∽Страшилки на ночь∽

#60 Бритва ( часть 1)

Город болен осенью.
И недуг прогрессирует, тянется вот уже второй месяц. Без шансов на выздоровление и ремиссию. Сейчас такая стадия, когда по раскисшим улицам без остановки хлещут дожди, а листья на деревьях выжигает огонь увядания. Кто-то находит столь унылую пору очарованием очей, но мне плевать на поэзию. Погода — последнее, что меня интересует, потому что меньше всего она может мне помешать. Отчего я в какой-то степени ей даже благодарен.
Я иду по длинному коридору фешенебельного отеля, упакованный в рабочий костюм. В руках чемоданчик с инструментами, они мерно позвякивают при каждом шаге. Ботинки ступают медленно, бесшумно утопают в грязном ворсистом ковре алого цвета. Жалкое зрелище: горничные старательно пылесосят эту дряхлую полосу ткани, изгоняя пыль, но они не в состоянии вытравить из нее прошедшие годы.
Мимо проплывают номера апартаментов в порядке убывания: 541, 540, 539... Коридор тянется, как взлетная полоса, такое чувство, что он длиной не меньше километра. Но вот я наконец останавливаюсь возле нужного мне номера, уютно поблескивающего позолотой: 518. Аккуратно, но четко стучу костяшками пальцев по лакированному дереву. Ровно три раза. Проходит несколько немыслимо долгих мгновений, прежде чем из недр номера раздается резкий голос:
— Да! Кто?
— Сантехник!
Возня, приглушенное бормотание. Отчетливо слышу, как что-то массивное падает на пол, с двойным перестуком. Ругательство, торопливые шаги. Потом:
— Сейчас! Иду!
Я жду, тихо насвистывая под нос популярную мелодию. Спешить мне некуда. Наконец постоялец подходит к двери. Видно, как светлый кружок глазка темнеет. Снова секунды ожидания; я чувствую, как он смотрит на меня. Беру инициативу в свои руки:
— Это у вас течь?
Щелкает замок, дверь открывается, очень резко, так что ее край пролетает перед моим носом и обдает легким ветерком. На пороге стоит мужчина в спортивных шортах и теннисной футболке. Оглядывает меня с головы до ног коротким, но цепким взглядом бледных голубых глаз. На вид ему лет пятьдесят, а может, и меньше. Лицо благородного типа, но испорчено разгульной жизнью и грузом прожитых лет. Волосы со вкусом зачесаны назад. Рот кривится, словно на язык положили ломоть лимона. На щеках сохнет пена для бритья, две или три полосы уже сняты. Жирную шею обвивает махровое полотенце. Мужчина смотрит в оба конца коридора — он осторожен. Затем отступает назад:
— Да, там в комнате батарея протекла.
Я киваю, прохожу в номер. Слышу за собой щелчок закрываемого замка, но мое внимание поглощено тем, что творится внутри. Комната одноместная, повышенной комфортности. Стандартный набор. Постель небрежно застелена, маленький столик заставлен лесом разнообразной посуды. По всей комнате разбросаны вещи — одежда, какие-то свертки и пакеты. Хозяин не слишком опрятен. Гостей нет, он здесь один. Это хорошо.
Он проходит мимо меня и пальцем показывает на батарею. Действительно, уже образовалась небольшая лужица, пропитавшая ковер, но под батарею предусмотрительно подставлена тарелка, наполовину полная. Я опускаю чемоданчик и начинаю хлопать по карманам:
— Понятно, — говорю.
— Это надолго? — озабоченно интересуется он.
— Да нет, ерунда. Максимум полчаса, ничего страшного.
Как будто успокоившись, он дает отмашку.
— Ладно, если что, я буду там, — показывает на ванную, потом на свою недобритую физиономию и улыбается, — надо завершить.
Я вежливо улыбаюсь в ответ.
— Конечно.
Само собой. Пусть каждый занимается своим делом. Раскрываю чемоданчик, достаю инструменты, изоляцию, всякую мелочь, крайне нужную в вопросе починки водопроводных труб, труб отопления, канализации и остального коммунального хозяйства. Работаю я быстро, но размеренно. Мои движения доведены до автоматизма; в них нет ничего лишнего. Перекрыть вентиль, снять старую изоляцию, ослабить гайку, проверить, не слетела ли с резьбы, поставить новую, хорошенько заварить, вернуть гайку на место, проверить герметичность, снова открыть вентиль... На самом деле, здесь справилась бы и домохозяйка, будь у нее хоть капля мозгов, необходимые материалы и руки, растущие из правильного места. Но мне нужно придать своей работе значимость, солидность, все-таки я профессионал. Мельком бросаю взгляд в окно — дождь хлещет без остановки. Как зарядил с самого утра, так до сих пор не перестает.
— Погодка, конечно, так себе! — слышится у меня за спиной. Голос слегка удивленный.
Не оборачиваюсь, но кожей чувствую, как он стоит сзади и спокойно меня разглядывает. Словно фермер какую-нибудь племенную корову. Представляю себе эту картину со стороны: один на четвереньках, другой позади, руки в боках.
— Да! — говорю. — Могло быть и лучше.
Слышу, как он ходит по комнате туда-сюда, что-то переставляет, отдает кому-то короткие распоряжения по мобильнику, но все это мнимое, на самом деле, он не знает, как вести себя дальше. Меня всегда забавляют такие моменты. Но вот работа завершена, и я складываю инструменты обратно.
— Готово.
— Класс! — Он наклоняется над батареей, проводит рукой, пытаясь определить, течет ли она теперь, и удовлетворенно кивает, опустив голову так, что кажется, готов нырнуть внутрь отопительной коробки. — Отличная работа.
— Пустяки, говорю же.
Я поднимаюсь. Мне смешно. На самом-то деле ни черта там не было никакой течи. Все это ширма, маскарад. Наверняка в тарелку он налил воды из-под крана. Близится момент «Икс», и я готов к нему, как десантник перед боевым прыжком с парашютом. Он отлипает от батареи, смотрит на меня, но взгляд соскальзывает куда-то в сторону. Глаза бегают. Волнуется. Протягивает руку.
— Спасибо!
Я жму в ответ. Рука влажная, горячая, жилистая. И такая же цепкая.
— Не за что.
Не ослабляя нажим, он спрашивает:
— А как вас зовут? Чтобы если что, я смог обратиться к мастеру за помощью.
— Сергей.
Он открывает рот, как рыба на льду, но я опережаю:
— Я от Виталия, администратора, вы же с ним говорили по поводу протечки?
— Да-да, — бормочет он изменившимся голосом, — именно. А я Аркадий Петрович... Можно просто Аркадий.
— Приятно познакомиться. А меня можно называть просто Сережа.
— Не хотите пить? Стакан воды?
— Почему нет.
Он ухмыляется, теперь его улыбка совсем другая, более хищная и наглая, что ли. Отпускает мою ладонь, в которой, по ощущениям, побывал теплый скользкий кусок сала. Хочется вытереть ее о штанину, но, боюсь, заметит. Он идет на кухню, слышится звон тарелок, звук льющейся воды. Возвращается с наполненным стаканом, вручает мне торжественно и бережно — словно это бокал дорогого виски. Я беру подношение, делаю глоток и медленно, плавно отхожу к окну — так ему будет легче. В отражении оконного стекла вижу его полупрозрачный призрак, мнущийся в метре от меня. Лицо искажает гримаса муки. Внутренне мне смешно, я хохочу, как сумасшедший.
Тишина становится кричащей.
— Виталик сказал, пятьсот, — елейным голосом произношу я. — Верно?
— Да, — он кладет мне руку на плечо. Вторая опускается на пояс. Обе лежат, как дохлые зверьки, прицепившиеся к моему телу, и там, где они засели, моя кожа и мышцы начинают тихонько ныть от боли. Слышу возле левого уха его слегка кислое дыхание, плюс терпкую вонь от какого-то дорогущего одеколона и геля после бритья. Меня тошнит.
— Отлично, — я перекладываю стакан из одной руки в другую и, чтобы подбодрить его, кладу освободившуюся руку поверх его на моем плече. Начинаю поглаживать. Его дыхание становится прерывистым, а рука, безжизненно лежавшая до этого на поясе, ползет по моему телу. Довольно неуклюже и грубо, словно у школьника, первый раз в жизни лапающего женщину.
— Если постараешься, могу накинуть и больше, — сулит он.
Я резко разворачиваюсь к нему лицом — сейчас самый решающий момент, нельзя допустить ни малейшей ошибки. Кладу чертов стакан на подоконник, медленно веду своей рукой вдоль униформы, как бы невзначай перебирая все петли, пуговицы и карманы, попадающиеся пальцам на пути, затем добираюсь до его брюк — и вот моя ладонь отправляется в путешествие по его одежде. Одновременно другой рукой успокаивающе поглаживаю его и шепчу, стараясь сделать голос как можно соблазнительнее:
— Надеюсь, нам никто не помешает?
— О нет! — вместе с уверенностью в его холодных глазах появляется болезненный блеск и торжество — торжество охотника, сцапавшего добычу после долгих часов ожидания в засаде. Неожиданно резко он хватает меня за промежность и притягивает к себе.
— Ну что, малыш, повеселимся? Я люблю по-жесткому, а как ты?
— Как скажешь, — улыбаюсь я и всаживаю ему в затылок дозу транквилизатора, зажатого между пальцами правой руки. Он вскрикивает, отшатывается, хватается за затылок, а затем, сообразив, что произошло, набрасывается на меня с воплем ярости. Скрюченные пальцы тянутся к моей шее, я пытаюсь отбиться, но он массивнее и сильнее. Он сбивает меня с ног и валит на ковер, пытаясь придушить и выплевывая сквозь сжатые зубы всякие мерзости. Мне это безразлично, я даже пытаюсь улыбаться, и это еще больше выводит его из себя. Прежде дружелюбное лицо превращается в гримасу, искаженную ненавистью. Борьба продолжается несколько секунд, и вот его пальцы слабеют, глаза закатываются, он пытается убежать, но я ставлю ему подножку, и он падает всей массой на пол, вопя что-то нечленораздельное. Я наблюдаю, как он прытко ползет на локтях к двери в номер, но каждый новый метр дается ему все труднее и, не достав до спасительного рубежа каких-то полшага, он отключается.
Наступает гулкая, звенящая тишина. У меня под черепной коробкой звенят колокола, бьют барабаны и ревут фанфары. Легкие трепыхаются, накачивая в себя недостающий воздух. Пульс зашкаливает — теперь-то я могу дать волю эмоциям. Комната двоится и троится, ходит ходуном, как во время качки на море. Во рту — соленый привкус крови и что-то хрустит на зубах. Привалившись к батарее, я отстраненно наблюдаю, как подергивается в конвульсиях тело Аркадия Петровича. И застывает.

Дождь почти перестал.
Серый сопливый день уступил место вечеру. В комнате стало гораздо темнее, а верхний свет я пока не включил, отчего все предметы превратились в темные тени, притаившиеся возле стен. И я — одна из них. На стенке напротив кровати висит зеркало, и в нем я могу наблюдать часть своего плеча и руку, лежащую на подлокотнике кресла. Они неподвижны, и от этого кажется, что я вижу в зеркале манекен. В какой-то момент мне становится не по себе — это не мои плечо и рука там, в отражении, не мои, а какого-то другого человека.