Run like the Devil {l.s}

CHAPTER XIV

  Сразу перед рождением Лотти, после свадьбы Марка и его мамы, они перебрались в дом, где Луи провёл большую часть своего детства. Он нервничал; он всегда делился своей комнатой — и часто кроватью — с мамой, и перемены пугали, особенно когда их было так много и сразу: новый отчим, новая сестра, новое жилье, новая школа. Но в новом доме было целых три спальни, и одна из них досталась Луи.

Он обожал свою комнату: ему нравилось, что теперь было куда лепить свои постеры; нравилось постельное белье с «Могучими рейнджерами» (хотя иногда он волновался, что был слишком взрослым, особенно, когда перешёл в четвёртый класс, оказавшись там самым низким, даже среди девочек); ему нравилось то, что можно было рассмотреть Нью-Йорк, если выглянуть из окна в погожий день; ему нравилось, что в его комнате была маленькая дверь, которая вела в небольшой чулан, куда он не должен был ходить, но ходил, сделав его своим тайным укрытием; и больше всего ему нравилось то, что комната принадлежала только ему.

Раз в неделю, в воскресенье, мама заставляла его убираться, а в промежуточные между уборкой дни комната превращалась в свалку, хотя и не намеренно. Бардак просто как-то сам по себе появлялся, и мама часто сердилась на сына, но всегда быстро отходила; так же было и с Марком, которому принадлежал дом. Он помогал пасынку обустраиваться: поставил кровать и комод туда, куда просил Луи, помог ему развесить постеры, и в первый год брака с его мамой подарил ему бумбокс на день рождения и целую стопку CD на Рождество. Перед этим у мамы был парень, который просил называть его папой, но Луи решительно отказывался, а вот спустя несколько месяцев женитьбы Марка стал называть его отцом по собственной инициативе, отчего мама была несказанно счастлива, а Луи гордился тем, что заставил её улыбаться.

К моменту рождения Физзи, Лотти была уже довольно взрослой и нуждалась в собственной комнате, поэтому Физз возлегала в колыбельной в родительской спальне, а Лотти заняла дополнительную комнату, которая на тот момент использовалась для всякого хлама. С целью избавиться от ненужных вещей и освободить место для Лотти они устроили дворовую распродажу. Когда Луи показал отчиму, сколько денег он выручил (при подсчёте сумма составила 122,25 долларов), тот в качестве похвалы за отличные навыки в «торговом деле» добродушно потрепал Луи за волосы. Родители позволили ему взять двадцать долларов из вырученных денег, и мальчик положил их в копилку в форме Бэтмена, решив потратить, когда на ум придёт стоящая идея. Когда сгорел дом, двадцатка всё ещё была там, и Луи никогда больше не довелось её увидеть.

Луи не уступал комнату даже, когда родились близняшки, отчего Физзи и Лотти пришлось делить спальню на двоих, но вскоре родители решили, что Дейзи и Фиби нуждались в собственном уголке, и поэтому Луи всё-таки пришлось поделиться с сёстрами. Он закатил настоящую истерику — это же его комната, всегда была его, — и был поставлен в угол впервые с тех пор, как ему исполнилось семь. Он простоял больше часа, прежде чем сдался и, хлюпая носом, побежал обнимать маму и извиняться. Но он всё ещё расстраивался и со слезами на глазах снимал постеры и помогал Марку переносить кровать в гостиную, после того как они выяснили, что три кровати ни за что не поместятся в комнате Лотти и Физзи. Они могли бы решить проблему, купив двухъярусные, но не могли этого позволить, не взяв кредит, а они и так был в долгах как в шелках, так что идея была крайне неудачной.

Поэтому было решено поселить Луи в гостиной и отгородить ему личное пространство ширмой. Луи осознал, что был совсем не против, даже наоборот, ему вполне понравился такой расклад. Он мог пробираться на кухню без необходимости открывать скрипящую дверь своей спальни, а если убавить звук на телевизоре, то мог ещё и смотреть по ночам мультики. Его поймали с поличным всего несколько раз, и временное лишение телевизора или скутера того стоило.

На короткий отрывок времени он снова получил комнату, перед тем как его биологический отец расторгнул договор на аренду дома в Вирджиния-Бич. После этого у него больше никогда не было собственного уголка, и он ночевал один только, когда Трой был на охоте или ещё где-нибудь. Тогда, в те вечера он мог смотреть телевизор, сколько влезет, а иногда в мотелях даже было кабельное телевидение, но со скорбью он осознал, что ему с трудом засыпалось, вне зависимости от того, насколько поздно он ложился. Когда он оставался с другими охотниками — что бывало крайне редко — он, скорее всего из-за своей небольшой комплекции, всегда выбирал диван, так что ему было вполне комфортно. И засыпал он гораздо быстрее и легче, когда слышал, как по коридору или даже по комнате, в которой он находился, сновали люди. Он понимал, что в бессоннице были виноваты кошмары. Он чувствовал себя в гораздо большей безопасности, когда вокруг были люди, которые, естественно, могли его защитить. Ему было спокойнее просыпаться от сновидения, в котором ему снова и снова снился огонь, и видеть, что Трой лежал на другой кровати, где, как знал мальчик, находилось ружье, спрятанное под кроватью, и нож под подушкой. Но даже если кошмары снились ему всё реже — что, он признавал, было результатом того, что он начал пить перед сном, — и он чувствовал себя уверенней в том, что сможет сам защитить себя от любой угрозы, возможно притаившейся в темноте, ему по-прежнему было трудно засыпать одному в спальне. Часто он думал о том, как сильно он жаловался, когда ему пришлось выселиться из своей комнаты, и задавался вопросом, смог ли бы он засыпать там один, если бы она не сгорела.

В те периоды, когда он оставался один — после смерти Троя, перед тем как познакомился с Найлом; после ухода Зейна, перед тем, как Лиам попросил обучить его охотничьему ремеслу — Луи напивался до беспамятства или принимал таблетки, или находил себе кого-то, кто не выставит за дверь после секса. Или совмещал и то, и другое — всё ради нескольких часов отдыха, чтобы не свалиться с ног.