Дышу тобой

Глава 6.

— Убери свою чертову клешню от меня, — прорычал Блэк, самостоятельно грубо скидывая руку Клариссы со своего плеча.

Она даже и не заметила, как непроизвольно остановила его, схватив за футболку. Но ей не было стыдно сейчас. Она хотела этого. Хотела высказать все то, что копилось в ней все эти долгие годы, закаляясь с каждым унижением. И сейчас, кажется, достигло пика, потому что слова начали просто невероятным потоком неконтролируемо выскакивать изо рта.

— Я еще не договорила, Блэк, — выплюнула со злостью, язвительностью и обидой, как и хотела. — Ты меня достал. Если ты этого добивался, то поздравляю! Ты победил, потому что я не могу уже это терпеть. Если ты не собираешься выполнять свои обязанности, то лучше отдай это дело кому-то другому, кто более достоин этого. Кто заслужил, а не купил, ясно? Не думаю, что твой папочка сильно расстроится, ведь он умер...

Голова больно ударилась о каменную стену пансиона, а на балконе она была еще и из множества мелких камней. Повезло, что не разбила голову. Холодная рука на ее шее чувствовалась так ярко, что позволяло Клэри осознать всю реальность происходящего.

Холодная рука практически не сдавливала ее горло, но внушала страх, который — она была уверена — Блэк отчетливо проел в ее глазах. Она боялась поднять глаза, боялась той испепеляющей ярости, которую она могла в них увидеть.

— Заткни свою пасть, идиотка, — прошипел, едва слышно, но так угрожающе страшно, что Клэри задрожала от подступающего страха, который в одно мгновение замел ярость и злость. — Ты не имеешь совершенно никакого права говорить о моем отце в таком тоне, поняла?

Она не должна была этого говорить.

Не должна была упоминать его отца.

Это слишком жестоко для него.

Даже для него.

Прохлада его руки была словно лезвие ножа, такая же опасная и холодная. Второй рукой он резко поднял ее подбородок, против воли заставляя смотреть себе в глаза. Она была не готова встречаться с этим взглядом, потому что он прожигал ее. Заставляя подавиться каждым сказанным словом. Заставляя чувствовать себя ничтожеством.

И она чувствовала, потому что она видела свое отражение в его глазах.

Жалкая, как всегда.

Но она не должна быть такой, верно? Она обещала, что больше не будет терпеть это.

— Тебе доставляет это удовольствие? — язвительно произнесла она, практически выплевывая эти слова ему в лицо. — Применять физическую силу ко всем, кто посмеет сказать тебе правду?

Он не верил. Он просто не верил, что она посмела сказать ему это. Он, блять, не ожидал, что Ковалева хоть что-то скажет ему в ответ. Она достала удивлять его снова и снова в этом году.

Схерали она сейчас смотрит так, будто бы победила?

Ты нихера не победила, слышишь?

Смотрит, вызывающе вздернув подбородок так, что хочется сломать его двумя пальцами. А рука так и не сжимается на горле. Он чувствует, как в его руку пульсирующе бьется венка, а пульс так учащен, будто бы Ковалева только что пробежала марафон. Глаза чистого, незамутненного, лазурного цвета смотрели с такой уверенностью и злостью, что Блэк просто не узнал ту серую мышку, которую ему нравилось гнобить все эти годы.

У нее невероятные глаза.

Что? Что, блять?

Что за гребанные мысли крутятся в твоей черепной коробке, а, Блэк?

— А тебе доставляет это удовольствие? — перекривлял он, но со свойственной ему издевкой в тоне. — Брать в рот у всех, кто захочет?

Она упомянула отца, а все воспоминания, все чувства, связанные с ним, были надежно упрятаны Блэком в дальний ящик, но сейчас будто бы проснулись, начиная разрывать плоть изнутри, пытаясь выбраться наружу, ломая замки, надежно запертые Максом.

Эта сука посмела сделать это. Посмела задеть ту тему, которая больше всего цепляла, пробуждая внутреннего зверя, с которым он не хотел встречаться никогда. Этого зверя воспитывал, растил и кормил отец. Рано или поздно он выберется наружу и тогда все, кто будет рядом, пострадают.

Что она сейчас сделала? Схерали она лыбится? Губы Ковалевой просто-напросто растянулись в довольной улыбке, которую мгновенно захотелось стереть с ее чертового лица.

— Ты жалок, Блэк, — протянула она. — Ты только можешь вечно плеваться ядом и угрожать, на большее ты не способен. Черт, Блэк, у тебя рука не сжимается. Ты создал иллюзию своей опасности и грозности, за которой скрывается просто-напросто слабый, сломанный ты.

Клэри уверенно глядела в его глаза. Страх отпал, ей было все равно, что сейчас с ней будет. Она сказала все, все, что ей хотелось сказать. Все, что так сильно рвалось из груди, что так просилось наружу. Она чувствовала, как от напряжения капля пота покатилась по спине.

— Ты ни черта обо мне не знаешь, Ковалева, — рыкнул он. — И, клянусь, если еще хоть слово вылетит из твоего грязного рта, то...

— Что? Что ты сделаешь, Блэк? — произнесла она, сверкая своими глазищами.

Заткнуть. Ее. Чертов. Рот.

Хоть чем-нибудь.

Сейчас же, пока она не ляпнула своим языком что-то, что потом будет последним ее словом. Остановить ее, пока ее голова не отлетит в сторону от сильного удара.

А он ударит. Не побрезгует.

Не побоится замарать руки. Он, блять — Блэк. Он унижает, оскорбляет, не проявляет милосердия к ничтожеству, не достойному вытирать даже пыль на его ботинках. Недостойному даже дышать с ним одним чёртовым воздухом.

Он не мог позволить этому зверю вырваться на свободу.

Не мог позволить этой маленькой, наивной девчонке испортить все то, к чему он так отчаянно стремился.

И, когда ее рот приоткрылся, чтобы сказать что-то еще, он просто заткнул ее своими губами. Потому что не мог иначе, потому что необходимо было остановиться.

— Иначе ударю, — прошептал он за мгновение до того, как его губы накрыли ее. — Иначе ударю, дура...

Что?

Что он сейчас творит? Нахера он поцеловал ее?

Почувствовав легкое сопротивление, его внутренний зверь только еще больше распалился, заставляя впиваться в мягкие губы. Он хотел унизить, показать, что он тут главный.

Показать ей, что она — никто.

Но, блять, это же Ковалева. Он никогда не думал, что будет способен прикоснуться к ней... так. Сладкий вкус ее губ буквально въелся в его язык. Он не хотел останавливаться, вжимая эту низкую, бесформенную девчушку в стенку, сжимая до синяков одно ее запястье.

Получай, сука.

Чувствуй, блять. Чувствуй.

Чувствуй его язык, который скользит по ее губе. Сопротивляйся сколько душе угодно, но он закончит это истязание только тогда, когда посчитает нужным. Когда сможет это сделать.

А он не может.

Эй, красавчик, ты сейчас вжираешься в ничтожество, понимаешь?

Осознаешь это или можешь лишь едва ли не дрожать от гребанного недопоцелуя?

Он думал, что сошел с ума, но мир перевернулся, когда она ответила. Маленькая сука запустила руку в его жесткие волосы, а ее влажный язык робко прошелся по нижней губе, заставляя Блэка недоумевать.

Какого черта он получает удовольствие от этого?

Он должен лишь унизить. Растоптать. Заставить рыдать. Да, он хотел, чтобы она плакала. Чтобы глаза опухли, а лицо покрылось багровыми пятнами, а плечи подрагивали от громких, болезненных всхлипов. И, да, он хотел видеть ее чертовы слезы.

Но никак не ее блядский язык в своем рту.

Ее такой сладкий язык.

Пах начинал пульсировать, отдавать диким желанием нагнуть эту девушку прямо на этом балконе и плевать, кто она и как он ее ненавидит. Он хочет, неистово желает. Просто трахнуть эту суку и понять, что она ничтожество. Доказать ей и самому себе, что она ничтожество. Она недостойна.

Ее пальцы в его волосах. Ее губы мягко отвечают на такой грубый поцелуй. Боязливо. Робко. Сомневаясь в правильности своих действий.

Кларисса совершенно не понимает, что происходит с ней сейчас. Она не ожидала, что придется столкнуться с таким Блэком. Он мог кричать, унижать, втаптывать в грязь, но прикасаться к ней брезговал. Тем более так.

Он обезумел, и заразил ее этим. Она могла контролировать это несколько секунд, но потом размякла в его руках, словно податливая тряпичная кукла. Она сопротивлялась, билась, вырывалась из его рук, прикосновение которых было холодным, притягательным, опасным. Нельзя было поддаваться, нужно было биться до последнего.

Но она всегда была слабой.

Слишком слабой, чтобы противостоять этому.

Его губы вытворяли что-то невероятное, что-то безумное, что-то выходящее за грани возможного. Что-то, что еще никто и никогда не делал. А она позволила. Позволила его губам сминать ее. Он не прикасался к ней, за исключением только руки крепко сжимающей запястье и второй руки, сжимающей горло.

Это ненормально.

Это безумно.

Это невероятно.

До дрожи в коленках. До преступного наслаждения. До сдержанного, едва ли не прикусом губы, стона. Нельзя, нельзя показывать, насколько ей приятно.

Разве это не очевидно?

Бах! Кларисса вздрогнула, когда рука с шеи вдруг исчезла, а кулак Блэка с грохотом припечатался в стенку. В считанных миллиметрах от ее светлой головы. Чуть-чуть левее и от Клэри и мокрого места не осталось бы.

Это я должна была его оттолкнуть. Он победил.

— Фригидная сука, — ухмыльнулся он так мерзко, что по коже прошелся неприятный озноб. — Странно, что дружки ебут тебя, а целоваться так и не научили. С твоим положением только дыркой ты и можешь быть.

Хлопок дверью — и по коже пробегает озноб от подувшего холодного ветра.