Мысли лезут постоянно в твою голову, что хочется схватиться за неё как сумасшедшая. Ты не можешь не думать о Чонгуке, о всей этой ситуации.
Только начинаешь задумываться и все. Пропадаешь. Трясёшься из-за неизвестности и непонимания всего.
С Чонгуком, может, все и понятно. Он не особо и скрывает свои чувства к тебе. А что на счёт тебя? Что ты чувствуешь? Что ты должна ответить ему?
А должна ли вообще чувствовать что-то?
Ты не знаешь, не понимаешь себя. И от этого плакать хочется, потому что ответ найти не можешь, сколько бы не рассуждала и не копалась в себе.
Поэтому стараешься отвлечься. Готова завалить себя работой и домашними делами, лишь бы мысли в голове не уносились туда.
Ваша мама решила в выходные сделать генеральную уборку, в которую вы конечно были включены. Ты согласилась сразу же, только не рассчитывала, что Чонгук будет стоять от тебя в нескольких шагах и протирать пыль, пока ты разбираешь какие-то фотографии в шкафчике.
Окружаешь себя всеми альбомами и папками, которые вытащила из шкафчика и смотришь косо на Чонгука, который вяло потирает стеллаж тряпкой и на тебя смотрит, кажется, все это время. Вы взглядами пересекаетесь, и ты торопишься отвернуться так же, как и Чон.
— Убираетесь? — ваша мама с кухни заходит и улыбается мягко своим детям, смотря то на тебя, то на Чонгука. — Молодцы, — она гладит тебя, сидящуй на полу, по голове. Женщина берет швабру и только проходит в глубь гостиной.
— О, — удивленно охаешь, находя что-то. Из маленького конвертика достаёшь старую, совсем потрёпанную бирку, на которой паста от ручки начинает светлеть и стираться. — Это бирка из роддома? — ты задираешь голову и смотришь на мать, которая подошла к тебе вместе с Чонгуком.
— И вправду, — женщина удивляется и берет ее в руке, рассматривая. А затем вновь тебе отдаёт, когда ты руку протягиваешь, чтобы тоже посмотреть.
— Мальчик, четыре с половиной, — читаешь еле разборчивый почерк и усмехаешься, глядя на Чонгука. — А ты крупный был.
— Да, Чонгук~и был крепким при рождении. Как же мне тяжело было тебя рожать, — говорит мать и обращается к Чонгуку, пока ты к ним спиной сидишь и конверт раскрываешь, чтобы найти что-то ещё.
— Тут только одна...— смотришь на мать озадаченно, словно ищешь в ней ответ. — А где моя? — ты отворачиваешься и пытаешься ещё что-нибудь найти.
Ты не видишь, как сзади женщина мешкается, а Чонгук немного занервничал вместе с ней.
— А, мам, помнишь ты говорила, что когда вас с Т/И выписывали, то медработники поспешили и выкинули ваши бирки? — Чон решает брать все на себя. Он придумывает на ходу, смотрит на мать и та понимает, что нужно подыграть.
— Да, из-за этого не сохранились, — женщина чуть не заикается, смотря волнительно на сына.
— Жалко, — ты губы поджимаешь и убираешь эту старую бирку обратно в конверт. — Сколько хоть я весила? — ваша мать уже вновь за швабру взялась, а Чон к стеллажу отошёл.
Чонгук на женщину опять смотрит и замечает, как она замерла и грустно улыбнулась, смотря в пол.
— Почти два килограмма, — женщина задумалась.
— Так мало? — ты удивляешься, но не смотришь на мать, потому что продолжаешь разбирать фотографии.
— Да...— коротко отвечает она.
Чон переводит взгляд то на мать, то на тебя. И отчего-то ему грустно, может, потому что ты сидишь сейчас на полу и даже не подозреваешь, что от тебя скрывают.
