Когда в 13 лет Вэй Цянь стал сиротой с пятилетней сестрой на руках, у него не было времени подумать, какая жизнь была бы лучше: продолжить жить с матерью-наркоманкой, которая постепенно уничтожала и себя, и его или отказаться от собственного детства...
К сожалению, это изображение не соответствует нашим правилам. Чтобы продолжить публикацию, пожалуйста, удалите изображение или загрузите другое.
Перевод: ksee_sem
Впоследствии, Вэй Цянь вспоминал эту сцену, и он понял, что в тот момент, когда Старый Медведь прилюдно показал на него пальцем и "посмертно наказал поркой"*, у него в голове вертелся один вопрос в двух вариациях: ему просто убить Лао Сюна или тоже умереть вместе с ним?
[*прим. ksee_sem: идиома "выпороть труп/высечь труп" используется в значении - отомстить спустя какое-то время, запоздалая месть]
Но в тот момент у Вэй Цяня не было времени задумываться над этими философскими вопросами. Лао Сюн сделал шаг в сторону и отодвинул стул: "Если ты согласен, то садись. С этого момента я не буду иметь право голоса в принятии решений. Теперь ты за главного. А я буду нести ответственность за жизнь или смерть. Если же ты не согласен, то мы продолжим следовать начальному плану, и я подожду момента, когда можно будет "позаботиться о трупе".
Вэй Цянь, почувствовал себя так, словно его "облачили в желтый халат"**. Он посмотрел на Старого Медведя, и в его взгляде 1000 слов сложилась в одну фразу: "Почему бы тебе просто не умереть?"
[***прим. NanFeng: 黄袍加身 - Huángpáojiāshēn - означает "стать императором"]
Взгляд Лао Сюна на секунду задержался на Вэй Цяне, а после этого он старался больше не смотреть в глаза юноше.
На этой ноте самоанализ и покаяние подошли к логическому завершению.
Лао Сюн осознавал, что только-что полностью уничтожил свою репутацию. Там, за столом заседаний, он держал в руках табличку с должностью, но в душе понимал, что это то единственное, что он может сделать, чтобы выйти из этого положения с достоинством.
От взгляда Старого Медведя не ускользнули те эмоции, что отразились в глазах Вэй Цяня, когда тот услышал свое имя.
Шок, сомнение и недоумение промелькнули, сменяя друг друга, и, наконец, переродились в гнев, который и вернул ему рассудок.
