнаженные фигуры покрывали тканью либо оставляли нагими некоторых святых, подчеркивая их страдания. Но культ сексуальности и силы тела канул в Лету. – Он вывел ключицы и придвинулся ближе, вновь сокращая расстояние между нами, припечатывая мою спину к своей груди.
По линии моего позвоночника пробежала нервная дрожь.
– Но эпоха Ренессанса возродила забытое. Микеланджело, Боттичелли, Тициан, Караваджо изображали своих героинь без одежды. Они тайно изучали анатомию, воплощая в своих работах реальное тело человека, – тихо произнес он, выводя возбужденный, стоящий сосок.
– Получается, что они освободили нас от гнета церкви? Освободили искусство? – делая глубокий вдох, сипло спросила я.
– Не совсем, – потянул Том. – Даже в наше время люди с легкостью воспринимают одно течение и считают бесстыдным что-то выходящее за его рамки.
-Это как?
– Например, написанные в одном и том же году «Завтрак на траве» Эдуарда Мане и «Рождение Венеры» Александра Кабанеля произвели абсолютно разное впечатление. Первая повергла народ в шок и спровоцировала небывалую критику, а вторая пользовалась большим успехом. – Угольком Том вырисовывал тоненькие кисти рук.
– Я видела обе картины... они обе прекрасны... Как мог «Завтрак на траве» повергнуть кого-то в шок, при этом «Рождение Венеры» – нет?
– Потому что изображение нагого тела приветствовалось, но лишь в определенных обстоятельствах. – Том потянул мою ладонь вверх, чертя на полотне хрупкую женскую шею. – Фигура должна была изображать божество, аллегорию либо другую глубокую философскую мысль. Кабанель изображает богиню любви Венеру, а Мане – нагую самозванку, бесстыже глядящую на зрителя... Ее прямой взгляд многие восприняли как вызов, пощечину светскому обществу, и это разбудило праведный гнев в моралистах. Но Эдуарду было не впервой встречаться с подобной критикой. Тремя годами ранее его «Олимпия» вызвала точно такой же резонанс. Голая женщина, восседающая на простынях, черный кот у нее в ногах – символ разврата... Он изобразил проститутку, а не богиню, и многие не могли простить ему подобной вольности.
– Как думаешь, почему он изобразил ее? Она была его источником вдохновения?
– Отчасти... источником возбуждения, наслаждения и... – запнулся Том, – разрядки.
– Разрядки? – переспросила я, не понимая, что он имеет в виду.
Он тем временем перешел на ноги. Уголек слегка скрипел, пока Том выводил новые линии на бумаге. При виде того, что именно он изображает, мое сердце забилось чаще.
– Оргазм, Марлеша, – наконец ответил он и опустил наши руки мне на бедро, продолжая держать мою ладонь в своей.
Эскиз был закончен. На меня смотрела абсолютно голая девушка. Ее лицо прикрывала копна волнистых волос. Они спадали ей на плечи. Хрупкость, нежность, плавность форм завораживали своей красотой.
– Ты прав, женская грудь возбуждает, – прошептала я, глядя на полную, налитую, возбужденную грудь.
Он ничего не ответил, я лишь слышала его равномерное дыхание у себя за спиной.
– Что люди чувствуют... – я замолчала, неловко прикусив губу, – когда испытывают оргазм? Что ты имеешь в виду, говоря «разрядка»? – почти беззвучно спросила я и почувствовала, как Том напрягся.
Минуту он молчал – я тысячу раз прокляла себя за беспросветную глупость. А затем он тихо спросил:
– Ты никогда?..
Я медленно покачала головой.
– Даже сама?
– Нет, – на выдохе ответила я.
Том вновь замолчал.
– Не получалось или не пробовала? – наконец прошептал он мне на ухо.
Мой пульс стучал в ушах, в горле пересохло.
– Не получалось... Я читала на эту тему, в интернете пишут о том, что зажатым людям сложно расслабиться. Я, если честно, не знаю, в чем проблема.
На короткий миг комната вновь погрузилась в абсолютную тишину.
– Тебе было приятно?
– Прикасаться к себе? – Я нахмурилась. – Это скорее было странно.
– Ты доходила до пика и останавливалась? Или же?..
– Недавно мне показалось, что я на грани, но все равно ничего не получилось. – От волнения мой голос звучал сипло. – Просто...
Я замолкла, понимая, что мой ответ будет слишком откровенным. Полностью оголяющим меня изнутри.
– Марлеша? – тихо позвал Том. – Просто?
Я сделала глубокий вдох, набирая как можно больше кислорода в легкие.
– Я представляла, как прикасаюсь к тебе... Я не хотела трогать себя, хотела... тебя. – Мое признание повисло в воздухе. Я зажмурилась, ругая себя за дурость.
– Ты остановилась, ведь так?
Я коротко кивнула и, понурив голову, призналась:
– Меня напугали мои ощущения. Они были слишком сильными.
– В твоей фантазии, – шепотом начал он, – где я касался тебя?
– Я не помню... слишком зациклилась на своем желании. Но порой мне снятся сны, в которых ты касаешься меня там... и это приятно.
От смущения я не знала, куда спрятаться. Я замерла на месте, боясь пошевелиться. Том нежно провел носом вдоль моей шеи.
– Не нервничай так, всем порой снится подобное. – Его голос звучал спокойно и был пропитан теплом.
Я ошеломленно повернула к нему голову и уставилась на него во все глаза:
– Тебе тоже?
– Конечно.
– Сны бывают со мной?
На его губах расползлась легкая улыбка.
– Ты в главной роли, – попробовал он отшутиться.
– И часто тебе снится подобное?
– Хотелось бы чаще.
В его глазах появился нахальный блеск. Он пытался убить всю серьезность разговора, но я стояла на своем.
– Объясни мне, как достичь пика!
Он ласково пригладил мои волосы:
– Не бойся чувств, Марлеша, иди у них на поводу.
-Даешь советы, которые сам игнорируешь?
Он вновь не ответил на мой вопрос.
– А что именно тебе снится? – набравшись смелости, спросила я, от волнения пульс стучал в ушах.
В одно мгновение спокойствие покинуло его лицо. Глаза заволокла темная пелена. Том сжал челюсть и выпустил мою руку, отодвигаясь от меня, создавая между нами расстояние.
– Сейчас ты вновь скажешь, что все сказанное и сделанное – ошибка... – сказала я.
– Тебе не кажется, что разговор выходит из-под контроля? – пробормотал он, словно в шутку, но я знала, что он лишь пытается скрыть свои истинные эмоции.
Меня раздражало то, как он пытается убежать от этого разговора.
– Я была голой? – глядя ему в глаза, с вызовом произнесла я.
– Чего ты пытаешься добиться?
– Быть может, я просто хочу услышать ответ? Ты всегда уходишь от моих вопросов. – Я поджала губы и отвернулась. – Я открываюсь тебе, но ты... ты словно высмеиваешь меня.
– Вовсе нет, я лишь пытаюсь поступить правильно.
– Тогда ты запутался в том, что правильно.
– Или же это сделала ты...
Он резко встал и вышел из комнаты, оставляя меня наедине с ураганом внутри и своим чарующим эскизом. ***Мне хотелось прикоснуться к себе, ослабить возбуждение. Борясь с неловкостью и отвращением, я просунула руку в трусики. Я была мокрой и понимала, что это естественно, однако не могла подавить нервозность. Я начала трогать себя, пальцы скользили, приятные ощущения становились сильнее. С губ сорвался тихий стон, и вместе с тем я чувствовала, как теряю контроль над собой, и, испугавшись, замерла. Голова возводила барьеры. Мысли. Поток мыслей и страхов. Мне не нравилось терять контроль. Я не доверяла себе. Я боялась себя... Разозлившись, я попробовала вновь, вот только движения пальцем не доставляли удовольствия, тело онемело. Я вытащила руку и уставилась в потолок. И так каждый чертов раз...