Перед тем, как вернуться в сад, я зашла в туалет и заперлась там. Стояла минут пять, уперевшись руками в раковину, и тупо пялилась в своё отражение. Как в кино, с включенной водой и музыкой, доносящейся издалека.
Да вся моя жизнь в последние два месяца — сплошное кино. Всего за один день моя жизнь изменилась так, что теперь в зеркале я вижу не ту Т\и, которая гуляла с подружками, рубилась в приставку с лучшим другом и работала в доме у ненавистных богатеев, чтобы хоть как-то прокормиться. Теперь я видела незнакомку. Девушку, которая за два месяца не вспомнила о подругах и собирается изменить со своим бывшим лучшим другом жениху-богатею.
Как будто дорама какая-то, или шоу дурацкое. Сейчас выскочат из-за угла люди с камерами и окажется, что всё это был один большой розыгрыш, и после этого я просто вернусь в свою прежнюю жизнь.
Но нет прежней жизни. Её не вернуть, даже если косточку к косточке положить и произнести магическое заклинание. Волшебство — это для детей. И в новой жизни я не хотела отдавать свою девственность человеку, который, пусть и любит меня, но был мне навязан, по сути — не выбранный мною. И обманул меня. И все они меня обманули. Но я приняла решение, основанное не только на чувстве мести.
Я собиралась закончить начатое два месяца назад в квартире моего друга. И хоть раз поступить так, как Я хочу.
Да будет благословенна современная косметика — макияж почти не потёк. Но в то же время и будь она проклята — как теперь сделать несчастный вид? Скажу Сунёну, что меня тошнило. И я даже два пальца в рот сунуть решила, чтобы наверняка. Даже рвотный позыв был, но хватит на этом. Утерев лицо салфеткой и поправив свой облик то там, то здесь, я убедилась, что выгляжу неплохо, и набравшись смелости вышла из туалета.
Ну, понеслась.
В саду уже все разбрелись по углам и вели беседы, раздавался смех и обрывки брошенных фраз. Я хотела найти сестру и поговорить с ней, но тут поняла, что не о чем мне с ней говорить. Самый близкий мне человек кинул меня ровно так же, как остальные. Хансоль же так и не появился — я нигде его не видела. Тогда я нашла глазами Сунёна и подошла к нему. Он говорил с Ёнри и Джонханом.
— Мы, наверное, не останемся на ночь, — услышала я голос Ёнри. — Не хотим вам мешать, да и так гостей полно.
— Не-не-не, — Сунён замотал головой и положил руку Джонхану на плечо. — Мы ночью будем в карты играть. Мужской компанией. Сонмин со своей девушкой приехал! Может быть ещё Джун приедет, но это не точно.
Джонхан с театральным несчастным видом скуксился.
— Если Ёнри сказала домой, значит домой…
Я решила спасти парня и встряла в разговор.
— Ёнри, ну ты чего? Оставайся! Познакомлю тебя с сестрой, девчачью компанию тут устроим. Давай, почему нет?
Было видно, что Ёнри рада моему появлению.
— Ну… может быть… Ладно, уговорила. Не будем вам мешать, голубки-и-и-и, — шутливо протянула она, затем схватила мужа за руку и потянула к столу.
Мы с Сунёном остались вдвоём.
— Ну что, уже перекинулась парочкой слов со своим любовничком?
Я сделала невозмутимое выражение лица, взяла его бокал с шампанским и сделала глоток.
— Мне что-то дурно стало.
— От чего, от любви?
— Да нет. Страдаю аллергией на предательство и ложь.
Я мило улыбнулась ему, покачивая бокал в руке. Сунён также делал вид, что мы тут о погоде-природе говорим. Его мягкая улыбка казалась мне безумно красивой. И я её ненавидела.
— Слушай… — он легонько взял меня за локоть. — Давай не будем-
— Давай.
Я перебила его, допила шампанское и вернула бокал. И, прильнув к нему, поцеловала в щёку. Такого он если и ожидал, то выражение лица сделал удивлённым, будто не знал, что я была на такое способна. Он вообще вряд ли знал, на что я была способна.
Нет, я больше не могла так. Смотря на всё то, что происходило вокруг, я сходила с ума. Внутри меня кипела смесь кричащих вопросов: почему я? Какого чёрта происходит? Как могли меня продать, продать как кусок мяса на рынке? И все эти вопросы складывались пазлом в липкую и горячую ненависть. Я ненавидела всех и вся такой жгучей ненавистью… она сжигала всё вокруг, не щадя никого. И меня — в том числе.
И мне было наплевать теперь, что будет с моей семьей, если я окажусь плохой невестой Сунёну. Мне было абсолютно наплевать. Сильные отрицательные эмоции не щадят никого, хоть до сих пор я и не знаю, могла ли тогда поступить иначе.
Я просто хотела жить. Чай не в средневековье уже, я не обязана терпеть то, что меня просто выдали замуж. Я не заложенные в ломбард позолоченные часы, не наложница турецкого хана. И в этом мире имею какие-то права, чёрт возьми.
Полчаса подходили к концу. Через какое-то время после того, как я отошла от Сунёна, в сад вышел Хансоль. Он подошёл к господину Квону и что-то у него спросил. Тот ответил ему с серьёзным выражением лица и даже похлопал по плечу, как старого друга. Хансоль кисло улыбнулся и направился обратно в дом. Перед тем, как скрыться за дверями, он кинул на меня неоднозначный взгляд.
Это знак. Мне пора идти.
И я пошла, сделав вид, что меня подташнивает. И картинно присела на лавочке у входа в дом, и изобразила рвотный позыв, и даже приложила ладонь ко лбу. Ко мне сразу подошли люди и принялись спрашивать, что со мной. Я ответила, что, пожалуй, откланяюсь, так как мне совсем нехорошо. И ушла.
Как же тупо это выглядело, как мы палились. Думаю, если у местных хозяев и гостей есть голова на плечах, то они давно уже догадались. Но я всё ещё не могла отделаться от той мысли, что пусть здесь всё огнём горит. Они виноваты сами. Или…
Ну вот. Теперь думаю, что было бы, если б я тогда отказалась. От свадьбы, от долга, от Сунёна. А не как полная дура расплакалась и покорно пошла следом за «хозяевами», как потерянный телёнок... И сейчас я знаю ответ. Мне бы сказали — «ну ладно». И всё. Слишком поздно я поняла, что за мой счёт просто хотели проще выехать, и сомневаюсь, что ситуация была настолько плоха. Настолько плоха, чтобы продавать яичники своей дочери, сестры и племянницы каким-то извращенцам, которым приспичило женить своего сына на иностранке. Получается, что во всём виновата я сама.
Нельзя позволять ни своим, ни чужим портить свою жизнь.
***
Звуки моих шагов стучали прямо в голове. В самых висках, вторя пульсирующей крови. Я не знала, что будет потом, но построила план: бежать. Заняться «этим самым» на нашей с Сунёном кровати с другим человеком и с ним же бежать, когда дело будет сделано. Хочу осквернить это место, хочу опорочить тут всё. И свалить, сжечь мосты, забыть об этом кошмаре. И всё равно, что будет.
Всё равно хуже не будет.
Дверь в комнату, о которой я говорила, оказалась приоткрыта. Я собралась духом, вдохнула-выдохнула, и зашла.
Он стоял у окна и, отодвигая пальцами занавески, смотрел на улицу. Я закрыла за собой дверь. Стало очень страшно, затылок полыхал, по всему телу мурашки. Хансоль обернулся и посмотрел на меня. Такой привычный и простой. И я сразу вспомнила наши ночные посиделки, смех и драки подушками, хрустящие под задницами остатки чипсов, бумажные самолётики в классе, запах чернил, редкие прогулы уроков вдвоём, лавочка у реки, кафе-мороженое. Его смеющиеся лицо застыло в моей памяти как старая чёрно-белая фотография. Я думала о нём, думала обо всём и ни о чём. И сделала шаг к нему.
Остальные он проделал сам.
Его прикосновение словно обожгло кожу, пальцы скользнули к моим волосам. Я чувствовала его запах — узнала бы его из тысячи, — след мужского одеколона и тонкий аромат шампанского. В нетерпении я дрожала. Не знала, что будет дальше, страшилась чего-то нового, что вот-вот должно наступить.
И вдруг Хансоль обнял меня. Прижал к себе крепко, и принялся гладить мои волосы в высокой причёске. И начал говорить.
— Прости за то, что не сказал раньше. Сейчас — самое время. Узнал обо всём от сестры, ей Джинхо рассказала. По секрету как бы, понимаешь. Да и в клубе, где я работаю, слышал от Сунёна. Говорил друзьям, что мать тащит их с отцом к вам в дом. Я тогда всё понял, но сказать тебе не мог. Про деньги ты знаешь. Не жалею о том, что было тогда у меня. И… не беру своих слов обратно. Люблю тебя, и всегда буду любить. Как близкого человека, которого знаю с детства. Мы не должны, потому что всё не так. Я готов разделить с тобой всё, но не постель. Ты тоже это чувствуешь, Т\и. Как я чувствую. Знаю тебя. И знаю, что ты любишь его.
Он вдруг замолк и ещё сильнее прижал меня к себе. Я не сразу поняла, что это его реакция на… мои слёзы. Я плакала, но обнимала его в ответ. Тут он отстранился. Я увидела его печальное лицо, на котором покоилась тихая улыбка. Мне вдруг захотелось сгореть со стыда, умереть от сердечного приступа, сгинуть от нехватки мозгов. Жаль, что от собственной тупости ещё никто не умирал.
— Не теряйся, Т\и. Ты по-прежнему самый близкий мне человек.
После эти слов он задержал на мне взгляд печальных кофейных глаз, затем развернулся и вышел из комнаты.
Я так и стояла посредине, рядом с кроватью, однако подумать о чём-либо не успела: увидела, что на пороге стоит Сунён. Стоит и смотрит на меня… Разрыдавшись, я кинулась к нему на шею. И плакала, так горько плакала, и он молча меня обнимал.
А музыка за окном всё продолжала играть.
