Будничные жизни Вильгельма Почитателя

Глава семнадцатая

Они очутились на Невском проспекте ранним утром, когда дождь, освещенный солнечными лучами, прорывавшимися сквозь тучи, заливал улицу. На улицах столицы пусто: ни одна ленивая карета не проехала мимо существ, материализовавшихся за углом магазина шелков из сгустившегося тумана.

Вильгельм вышел из тумана, громко стукая каблуками по дороге и кутаясь в пальто, и зло поглядывал на Ванрава, который так плохо настроил Переместитель, что у Эльгендорфа жутко гудело в ушах. Его подташнивало, а браслеты, уже слившиеся с запястьями, совсем не помогали влиться в старое тело. Вильгельм чувствовал, что не до конца собрался, будто некоторые органы остались в двадцать первом веке, а Ванрав уже тянул его на улицу. Когда Лейман понял, что Вильгельму нехорошо, улыбнулся и погладил округлые бока.

— Чувствуешь прилив сил? — спросил он и выглянул из-за угла. — Все также красив!

— Кто? — прошипел Вильгельм и потер затылок. От неожиданности он вздрогнул — забыл уже, какого ходить с волосами, которые не прикрывают лопатки.

— Петербург, Почитатель, Петербург! Пойдем, хватит голову обтирать! Волосы не вырастут. — Ванрав взял Вильгельма за рукав и потянул за собой.

Когда Эльгендорф увидел старый, оставшийся только в воспоминаниях Петербург, подумал о том же, что чувствуют люди, возвращающиеся в места детства спустя десятилетия — страх перед убегающим временем. Только для Вильгельма время стояло на месте, а вот у Земли — летело.

— И куда мы? По плану? — спросил Вильгельм, когда поравнялся с Ванравом. — Сначала ко мне, потом к тебе, потом...

— Потом разберемся, — ответил Ванрав и потряс головой. — Твою налево, и почему дождь нельзя выключить?

— Так Кодекс решил, не я. — Пожал плечами Вильгельм. — Давай побыстрее, не то вовсе растаем.

Ванрав хмыкнул, но поспешил за коллегой по мокрой и светившейся в лучах утреннего Солнца дороги города, который всегда нравился ему. Жить в Петербурге приятно, во всяком случае Ванраву.

Годы взяли свое, и вид путешественников века девятнадцатого отличался от вида двадцать первого. Варнав слыл истинным красавцем с закрученными усами, большими, чуть на выкате, глазами и широчайшей улыбкой. Он был высокого чина, почти храбрый и иногда справедливый, служил в Императорской армии, носил какое-то почетное звание и считался любимцем женщин. От него, казалось, исходило свечение уверенности. Это читалось в широте его плеч, на которых мундир сидел как вторая кожа, в уверенной и широкой походке, во внимательных и заинтересованных взглядах, которые Ванрав, будто тренируясь, бросал то на фонарь, то на витрину, то на лужу. И если бы на улице вдруг появилась какая-то женщина, она бы без промедлений угодила к Ванраву Лейману в объятия и не была бы против.