— Ты когда успела так нажраться, Ковалева? — пытаясь скинуть ее руки со своей шеи, сквозь зубы произнес Максим. — В этой белобрысой голове есть хотя бы крупицы здравого смысла? Где, сука, твой хваленный мозг, Ковалева?
Она вела себя чертовски неправильно. Так соблазнительно, что он боялся, боялся не сдержаться. Каждый чертов орган хотел ее. Забраться руками под это платье, укусить тонкую кожу шеи, пахнущую так приятно, что мурашки по телу. Блэк прекрасно понимал, что если она не прекратит, то он нагнет ее прямо сейчас. На кровати родителей Волковых. Блядское красное платье.
Блядские губы.
Холодные ладошки опустились на его грудь, царапая слегка короткими ноготками. Она провоцировала его, вынуждала. Какого черта она такая невыносимо красивая? Член уже терся о джинсы, причиняя невыносимый дискомфорт. Сейчас Блэка разрывало на две части. Ему хотелось одновременно и придушить ее, и трахнуть так сладко, чтобы она и думать забыла о своем конченном плане.
Который предполагал близкий контакт с Тумановым. От одной только мысли, что он будет
— Я знаю, что мне надо делать, Максим, — произнесла она, вглядываясь в его холодные глаза. — Я подберусь к нему достаточно близко, чтобы залезть к нему в телефон. Там должно быть хоть что-то.
Нет.
Нет, блять.
Он не мог объяснить это чувство, которое скребло внутри, не мог понять, что оно значит. Он лишь хотел закрыть Ковалеву в этой комнате, чтобы она не шла никуда в таком состоянии. Она на ногах еле стояла. Злость просто распирала изнутри. Как можно быть такой бестолковой дурой?
Стоит. Смотрит. Этими своими такими яркими, что хотелось утонуть в них. Сейчас такие мутные от выпитого алкоголя, живой яростный румянец на щеках. Такая вся из себя праведная, что хочется встряхнуть ее, чтобы дошло в эту белобрысую головку, что это, твою мать, опасно в первую очередь для нее.
Если она еще раз так прикусит губу, то он за себя не ручается. Слишком сладкая, слишком манящая, чтобы долго контролировать свое тело. Он никогда никого так не хотел, как эту заучку с атрофированным чувством самосохранения.
— Ты себя видела, идиотка безмозглая? — прошипел он. — Каким образом ты в таком состоянии сможешь воспринимать хотя бы какую-то информацию?
— Я в нормальном состоянии, Блэк, — выдохнула она, изрядно устав от всех этих криков и ругательств.
Хотелось, чтобы все это поскорее прекратилось. Чтобы он прекратил скалиться и смотреть на нее этим своим яростным горящим взглядом. Отчего-то так сильно хотелось, чтобы он просто крепко ее обнял и сказал, что все будет хорошо. Она просто-напросто морально вымоталась от него. Понимала, что хочет невозможного. Хочет нежности и заботы от гнилого, эгоистичного и властного человека.
Совсем с ума сошла.
— Я вижу, — раздраженно рыкнул Максим, сдерживаясь, чтобы прямо сейчас не придушить ее. — Ты видела себя в зеркало? Ты выглядишь сексуальной доступной пьяной девушкой, в которую каждый в этом доме хочет запихнуть свой потный хуй!
— Прекрати, — произнесла она, шипя. — Я смогу постоять за себя в случае чего. Мне Лиса одолжила свой перцовый баллончик.
— Ты не будешь стоять за себя, идиотка, — рыкнул он. — Ты себя видела? Мне стоит лишь слегка сжать твою шею, чтобы хрустнули кости.
Переживает. Ковалева вдруг поняла, что он чертовски переживает за нее. Губы непроизвольно растянулись в глупой улыбке. Почему-то сейчас замыленный алкоголем мозг полностью отказывался соображать. Просто она чертовски рада, что вызывает у этого человека чувство беспокойства. Да, возможно, она высосала это из пальца, да, возможно во всем виноват алкоголь в ее крови, но она отчетливо видела нотки беспокойства и страха в холодных глазах.
Боишься, Блэк?
Боишься, что кто-то другой будет играть с твоей излюбленной куклой? Клэри вдруг четко осознала, что ему не все равно. Да, он снова готов придушить ее прямо на этом месте, да этот взгляд снова полон злобы и ярости, но ему не все равно на нее. Она чувствует это всеми своими фибрами.
И от этого осознания все ее тело покрылось роем мурашек. Приятных мурашек. Мурашек от наслаждения. Чувство наполненности и счастья вдруг окрылило ее. Он переживает за нее. Господи, могла ли она пару недель назад подумать, что Блэк будет бояться, что с ней может что-нибудь случиться? Не могла, он, скорее всего, сам бы устроил все так, чтобы с ней случилось что-то плохое.
— Какого ты лыбишься? — прошипел он раздраженно с нотками удивления во взгляде. — Ковалева, что было в твоем стакане, черт подери?
Жестко схватил указательным и большим пальцем за подбородок, внимательно всматриваясь в ее глаза, пытаясь понять, что было в ее напитке, потому что это выражение было слишком непривычным на ее лице. Она никогда ему не улыбалась, однако сейчас на ее губах играла вот эта странная улыбка, вызывающая непонимание и удивление.
Как только он посмотрел прямо ей в глаза, она резко обхватила цепкими ручками его шею, необычайно сильно притягивая к себе, и поцеловала. Буквально врезалась своими холодными губами в его рот. Слишком самоуверенно, слишком дерзко. Не в ее привычном аккуратном и осторожном стиле. Он ответил, даже не задумываясь, потому что слишком долго сдерживал себя. Слишком долго не давал ей сделать этого.
Другой вкус.
Не такой сладкий, как обычно. С легкой горечью. Но ему нравилось. Ее чертовы губы ему нравились любыми. Она сошла с гребанного ума, проникая языком в его рот, страстно, без какой либо ласки и нежности, которая была ей присуща. Сейчас не было даже тонкого запаха нежности в том, как она царапала его шею, как тянула за жесткие темные волосы, как прижималась и терлась об его пах, почти моментально чувствуя набухающий и твердеющий от желания член.
Она прекрасно знала, что творит с ним.
Сучка.
Белобрысая маленькая сучка.
Но он позволял ей, позволял ей каждый из этих шагов. Никому другому. Только ей он разрешал вытворять такое, потому что зверь, тот темный зверь, который терзал его изнутри, в эти моменты молчал, едва ли не мурча от удовольствия, которое давала эта хрупкая женская фигурка в блядском красном платье.
— Ты что, черт возьми, творишь? — выдохнул он, когда она поцеловала его шею, оставив багрово-красные следы на коже, покусывая, посасывая.
Он не мог остановить все это. Он не хотел это останавливать. Максим Блэк вдруг с ужасом осознал, что поддается ей, что потакает ей. Он не хочет пускать ее к Туманову, потому что боится конкретно за нее. За вот эту девушку, которая сейчас ведет себя, как самая настоящая элитная шлюха.
От одной только мысли о Туманове руки на ее талии спустились ниже, обхватывая небольшие упругие ягодицы, задирая короткое платье. Она застонала прямо ему в рот, когда он одним пальцем оттянул резинку трусов. И этот звук буквально оглушил его со всех сторон. Куда, черт возьми, она собралась? К какому гребанному Туманову? Ведь вот. Она целиком и полностью принадлежит ему. Блэку.
Никому больше.
Ковалева медленно сходила с ума, ведь каждый раз, когда его огромные шершавые руки обхватывали ее тело, прижимая ближе к своему, она не могла себя контролировать. Она понятия не имела, что творит. Ей хотелось забить на свой план, просто позволить Блэку делать с ней все, что его душе угодно.
Только бы не останавливался. Она чувствовала, как его пальцы медленно поглаживают внутреннюю сторону ее бедра и понимала, что если не прекратить все прямо сейчас, то они уже не смогут остановиться. Точнее, она уже не сможет все это прекратить. Она обожала каждое его прикосновение к своему тело. Она обожала каждый миллиметр его совершенного тела. Даже глаза, те ледяные, холодные глаза, которых она так боялась, сейчас совсем не казались страшными, несмотря на то, что они потемнели от похоти и желания обладать.
Обладать ею.
Давай, Клэри, ты сможешь.
И как назло, он подхватил ее на руки и впечатал в стенку. На удивление стена не принесла никакой боли, потому что весь удар пришелся на его руки, а потом Максим аккуратно прижал ее тело к холодной стене, целуя шею, грудь, которая, как оказалось, под платьем была совершенно обнаженной. Идеальная. Блэк просто потерял голову. Не помнил больше ни о чем.
— Максим, — прошептала она едва слышно, но он услышал. — Максим, остановись.
Что?
Что она только что сказала? Остановиться? Черта с два! Она сама его поцеловала, сама спровоцировала его, а теперь просит о том, чтобы он остановился? Словно обухом по голове. Он предпочел думать, что ему послышалось. Прикусил тонкую кожу шеи, чувствуя, как она выгнулась ему навстречу. Улыбнулся, едва заметно, уголками губ.
Можешь говорить своим ртом все, что угодно, Ковалева, но он все прекрасно видит.
Чувствует влажную ткань трусов, ловит губами твои стоны и видит, как тело изгибается ему навстречу. Пизди дальше что-то о том, что ты не хочешь продолжить все это. Хочешь. Точно так же, как и он изнываешь от желания. Ладонь крепко сжала ягодицу, а вторая потянула за волосы, открывая вид на потрясающую грудь.
Его уже ничто не остановит.
— Закрой свой рот, Ковалева, — шепчет он даже ласково, касаясь пальцами возбужденного клитора.
Еще один поцелуй, она мгновенно отвечает, цепляясь за жесткие волосы рукой, и он усмехается ей в губы. А потом происходит то, чего он уж точно не ожидал. Щеку обжигает боль, а в комнате раздается мощный хлопок. Она ударила его. Она, черт подери, только что ударила его. Руки резко отпустили тонкую талию.
Цокнули каблуки, девушка твердо стала на ноги, быстро поправляя платье, вышла из комнаты, слыша, как что-то грохочет в комнате.
YOU ARE READING
Дышу тобой
RomansaОтношения этих двоих можно охарактеризовать лишь одним словом. Ненависть. И они оба увязли в этом чувстве по уши настолько, что уже не могут дышать без нее. Они оба дышат их ненавистью. Но, может, они ошибались все эти годы, и это нечто другое?