Седьмой Лорд Qi Ye

Экстра 3. По другую сторону Моста Беспомощности

Предыдущая жизнь: Хэлянь И

Память была подобна высохшей ветке дерева, покрытой трещинами. Казалось, что в него многое впитывались, но время шло, и всё неуловимое легко забывалось. Человеческая жизнь была длиннее, чем у утреннего растения, длиннее, чем у цикады — люди следуют своими дорогами и теряются в пути.

Только внезапно что-то увидев, они всколыхнут в памяти годы воспоминаний, которые снова поднимутся со дна их душ. Мысли, однажды отмеченные клеймом времени, не исчезают.

В тот день, во время сильного ливня, Хэлянь И вспомнил Цзин Бэйюаня.

Он вспомнил, что много лет назад, когда Отец-Император сам принес его во дворец, у этого малыша ещё не выросла половина зубов, и он всё ещё шепелявил. Словно сделанный из фарфора, он казался прелестной безделушкой с блестящими глазами.

Цзин Бэйюань следовал за ним с тех пор, как он был маленьким. По прошествии долгого времени Хэлянь И обнаружил, что малыш вырос не только красивым, но и от природы наблюдательным. Он знал, когда и как ему следует говорить, чтобы понравиться людям, потому что его с юных лет воспитывали во дворце, и это привело к некоторой врождённой, разумной осторожности... как будто он был таким же страдальцем и разделял ту же участь, что и сам Хэлянь И.

Осторожно, они узнавали друг друга, сблизились, а после прижались друг к другу, делясь теплом, как два маленьких зверька в этом огромном, бездонном дворце.

Их выживание зависело друг от друга.

И вот теперь Хэлянь И, с морщинами, ползущими по коже, стоял у окна своего кабинета, созерцая мир, который дождь вымыл почти добела. Он про себя произнес эту фразу, и ему показалось, что внутри него слегка задели струны, что проходили сквозь его мышцы, кости и вены, вызвав резкую, трудно описываемую боль.

Дети росли с каждым днем. Хэлянь И не знал, когда это началось, но чувствовал, что во взгляде, которым тот смотрел на него, всегда было что-то неявное и невыразимое. Затем он понял, что Цзин Бэйюань любит его — не так, как любили бы братья или друзья, а так, как любили бы мужчины и женщины.

Поначалу он был поражен, но позже понял: в этом мире, в этом царстве, при этом дворе, в этих сменяющих друг друга заботах, кто ещё мог ему понравиться, кроме него? В этом месте, где людей пожирали заживо, разве легко было бы произнести слово "доверие", не говоря уже о "любви"?