— Чонгук~а, — стонешь тихо, но протяжно, скулишь жалобно в чужую шею, пока юноша под тобой ерзает, в нетерпении бёдрами вперёд поддаётся, членом проезжаясь по влажной промежности. А ты от этого прикосновения дергаешься, задыхаешься буквально, гулко сглатывая и выдыхая шумно, горячим дыханием чужую кожу обжигая. А Чонгук руками дергает, силится развязать тугие узлы, сковывающие его запястья, впервые чувствует себя уязвимым, когда смотрит на тебя вот так, снизу вверх, хотя не признать того, что ему нравится, он не может. Его ведёт с того, что ты восседаешь на нем, улыбаешься так невинно куда-то в район шеи и целуешь нежную кожу, оставляя мокрые следы.
— Зачем ты вообще меня связала, а, Т/и~я? — усмехается, голову назад запрокидывает назад, затылком встречаясь с мягким матрасом и глухого рычания сдержать не может, чувствуя, как ты свои метки на его шеи оставляешь, которые завтра фиолетовыми цветами расцветут по телу.
— Ты всегда сверху, а когда я прошу тебя по-хорошему, ты не выдерживаешь больше пятнадцати минут, — тянешь ты, проворными пальчиками спускаясь ниже по оголенной груди, обводя контур каждой мышцы, каждого кубика и ресничками хлопаешь так невинно, словно не ты сейчас от желания сгораешь, словно не ты на чужом члене специально ерзаешь, раздразнивая парня под собой. Слышишь, как отчетливое «блять» срывается с чужих губ, видишь, как глаза напротив темнеют и в этой темноте хочется измазаться с ног до головы, утонуть и никогда не выныривать. Тебе нравится это чувство власти над кем-то, нравится осознавать, что твёрдый член, упирающийся в твоё бедро, что этот взгляд, огнём горящий и тихое, сбивчивое дыхание - твоя заслуга. От осознания этого тебя кроет.
— Хорошо, давай поиграем, — смеётся Чонгук,смотрит на тебя дерзко, с долей насмешки во взгляде, и тебя это злит, призывает к действиям.
— Чонгук~и, разведи ножки в стороны, — сладко тянешь ты, сползая с чужих бёдер чуть ниже, туда, где серые спортивные штаны уже промокли из-за обилия естественной смазки. А Чонгук слушается, не перечит, разводит ноги в стороны и позволяет тебе стянуть с себя испачканные штаны, дыша громко, прерывисто и чувствуя, как в ушах кровь шумно циркулирует, все мысли затмевая.
Член у Чонгука красивый, большой, увитый синеватыми венами, с полупрозрачной капелькой смазки, которая так аппетитно поблескивает в тусклом свете лампы, и тебя в жар бросает при виде этого произведения искусства.
Ты не собираешься долго ждать, пухлыми губами касаешься рельефной головки, языком слизывая каплю природного предэкулята , вбираешь ее в рот и смотришь на юношу снизу вверх, так невинно и мягко, что Чонгук только от этой картины уже кончить готов. Ты заглатываешь медленно, с каждой секундой все глубже вбирая в себя твёрдую плоть, моргаешь часто, смаргивая с глаз непрошеные слезы, а потом вынимаешь орган изо рта, отстраняясь с пошлым чмоком, пока юноша бёдрами подаётся вперёд и даже скулит жалобно, выгибаясь в спине до хруста в попытке быть ближе.
— Т/и~я, остановись, — Чонгук шепчет тихо, словно в бреду, и громко стонет, когда член снова исчезает в твоём рту, когда ты срываешься на бешеный ритм, отсасывая, как самая элитная шлюха. Стоны и пошлые причмокивания раздаются в комнате, пока юноша гнёт спину и в экстазе прикрывает тёмные глаза, в голове себе клянётся, что, если кончит сейчас, отблагодарит тебя сполна. Но ты видишь, как напрягаются мышцы живота у Чонгука и отстраняешься, принимаясь быстро стягивать с себя одежду. Собственное тело уже болит до невозможности, хочется кончить скорее, но ты так давно мечтала побыть сверху, что нарочно оттягивала конец.
— Боже, — стонешь громко, голову назад запрокидываешь, медленно опускаясь на налитый кротовью член, который внутри тебя пульсирует, ты сжимаешься изнутри отчаянно, умирая от ощущения этой приятной полноты внутри и сгораешь. Просто пеплом оседаешь на стены этой комнаты от того, насколько хорошо. Руками опираясь о твёрдую грудь, начинаешь двигаться неспешно, растягивая удовольствие, которое по венам сладким вином разливается, опьяняет, и стонешь громко, нежно, заставляя юношу под собой с ума сходить от твоего голоса и тела. Ты в спине гнешься до болезненного хруста позвонков, голову назад откидываешь и сама насаживаешься на горячий член, двигая бёдрами медленно, тягуче.
— Т/и, Господи, я клянусь тебе, я тебя выебу так, что ты потом ходить не сможешь, — Чонгук под тобой мечется, у него руки зудят, тебя коснуться желают, каждый миллиметр любимой кожи исследовать хочется, а ещё хочется быстрее, глубже, жарче, до сорванного голоса, до синяков по телу и сломанной кровати, но ты не даёшь юноше этой власти, сама руководишь всем процессом, будто специально издеваясь над бедным парнем, который жмурится, сам двигаться пытается и до тупой боли зубы стискивает. Ты нарочно делаешь все как можно медленнее, до предела доводишь лежащего под собой Чонгука, заставляешь его закипать, хотя прекрасно знаешь, что ведь потом он действительно отыграется.
— Для начала освободись, — с усмешкой тянешь ты, замечая на чужих губах лукавую усмешку, смотришь в его глаза и на дне чужих зрачков свою смерть видишь, но на провокации не подаёшься, сама задаёшь нужный ритм, задыхаясь всобственныз стонах, которые непрекращающимися потоком срываются с искусанных губ.
— А я уже. Готовься, Т/и~я, сейчас я тебя буду наказывать, — а ты и не против вовсе.
