Главного глазами не увидишь.

66. Перед битвой.

Дни пролетали незаметно. Тонкс завертелась хуже всяких белок: она все-таки всеми правдами и неправдами уломала Римуса разрешить ей участвовать в битвах Ордена. Во всяком случае, в не сильно серьезных. Помимо этого в ее жизни многое изменилось с появлением сына: она очень много времени проводила дома, нянчилась с любимым пупсом, развлекала его потрясающими разноцветными мыльными пузырями и уже через пару недель услышала его тихий, но, тем не менее, заливистый смех, присущий настолько довольному жизнью малышу. Тонкс дважды в день гуляла с ним в пышущим зеленью парке родного Лондона, а ночью незаметно наблюдала за тем, как ее сынок мирно посапывает, постоянно перекрашивая свои волосы. Тонкс очень нравилось, что ее сын унаследовал такую невероятную способность от нее. Римус же с ужасом ожидал полнолуния, молясь про себя, чтобы Тедди не был таким же, как его отец.
В те дни, когда родители малыша пропадали на зачастую весьма и весьма опасных заданиях, с Тедди сидела довольно заметно погрустневшая бабушка, принявшая внука с небывалым счастьем в глазах. Андромеда хоть немного, но отошла от своей потери. В ее глазах потух какой-то озорной огонек, делавший ее заметно моложе, и теперь она уже точно была похожа на настоящую бабулю-Блэк, разве что с куда большей любовью Меда смотрела на сына своей дочери, нежели ее родственники.
Римус с большой неохотой согласился с решением Тонкс участвовать в заданиях, но все-таки он считал, что это практически единственный выход отвлечься от домашних дел или воспоминаний о погибшем отце. Но теперь во всех, даже незначительных, сражениях он вечно вертел головой по сторонам в поисках бешеной супруги, мелькавшей перед глазами всех подряд Пожирателей. Порой из-за этого его настигали заклятия, иногда даже немного болезненные, но чаще всего его защищала Анжелина, постоянно находившаяся рядом.
В ночь полнолуния, когда Римус сбежал в лес, где он проводил дни с Мародерами после школы или во время каникул, Тонкс осталась с сыном. Она тоже за него переживала, но ради Римуса старалась держаться и не подавала виду, что хотя бы рассматривает версию того, что Тедди тоже окажется оборотнем. Лунатик в то полнолуние вел себя поразительно спокойно, ни одного воя не услышал притихший под луной лес, ни одно дерево не пострадало под острыми когтями разъяренного волка. Вернувшись на утро домой, Римус застал настолько домашнюю и милую картину, что будь он хоть немного сентиментальнее, разревелся бы, как последняя влюбленная школьница. На полу на левом боку лежала Тонкс, а на рядом с ней лежал завернутый в несколько пеленок Тедди. Оба спали мертвым сном. Римус принялся готовить завтрак, ясно понимая, насколько жене трудно приходится в эти военные дни.
Как-то странно быстро летело время. В двадцатых числах апреля Римуса стали чаще отпускать с работы раньше – по какой-то, ведомой одному Дамблдору причине нападения на различные дома, улицы и больницы практически прекратились. Тонкс просто до одурения обрадовалась этому факту, но Римус абсолютно точно знал – надвигается настоящий конец. Конец, который решит все – и будущее волшебной Англии, и определит жизни всех колдунов. Римус понимал, что многим предстоит умереть в этой войне. И он был готов отдать свою жизнь за эту победу, возможно, самую главную в Истории Всемирной Магии. Римус верил, что от этой победы, на которую так надеялись все Орденовцы, осиротевшие после гибели двух своих великих предводителей, будет зависеть жизнь его сына. Римус ожидал последней схватки, последней битвы, последнего сражения. Конечно, он не был готов оставлять Тонкс и Тедди одних, но и трусливо отсиживаться он бы никогда не стал. Он хотел спасать сотни жизней волшебников, он хотел, чтобы его сын вырос в мире, где не было войны, он хотел, чтобы судьба его сына была другой, чем судьбы предыдущих двух поколений, многие из которых оставили в этой войне свои жизни.
Тедди чувствовал перемену в отношениях родителей и тоже начинал неосознанно нервничать. Тонкс стала более крепко обнимать Римуса по его возвращении с очередного дежурства. Она отдавалась ему более страстно, хотя, казалось бы, еще больше уже невозможно. Римус гадал, к чему бы такие перемены, но вдруг неожиданно понял, что его жене действительно страшно: она боится. Боится всего. Но больше всего, скорее всего, как и он сам, за родных и близких, за друзей, с которыми они были знакомы с детства. Наверное, этот страх, эта неизвестность и были самыми страшными чувствами, которое они испытали за эту войну.