сквозь моё окно

глава 41

                              Другое утро

Чувство тепла и целостности вторгается в меня, когда я открываю глаза, и вижу спящего Егора. Он первый, кого я вижу, когда просыпаюсь, и от этого я вздыхаю и улыбаюсь, как идиотка.
Он лежит на спине, его лицо слегка повернуто ко мне. Его черные волосы спутаны, длинные ресницы ласкают скулы. Он такой красивый, но я понимаю, что за личность скрывается за такой прекрасной внешностью. Парень, который не умеет управлять своими эмоциями, ни перед кем не показывает слабость, строит из себя шутника, когда не знает, что делать, и бессердечного, когда чувствует, что его могут ранить.
Любой, кто впервые встретит Егора, скажет, что он идеальный. В то время как для меня он как лук.
Знаю, странное сравнение, но все же подходит. У Егора несколько слоев, прямо как у лука, и я долго и терпеливо снимала их, пока не добралась до нежного парня, который прошлой ночью сказал, что любит меня.
Я не смогла сказать ему, что тоже люблю его. Почему? Бесконечная борьба за сердце Егора принесла мне много боли.
С каждым слоем я теряла часть себя, своих убеждений, любви к себе. Не все раны пока затянулись. И отчасти я очень расстроена, но не из-за Егора, а из-за себя, потому что многое потеряла с ним.
Он не должен быть здесь, давно надо было послать его к черту. И все же я не могу приказывать своему сердцу, не могу лгать и говорить, что больше ничего не чувствую к нему, что не чувствую бабочек в животе и перестаю дышать, когда он смотрит на меня своими умопомрачительными глазами. Я не могу сказать, что не чувствую себя абсолютно счастливой, просыпаясь рядом с ним.
Глупая любовь.
Татуировка дракона так хорошо смотрится на его мягкой коже. Взволнованно поднимаю руку и провожу пальцем по рисунку. Мои глаза спускаются по его руке, и я не могу не посмотреть на его пресс. Видимо, Егор снял халат ночью и остался в одних боксерах, и, если честно, я не жалуюсь. Простыня прикрывает его только отчасти, и я чувствую себя извращенкой, облизывая губы.
Мои гормоны витают в воздухе, и если бы Егор не выглядел таким подавленным прошлой ночью, я бы не позволила ему остаться, потому что слишком много соблазнов для моего жалкого существа. Смотрю на его губы и вспоминаю ту ночь, когда он делал мне куннилингус в своей постели, как я сжимала простыню и стонала.
Хватит, Валь! Ты его изнасилуешь.
1... 2... 3.
Давай, самоконтроль, перезагружайся.
Мысленно давая пощечины своим гормонам, я убираю руку и вздыхаю. Это оказывается сложнее, чем я думала. Егор слишком сексуальный, даже во сне. Устраиваюсь поудобнее, опираясь на руку, чтобы наблюдать за ним, как настоящая преследовательница.
И тогда он открывает глаза, удивляя меня. Боже, какие у него глаза, дневной свет отражается в них, и вблизи я могу рассмотреть их глубину и красоту.
Замираю, ожидая его реакции. У Егора были определенные сложности с тем, чтобы просыпаться вместе, и мы никогда не просыпались рядом друг с другом. Поэтому я готовлюсь к худшему.
Мама говорит, что пессимистам живется лучше, потому что они всегда готовы к худшему и, когда худшее не случается, радуются вдвойне. Я не соглашалась с ней, но сегодня могу сказать, что рассмотрю ее точку зрения. Я уже приготовилась к тому, что Егор начнет оправдываться. Он встает, сердце начинает биться быстрее.
И тогда идиот шипучка делает то, чего я меньше всего ожидаю.
Улыбается.
Будто мало того, что он так красив, сонный, с торчащими в разные стороны волосами, и такой уязвимый, так этот дурачок еще и дарит мне такую искреннюю улыбку, что я чувствую, что меня вот-вот хватит удар.
Радуюсь вдвойне.
– Доброе утро, белка, – шепчет он мне, потягиваясь.
Я смотрю, как дура, как сгибаются мускулы его рук и груди.
Святая покровительница пресса, творец этого создания, сжалься надо мной.
Егор откидывает покрывало и встает; на нем только боксеры, и потому я вижу гораздо больше, чем нужно.
Он поворачивается ко мне, взъерошивая волосы.
– Могу воспользоваться туалетом?
Ты можешь воспользоваться мной, красавчик.
Валь, соберись!
Киваю, и когда мои неугомонные глаза опускаются на его боксеры, замечаю, что у него стоит.
– Боже. – Я краснею и отвожу взгляд.
Егор смеется.
– Это утренний стояк, спокойно.
Сглатываю.
– Все в порядке.
– Почему ты покраснела?
– Ты серьезно? – Я смотрю на него, но не опускаю глаза.
Он пожимает плечами.
– Да, ты его уже видела, чувствовала внутри себя.
Я так часто сглатываю, что останусь без слюны.
– Егор, не начинай.
Он усмехается.
– Почему? Тебя возбуждает, когда я с тобой так разговариваю?
Да.
– Конечно нет, это просто... неприлично.
Его пальцы играют с поясом боксеров на талии.
– Неприлично? – Он облизывает нижнюю губу. – Неприлично то, что я хочу с тобой сделать, я соскучился по тому, как ты стонешь мое имя.
– Егор!
Он поднимает руки.
– Ладно, я в туалет.
Когда он уходит в ванную и закрывает дверь, я, наконец, могу дышать. Воспользовавшись ванной в коридоре и попытавшись привести в порядок тот кошмар, в который превратились мои волосы за ночь, возвращаюсь в свою комнату с сухой одеждой Егора и вижу, что он сидит на моей кровати. Я отдаю ему одежду и стараюсь не смотреть, как он одевается, но, когда он надевает штаны, замечаю его задницу и прикусываю нижнюю губу.
– Мне нравится заставлять тебя краснеть, ты выглядишь хрупкой.
Я краснею еще больше.
– До сих пор удивляюсь, какой ты неуравновешенный.
– Неуравновешенный? Снова так меня называешь.
– Да.
– А можно узнать, что я сделал сегодня?
Я перечисляю по пальцам.
– Вчера вечером – романтичный. Сегодня утром – сексуальный, шутливый, а теперь – нежный.
Он смеется и садится на кровать, чтобы обуться.
– Понимаю, но ты сама виновата, из-за тебя я чувствую все сразу. Поэтому каждый раз реагирую по-разному, ты делаешь меня неуравновешенным.
Я поднимаю бровь, указывая на себя.
– Как всегда, я виновата.
Он обувается и встает.
– У тебя есть планы на сегодня?
– Нужно проверить мое расписание.
– Ну конечно.
– Правда, я очень занятая девушка.
Он идет ко мне, и я отступаю.
– Ну да?
– Да. – Он проводит рукой по моей спине и прижимает к себе, его запах окутывает меня. – Я не приму отказ: если ты скажешь мне нет, я соблазню тебя прямо здесь, и мы окажемся там. – Он показывает на кровать.
– Какая наглость. Ты слишком уверен в своих чарах.
– Нет, просто знаю, что ты хочешь меня так же сильно, как я тебя.
Я облизываю губы.
– Отпусти, у меня нет планов.
Он победно улыбается.
– Заеду вечером. – Он целует меня в лоб и разворачивается.
Вздыхаю, наблюдая за тем, как он исчезает в окне.
                                      * * *
Свидание...
Романтический ужин, кино и прощальный поцелуй?
Классика, думаю, что это нормально для первого свидания. Так их показывают по телевизору и так о них рассказывает Юля, моя энциклопедия по свиданиям.
Поэтому я удивляюсь, когда Егор останавливает машину на больничной парковке. Я вижу, как он снимает ремень, и делаю то же самое.
В больнице?
Мое первое свидание будет в больнице, как романтично шипучка.
Замираю, наблюдая за тем, как Егор пытается мне что-то сказать. Он одет в черную рубашку, которая прекрасно смотрится с его  растрепанными волосами. Мне нравится, как ему идет черный, белый, вообще все цвета. Он всегда прекрасно выглядит без особых усилий. Егор облизывает губы и поднимает на меня свои голубые глаза.
– Я...забронировал столик в хорошем ресторане, купил билеты в кино и запомнил одно местечко с вкусным мороженым.
Типичное свидание, да?
Я ничего не говорю, он продолжает:
– Когда я вышел из дома, мне позвонили: дедушка проснулся. Не хотел заставлять тебя ждать или отменять свидание, не хотел снова облажаться, поэтому привез тебя сюда. Знаю, что это не идеально и ужасно не романтично, но...
Я кладу палец на его губы.
– Замолчи. – Я искренне улыбаюсь. – Между нами никогда не было ничего обычного, поэтому это идеально.
В его глазах появляется нежность.
– Ты уверена?
– Абсолютно.
Я не лгу, это действительно идеально для нас; честно говоря, я не хотела типичного свидания с ним, я хотела большего... Большего с ним. И это большее. Егор открылся мне, он показывает мне свои слабости, и то, что он хочет, чтобы в такой сложный и важный момент я была рядом, очень много для меня значит.
Потому что я знаю, что ему сложно показать свои чувства, особенно если это связано с его слабостями.
Я опускаю руку и открываю дверь машины, в больницу мы идем в тишине, я чувствую страх и надежду Егора. Он засовывает руки в карманы брюк, вытаскивает их, проводит рукой по волосам, засовывает руки обратно в карманы.
Волнуется.
Не могу представить, что он чувствует. Когда он снова вытаскивает руки, я беру его за одну, и он смотрит на меня.
– Все будет хорошо.
Держась за руки, мы входим в белый мир больницы. Освещение такое яркое, что видно каждую деталь на стенах и полу. Медсестры, врачи в белых халатах ходят повсюду. Одни несут кофе, другие – папки. Несмотря на то что моя мама медсестра, я редко бывала в больнице, потому что, как она объясняла, – ей не нравилось водить меня в такие места. Я смотрю на свою руку, переплетенную с рукой Егора, и меня наполняет тепло.
Так хорошо просто идти с ним, держась за руки. После того как Егор называет свое имя в лифте человеку, похожему на швейцара, мы поднимаемся наверх.
На четвертом этаже тихо и пусто, я вижу только медсестер на посту, мимо которого мы проходим в длинный коридор, где уже не такое яркое освещение. Интересно, почему в отделении интенсивной терапии тусклее, чем на первом этаже, как будто специально. Я уверена, что этот этаж был свидетелем многих печальных событий, прощаний и боли.
В конце коридора три человека, и когда мы подходим ближе, я вижу Диму, Даню и  Владимира Кораблина, отца Егора. Я очень волнуюсь, это касается только его семьи... Что, если я помешаю?
Владимир стоит, прислонившись к стене, скрестив руки на груди и опустив голову.
Дима сидит на металлическом стуле, откинувшись назад, галстук развязан, верхние пуговицы рубашки расстегнуты. Его волосы, обычно идеально уложенные, спутаны. Я замечаю, что у него повязка на костяшках правой руки.
Даня сидит на полу, сложив локти на коленях, держась за голову. На его щеке свежий синяк. Он с кем-то подрался?
При звуке наших шагов они смотрят на нас. Я сглатываю, когда вижу в их глазах непонимание, почему я здесь, но когда они замечают наши переплетенные руки, что-то меняется, и они, кажется, успокаиваются.
Егор бросается к отцу, а я отпускаю его руку.
– Как он?
Владимир вздыхает.
– Очнулся, его осматривает невролог, проверяет перед другими обследованиями.
– Мы сможем навестить его сегодня? – Егор не пытается скрыть беспокойство и неуверенность в своем голосе, он хочет знать, как сильно инсульт повлиял на его дедушку.
– Думаю, да, – отвечает отец и опускает плечи.
Я стою, не зная, что сказать или сделать. Егор поворачивается ко мне, глаза отца следят за ним и останавливаются на мне.
– Папа, это Валя, моя девушка.
Девушка...
Он так спокойно об этом говорит, и я замечаю, что он вспоминает о том, что мы общаемся как друзья, но я тут же улыбаюсь Владимиру.
– Очень приятно, Владимир. Надеюсь, дедушка Кораблин скоро поправится.
Он улыбается мне в ответ.
– Очень приятно. Ты дочь Люды , да?
– Да, Владимир .
– Владимир? Ты заставляешь меня чувствовать себя старым. – Он улыбается, но в его глазах нет ни намека на радость. – Зови меня Влад.
– Хорошо. – Он кажется очень приятным человеком, я ожидала встретить озлобленного и высокомерного старика. Хотя я могла догадаться, судя по рассказу Егора.
Мой отец был единственным, кто решил не жить на деньги моего дедушки, он просто занял у него денег, чтобы начать свой бизнес, и, когда добился успеха, все вернул. Я думаю, поэтому дедушка всегда был ближе к нам; в каком-то смысле он восхищался моим отцом.
Влад изо всех сил упорно трудился, чтобы стать тем, кем является сейчас, думаю, это положительно его характеризует. Интересно, что должно было произойти, чтобы мать Егора изменила ему и так некрасиво допустила, чтобы Егор это увидел.
Я всегда думала, что только мужчины разрушают семьи, знаю, это ужасное обобщение, но теперь понимаю, что все иначе, что и мужчины, и женщины совершают судьбоносные ошибки.
Я машу рукой Диме и Дане, которые улыбаются мне в ответ. Дима не похож на человека, который стал бы с кем-то драться, он всегда выглядит таким властным, взрослым и равнодушным. Или, может быть, я делаю поверхностные выводы.
Из палаты, поправляя очки, выходит высокий пожилой седой доктор. Я делаю шаг назад, позволяя Дане и Диме встать рядом с Егором, чтобы послушать, что скажет доктор.
– Хорошие новости. – Вздохи эхом раздаются в коридоре.
Доктор продолжает объяснять кучу вещей медицинскими терминами, но из того, что мне удается уловить, понимаю, что, хотя необходимо провести обследования, последствия инсульта минимальные и с дедушкой все будет хорошо. Доктор говорит им, что они уже могут зайти к нему, и уходит.
Я вижу, как трое мужчин пытаются обняться, но не могут, и это грустно. Почему так трудно понять, что можно обниматься, когда вы хотите плакать от радости, потому что с вашим дедушкой все будет в порядке?
На их лицах радость, облегчение, чувство вины.
Я уверенно разворачиваю Егора и, прежде чем он успевает что-либо сказать, крепко обнимаю его. Я вижу через плечо Егора, как Даня обнимает своего отца, и Дима нерешительно присоединяется к ним.
После объятий я подбадриваю Егора, и затем он исчезает в двери палаты. Я туда, конечно, не пойду, не думаю, что дедушка захочет увидеть незнакомого человека после того, как очнулся.
Я сижу на металлическом стуле, где раньше сидел Дима, погруженная в свои мысли, когда по коридору раздаются шаги. Поднимаю глаза и вижу, как ко мне идет девушка, я не сразу узнаю ее без формы, – Евгения.
Она здоровается со мной, и мы немного болтаем. Я спрашиваю ее о чем-то, и когда она собирается ответить, раздается отчетливый стук каблуков, направляющихся к нам. Евгения поворачивается, а я следую за ее взглядом.
Мадина Кораблина идет модельной походкой на своих пятидюймовых красных каблуках с узким носом, в белой юбке ниже колена и в такой же рубашке с красным принтом. В ее руках небольшой клатч красного цвета. На ее лице безупречный макияж, волосы собраны в высокий хвост.
Этой даме, наверное, за сорок, почти за пятьдесят, а она выглядит на тридцать и так элегантна, что любой скажет, что это у нее в крови. Она очень красива. Голубые глаза, которые унаследовал мой шипучка, замечают меня, и прекрасная бровь изгибается.
– А ты кто?