— Руки убрал от нее, — сдавленное рычание со стороны Самойлова, заставило Клэри мысленно выругаться так, как она давно уже не ругалась.
Что могло понадобиться Блэку прямо сейчас? Неужели он не видит, что сейчас не самое лучшее время для выяснения отношений? Кларисса сдерживала себя только потому, что сейчас рядом были Олег и Лекс, которые не должны были стать свидетелями их сцен. Резко дернув руку, она вырвала свое запястье из руки Блэка.
Не то запястье, на котором была эта метка.
Если было бы то, то она вряд ли смогла бы сдержать стон боли, потому что метка болела. В спокойном состоянии она лишь легонько щипала, но Ковалева была уверена, что от хватки Блэка ее запястье пронзила бы нереальная боль.
Нужно было что-то придумать.
Судя по разъяренному взгляду Блэка, он, не получив желаемого, отсюда уходить не собирается. Да и Лекс с Олегом настроены решительно. Но никто не сможет остановить Блэка от получения желаемого. Без ее вмешательства будет драка, а это последнее, что сейчас нужно.
Смотрит на Блэка, буквально моля его не лезть одним только взглядом. Хотя перед ней стоит этот образ и никак не хочет уходить. Он едва ли не трахнул Энж прямо перед ней. Он так ее целовал, словно Анжела Соколовская стала центром его вселенной. А ей было больно. Она не знала почему, но в уголках глаз начали медленно собираться слезы, но Клэри не должна была их показывать ни Лексу, ни Олегу.
Черт бы его побрал.
— Ковалева, отойдем, — прошипел он, глядя прямо ей в глаза, полностью игнорируя Лекса и Олега.
И от этого взгляда кожа мгновенно покрылась мурашками. Такого взгляда Блэка она всегда боялась больше всего. Уничтожающего, такого, что и пошевелиться не можешь, потому что тело сковывает ледяной страх. Какие бы эмоции она к нему не испытывала, этот взгляд всегда приковывал ее к месту.
Эти глаза.
Такие холодные, что мороз по коже.
Она едва выдерживает, чтобы не задрожать. Но Кларисса знает, какой он на самом деле горячий. Знает, что у него мягкие губы. Знает, что ему нравится, когда она играет с его волосами. Она не хотела бы это знать. Кларисса Ковалева просто-напросто не должна была обладать такой информацией. Пускай это знает Соколовская, пускай это знают все его шлюхи, но она не хотела бы этого знать.
Она предпочла бы вообще его никогда не знать.
Жила бы гораздо лучше.
— Хорошо, — произнесла она, крепче укутываясь в кофту, которую ей кто-то одолжил. Она даже уже и не помнила кто. Но даже запах владельца кофты не мог перебить запах рубашки Максима. Она вся была им пропитана. Этим запахом.
Снова.
Не могла поверить, что снова это допустила. Снова позволила ему это. Хотелось бы обвинить во всем Блэка. Так было бы намного проще, но она прекрасно понимала, что сама хотела этого. Она хотела чувствовать его в себе. И больше ничего.
Дура.
Какая же ты дура, Кларисса Ковалева.
— Клэри... — начал Олег, но она быстро его перебила, понимая, что сейчас этот хлипкий мир держится только на ней.
— Все в порядке, Олег, Блэка наверняка подослала Антонина Гавриловна по вопросам эвакуации младших, потому что я слишком долго отсиживаюсь, — протараторила она, всеми силами пытаясь предотвратить драку, которая вот-вот станет неизбежной, если она прямо сейчас не уведет отсюда Блэка.
Ободряюще улыбнувшись Лексу, она обошла Блэка и направилась к левому корпусу здания, где народу практически не было, а если стать за угол, то их с Блэком вообще никто не увидит. Не хватало еще, чтобы поползли нежелательные слухи.
Ледяной ветер пробирался под кофту, под рубашку, под которой ничего не было, кроме ярких блэковских отметин. Он буквально разрисовал ее тело своими губами. Некоторые были маленькими, едва заметными розовыми засосами, а были и бардовые укусы, на которых до сих пор были видны следы от зубов.
От его зубов.
Поежившись от холода, она теплей закуталась в чужую кофту и слегка обернулась, чтобы убедиться, что Блэк идет за ней. Идет. Она могла бы и не оглядываться, потому что ощущала его взгляд кожей. Она слышала его шаги даже сквозь весь этот шум, она успела запомнить, как он ходит.
Уверенно.
Каким бы уставшим, каким бы помятым не был Блэк, он всегда шагает с гордо поднятой головой, потому что он — Блэк. Это буквально течет по его венам. Он не может показать никому даже каплю своей слабости, потому что это делает его слишком уязвимым в чужих глазах.
Слишком жалким.
Он не имел никакого права показывать свои слабые стороны.
Смотрит на ее слегка сгорбленную спину, не понимая, когда она успела стать такой дерзкой. Когда успела отрастить язык, чтобы ему отвечать. Когда успела вызывать желание прижать ее к ближайшей стенке и заткнуть ее рот поцелуем. Таким, чтобы все мысли выбились из ее головы.
Сейчас, шагая за ней, он не мог оторвать взгляда от светловолосого затылка, страшась потерять ее в толпе. Он едва ли смог сдержать себя, когда увидел, как она смотрит на него. На долбанного Олега Туманова. Захотелось мгновенно схватить его за его светлую шевелюру и макнуть в ближайший унитаз, чтобы и думать забыл о ней.
Она его игрушка.
И пока он с ней играет, никто не будет прикасаться к ней. Никто. Чудовище, что все это время опасно шипело из-за железной решетки, согласно зарычало, соглашаясь с мыслями хозяина. По какой-то непонятной Блэку причине зверь защищал ее, словно она имела какую-то для него ценность. Словно она была важной.
Когда он проводил время с Энж, он не слышал его. Зверь только лишь получал собственное удовлетворения, не высказывая никаких эмоций на ее счет.
Ему было просто плевать.
Как и самому Блэку.
Не дай, блять, Бог, на ее запястье будет эта метка. Он просто будет рвать каждого на части, потому что она не должна была быть втянута во все это дерьмо. Она вообще не должна иметь к нему никакого отношения.
Максим чувствовал шлейф ее духов, которые отличались от всей серой массы, он чувствовал их, потому что они уже давно врезались в его легкие, подобно табачному дыму, подобно какому-то сильному наркотику. Он с каждым днем становился все более и более зависимым.
— Чего тебе, мать твою, надо? — прошипела Ковалева, резко поворачиваясь к нему лицом.
И он едва-едва успел нацепить на себя эту привычную ледяную маску равнодушия. Не нужно было, чтобы она видела хоть каплю эмоций на его лице, хотя после этой ночи было бы странно об этом даже думать. Она видела его распахнутым. Она, кажется, видела его душу. Того зверя, которого он так тщательно скрывал ото всех.
Эти лазурного цвета глаза смотрели так глубоко внутрь, что становилось не по себе от того, насколько она его видит. Как будто насквозь.
Как будто пытаясь найти то хорошее в нем, которого не было.
Не было, идиотка!
Когда ты уже осознаешь своей маленькой белобрысой головой, что в стоящем напротив тебя человеке не осталось ровным счетом ничего хорошего? Одна темнота, которая медленно пожирала его изнутри. И когда-нибудь он устанет с ней бороться, позволит ей делать то, что она хочет.
Молчит.
Резко хватает левую руку, задирая рукав собственной рубашки до локтя. И злость заполоняет сознание до верха. На тонком бледном запястье выцарапана точно такая же буква, как и у Ника. Хотелось просто выть от отчаяния и неконтролируемой злости. Пару секунд еще смотрит на ее изуродованную кожу, а потом срывается.
Как всегда.
Сильный удар кулаком об каменную стенку замка прямо возле ее головы. Он буквально заставил ее врезаться в стену. Еще один удар. Но он не чувствует боли, только злость, злость и еще раз злость. Она вперемешку с яростью полностью затмевает все остальное.
Зверь слетает с катушек.
Рычит, скалиться.
— Черт, — шипит он, чуть ли не на ухо Ковалевой, съежившейся между его рук. — Черт, черт, черт...
— Объяснишь? — тихонько шепчет она, боясь, что прямо сейчас кулак врежется не в стенку, а в ее лицо.
— Нет.
Что тебе объяснить, Ковалева, а? Если он сам еще ни черта не понимает, он ничего не может сделать, кроме как кромсать кулаки об эту стенку и дышать твоими долбаными духами, которые уже повсюду. Что тебе объяснить? Что ты уже два раза едва ли не подохла из-за него? Или что он ничего не может с этим поделать?
Что ты хочешь знать?
Что?
Удар. Еще один. И Еще. Уже чувствует теплую жидкость, стекающую по рукам, но по ощущениям все так же глухо. Где боль, которая должна была отрезвить? Где-то успокоение, которое она должна была дать?
— Блэк, — снова шепчет она, но он не слушает, продолжая лупить стену, словно она была виновата во всех его проблемах. — Хватит!
Она просто не знает, что делать. Эти звуки сводят ее с ума. Такое чувство, будто сейчас захрустят кости. Страшно. Так страшно ей еще не было. Только сейчас, заглядывая в его безумные, яростные глаза, она понимала, что все остальное было всего лишь началом. Эти серые льдины, сейчас были такими яркими, что ей уже не было холодно, ей было жарко. Эта ярость была настолько всепоглощающей, что на лбу появилась испарина.
Несмотря на то, что Блэк был обнаженным по торс, а на дворе практически зима, от него буквально веяло теплом. На нем была только черная стильная распахнутая кожанка на голое тело, которая не грела толком, но зато прикрывала засосы, оставленные ею этой ночью. Казалось, что сейчас он не чувствует совершенно ничего. Словно машина для убийства. Ничего. Только ярость.
Блэк просто сходил с гребанного ума.
И она не знала, как его остановить.
Понятия не имела.
Возможно, сейчас она совершит самую глупую ошибку в своей жизни, возможно, после этого кулак Блэка прилетит в ее лицо, а не в стенку, но она так чувствовала. Ей до боли хотелось его успокоить, хотелось показать, что все хорошо.
И она, встав на носочки, обняла его за шею и поцеловала. Аккуратно дотронулась до утонченных, аристократических губ, дрожа всем телом. Губы у него были теплыми, мягкими, и она прекрасно знала их вкус, потому что она не могла его вытравить из себя никакими методами.
Что она творит?
С каких пор целовать Блэка стало нормой? С каких пор она переживала за него? Почему сейчас она не думает ни о чем, кроме как о его теплых губах и сильных руках?
Быстро отстранилась, испугавшись, посмотрела в его глаза, которые сейчас со смесью удивления и отрешенности смотрели на нее. Она не знала что творит, только сильнее притянула его к себе, пряча лицо от его взгляда.
— Пожалуйста, — шепчет ему куда-то в шею, надеясь, что он услышит ее, что поймет. — Успокойся.
Вот сейчас он ее оттолкнет, скажет что-то язвительное в своем духе. Она даже зажмурилась, делая последние вздохи его запаха. Давай, Ковалева, готовься чувствовать себя полнейшей кретинкой. У тебя это хорошо получается.
Но он не оттолкнул. Она почувствовала пару теплых сильных рук на своей талии, которые крепко прижимали ее к себе. Он тяжело дышал, хрипло, но сжимал в своих объятиях так крепко, что она едва ли не задохнулась.
С ним все хорошо.
Он в порядке. Она сама не заметила, как улыбнулась уголками губ и радовалась, что он этого не увидел. Он не должен видеть ее такой, не должен знать, что может заставить ее улыбаться. Сейчас она больше всего боялась, что эти руки могут куда-то исчезнуть, что это сильное тело, к которому она прижималась, пропадет.
Это было своего рода опорой.
Единственной опорой, которая сейчас была возможна. Его объятия дарили стойкое ощущение безопасности. Только она не понимала, с каких это пор человек, которого она столько лет считала врагом номер один, стал дарить ей ощущение защищенности? С каких пор она смогла уснуть только в его объятиях?
Она слишком устала от всех этих вопросов, которые с каждым прожитым днем только прибавлялись и прибавлялись. А ответы она так и не получала. Сейчас ей хотелось только проникнуть холодными ладошками под кожанку Блэку и спрятать лицо в его груди и простоять так целую вечность.
Сейчас было хорошо. Губы все еще горели от поцелуя, а тело, наконец, начинало согреваться от его тепла. Она готова была так стоять до скончания веков, чувствуя, как рука Блэка медленно поднимается с ее талии и запутывается в ее волосах. Как он приятно перебирает их, устроивши свой подбородок на ее макушке.
А он умирал. Медленно и мучительно.
Какого хрена она это сделала? Какого хрена полезла к нему, когда это было сродни чертовому самоубийству? Когда ее до ужаса умная голова начнет соображать, что он — не Самойлов, не Орлов и уж тем более не Олег Туманов. Он долбанный Блэк. Почему до нее не доходит, что усмирить его не так-то просто? И если у нее один раз получилось, то это совершенно точно не значит, что получится в следующий раз.
Но у нее получилось.
Кларисса Ковалева снова это сделала.
Снова усмирила зверя, заставив того пристыженно заткнуться в своей клетке. Эти холодные губы в мгновение ока выветрили всю ту ненависть, ту гниль, ту наподдаваемую ярость за пару секунд. Это просто невозможно. Как она это делает? Почему тело реагирует на нее так?
Держать ее в своих объятиях, кажется, так правильно, так до жути приятно, что он не может этому противиться. Ее запах проникает в легкие, ее холодные руки на его пояснице оставляют ожоги, ее волосы заставляют его сходить с ума снова и снова, а собственные губы помнят вкус ее поцелуя.
Это тебе надоест, Блэк? Вот это когда-нибудь сможет тебе надоесть?
Нет.
Маленькая сумасбродная дура, решившая, что ей все под силу. С чего-то решившая, что она сможет приручить самого злобного, страшного и неконтролируемого зверя в этом пансионе. Как бы не было противно сейчас это говорить, но у нее получалось. Кларисса Ковалева медленно делала то, что не удавалось сделать самому Блэку многие годы.
Она делала его другим.
Крепче прижать ее к себе. Знать, что она тут, рядом с ним, в гребанной безопасности, которую он точно мог ей гарантировать. Зверь никому не позволит забрать ее. Никому не позволит даже подойти к ней ближе, чем положено.
Никто ей не причинит вред.
— Ты должен объяснить мне, что это значит, — проговорила она, прекрасно понимая, что сейчас рушит этот момент.
Но кто-то должен был это сделать.
Кто-то должен был привести их в чувство, кто-то должен был включить, наконец, мозг. Но она жалела, что решила стать первой. Лучше бы это был Блэк. В своей манере. Оттолкнул бы, презрительно усмехнувшись, сказал бы что-то отвратительное про нее. Но она бы знала, что не она испоганила этот момент.
А сейчас было больно.
Отстранившись, она посмотрела ему в глаза, чтобы прочесть в них хоть что-нибудь, что поможет понять, почему он был так зол, почему эта метка на ее руке настолько вывела его из себя, что он буквально начал крушить стены пансиона. Клэри понятия не имела, что могло произойти, если бы он не успокоился.
Если бы она его не успокоила.
Пора уже называть вещи своими именами, как бы тяжело они не звучали даже в собственной голове, не то, что вслух.
Взгляд Блэка отрешенно скользил по ее лицу, словно не веря, что это действительно она стоит перед ним. Серые глаза были словно расфокусированы на пару секунд, но потом снова в них вернулись те холодные нотки, которые уже были до боли ей знакомы. Этот холодный взгляд Клэри восприняла с облегчением.
Это снова тот Блэк, к которому она привыкла.
Его руки соскользнули с ее тела, а ее руки безвольно опустились. Блэк сделал какой-то отрешенный шаг назад. Это было первое неловкое движение, которое она у него увидела. Всегда уверен. Всегда холоден и решителен. Максим Блэк редко допускает ошибки. Обычно он контролирует свои действия.
— Я думаю, что лучше собрать всю ебанутую компашку, чтобы решить, что со всей этой хуйней делать, — проговорил он ровным голосом, словно ничего этого не было пару минут назад.
— У тебя эта метка тоже есть? — стараясь контролировать свой слегка дрожащий голос, спросила Ковалева.
Резким движением закатывает кожанку по локоть, демонстрируя ей абсолютно чистое жилистое запястье с выступающими голубыми венами. Понятно. Только ей успели нанести это уродство на руку. Но что все это значит? Неужели Блэк знает хоть что-то, чего не знает она?
Что творится в этом пансионе?
Кто так сильно хочет ее смерти, что уже второй раз пытается ее прикончить? А вдруг третья попытка окажется удачной?
— У кого еще? — слегка кивнув на его руку, спросила она.
— У Ника и сестры Волка, — произнес он уверено, закрывая оголенную руку рукавом куртки. — Это те, о ком нам известно.
Алиса?
Она-то тут каким боком оказалась? Как Алиса Волкова может быть связана с покушениями на убийство? А, может, это все вообще не связано? С чего она вдруг решила, что наносящий метки и пытающийся убить — это один и тот же человек? Возможно, это совершенно разные люди. Возможно, эти метки всего лишь приколы каких-то младшеклассников.
Ей бы очень хотелось в это верить.
Но умом она понимала, что это все просто не может быть так просто, что это все гораздо серьезнее и опаснее. Если бы не Блэк, то она уже два раза была бы в могиле. Если бы кто-то и успел ее снять с той крыши, то вытащить ее из пожара не успел бы никто. И тут осознание накрыло с головой.
Если бы Блэк не ночевал в ее комнате, то она была бы мертва.
Как бы он ее не раздражал, как бы она его не ненавидела, какие бы он эмоции в ней не вызывал, Клэри не могла этого отрицать. Блэк спас ей жизнь. Дважды. Чувство какой-то странной благодарности накрыло ее с головой.
Вдруг захотелось сказать элементарное «спасибо», которое уже стояло где-то в горле, готовое вылететь в любую секунду.
— Сегодня, скорее всего, всех будут распускать по домам, как я слышал от старухи, потому что пансион необходимо отреставрировать, — проговорил Блэк, глядя куда-то в сторону. — На реставрацию уйдет неделя, может, немного больше. Но нам всем нужно поговорить, поэтому чтобы в шесть сегодня была в библиотеке. Меня не волнует, с кем ты в это время собралась трахаться. Отменяй.
Окей, глупое желание поблагодарить дьявола пропало.
— Не думала, что ты в курсе, где находится школьная библиотека, Блэк, — съязвила она, не сумев сдержать этот порыв. — Не заблудишься?
— В шесть. В библиотеке, — рыкнул он так, что Кларисса мгновенно пожалела о своих словах.
Она раздражала. Сейчас она раздражала каждую клеточку его тела. Хотелось придушить ее прямо сейчас. Какого хуя она себе позволяет? Так разговаривать с ним никто не имеет права. Пускай разговаривает так со своими ебырями.
Ты — ее ебырь, Блэк.
Больше никто ее не касается так, как это делаешь ты.
И от осознания этого факта странное тепло расползлось по его телу. А тот уродливый зверь, что сидит скованный цепями в клетке его подсознания, сейчас готов был замурчать, как безобидный котенок. И это бесило. Раздражала эта мизерная, но власть Ковалевой над ним.
С этим необходимо было что-то делать.
Пока он думал над тем, каким образом показать Ковалевой, что она ничтожная, слабая, жалкая заучка, которая и думать не смела больше о том, чтобы подобным образом с ним разговаривать, она ушла, оставив после себя легкий аромат цветочных духов. Просто обошла его, слегка задев плечом. За вот такой вот толчок, он обычно ломал кости, но ей спустил с рук.
Пускай скачет в свою норку, пока может.
Резко развернувшись, он услышал легкое шуршание в кармане, которого раньше не замечал. Вынув из кармана аккуратно сложенный листочек, Блэк едва ли снова не перешел в полноценный режим безумца.
Он понимал, от кого эта записка.
Сердце гулко стучало в груди, пока он разворачивал тонкий белый лист и вглядывался в слова, написанные витиеватым незнакомым почерком. Максим Блэк впервые в жизни боялся чего-то.
Максим Блэк, ты уже наверняка заметил, что у некоторых твоих особо близких людей на руках появились метки. Так вот. Они все умрут, если я не получу желаемого. А нужно мне всего ничего. Только лишь ключ от сейфа города, который хранится в поместье Блэков, а так же дневник твоего подохшего отца. Я напишу время и место, когда ты сможешь мне эти вещички отдать. И не дури, Блэк, в третий раз блондиночке так не повезет.
Блять.
Он прекрасно осознавал, что значит ключ от сейфа города. Там долбанные миллиарды, которые рассчитаны на нужды города, ну и персонально на нужды семейства Блэков. Цель этого долбанного ноунейма становилось до дотошности очевидной. Кто не хотел разбогатеть настолько, чтобы купить где-нибудь в тихом океане себе остров и пару компаний? Но на кой-черт ему сдался дневник отца?
Отец.
Что-то больно кольнуло глубоко внутри. Он завещал ключ от сейфа города ему, Максу. Как только он закончит пансион, он должен будет стать мэром города и жениться на какой-нибудь богатой аристократке, чтобы умножить и так огромное состояние семьи. Вся его жизнь была буквально расписана за него.
Если бы не одно «но».
Только Александр Блэк умер. Единственный человек, который имел над ним власть, умер. И единственное, что от него осталось — это ключ от сейфа. И Макс не намерен был его терять. Он не намерен был отдавать наследие семьи какому-то вшивому ублюдку.
Нихуя.
Он ничего не получит.
Лазурные глаза. Светлые волосы. Тонкие запястья. Бледная кожа. Мягкие губы. Хрупкое тело.
Дашь ей умереть, Блэк? Дашь умереть лучшему другу? Единственному живому человеку, который терпит тебя? Дашь подохнуть девчонке лучшего друга, да? Так Максим Блэк платит за хорошее отношение?
Он что-нибудь придумает. Она не умрет. Он — Блэк. Он найдет выход, чего бы это ему ни стоило. Как всегда. Злобно скомкав идеально-ровный лист бумаги, парень запихнул его в карман и вышел из-за угла.

YOU ARE READING
Дышу тобой
Любовные романыОтношения этих двоих можно охарактеризовать лишь одним словом. Ненависть. И они оба увязли в этом чувстве по уши настолько, что уже не могут дышать без нее. Они оба дышат их ненавистью. Но, может, они ошибались все эти годы, и это нечто другое?