Белые пешки

20.11.2006 (вложенный лист бумаги в клетку, в левом верхнем углу ― знак ВМФ)

«Ну, привет, банда. Большой морской привет.

Что, удивились? Да не научился я летать как супермен, увы. Так и стою на носу "Авроры-27", и сейчас у меня, скорее всего, ночная вахта. Смотрю на море, жду, может, самолет мелькнет в небе. Так я отсчитываю время. Самолетами.

Вы спросите, как сюда попало письмо? А вот не скажу. Связи у меня хорошие, вот и все. А вы что думали? Что я в команде со всеми на ножах? Наоборот, душа компании, некоторым даже истории на ночь затираю. Народ тут, в целом, простой, еще спрашивают все время: а чё ты в писатели-то не пошел с такой фантазией? Что я тут могу? Нервно смеяться и говорить, что не дорос».

«Аврора-27» была небольшим военным кораблем, и Макс успел к ней привязаться. Она стала для него чем-то вроде любимой собаки ― красивой русской борзой, которую он иногда гладил по холке, то есть по борту. Любимая борзая, но никак не тюрьма, так он ее и воспринимал. А думать о том, что если корабль ― собака, то он ― блоха, было вдвойне забавно. Он даже в новой задумке ― короткой морской прозе ― это отразил.

Вот и теперь он с удовольствием вдыхал бриз, поеживаясь от утреннего холода. Остальная часть экипажа преспокойно спала, а его вахта только начиналась. Макс зевнул и посмотрел на лысый, точнее, чистый горизонт. Мелькнула в воздухе чайка, спикировала на воду и выхватила серебристую рыбу.

«Скоро и у меня завтрак. Макароны. Тьфу, наверно, каша. Из вчерашних макарон. Эх, а как готовит мама! Может, надо было попросить передать мне пирогов? Хотя это не то, что курочки хотели бы прочесть в тетрадке. Да и Крыс засмеет».

Так он размышлял, борясь с дремотой, ― прикидывал, когда отправляющийся в Москву старший приятель, Семен, кинет письмо в дупло. Макс увлекся, по очереди представил себе каждого из друзей, даже погрустил. И не заметил, как впереди, словно из ниоткуда, проступил огромный силуэт. Когда Макс вскинулся, расстояние уже было совсем маленьким, а тень ― глубокой как ночь. И это не предвещало ничего хорошего.

Силуэт становился все четче. Вскоре Макс понял: это что-то необычное. Не встречный крейсер. Не заблудившийся консервный заводик. Не вражеская подлодка (Макс их не видел в жизни, но не сомневался: иногда всплывают). Скорее...

― Эй! ― Макс ущипнул себя за руку. Тщетно.

На «Аврору» надвигался старинный фрегат с рваными парусами. Бока настолько заросли моллюсками, что прочесть название не было никакой возможности. Флаг отсутствовал. Каждая мачта натужно поскрипывала. Да что за...

Макс уже собирался дать сигнал в рубку, но тут заметил носовую фигуру, горгулью с отбитыми крыльями. Горгулья держала в скрюченных лапах фонарь ― тяжелый, окованный металлом, напоминающий гнутую клетку. В «клетке» теплился желтый огонек. Почему-то это слабое биение света заставило Макса замереть на месте. Он все всматривался в горгулью. Она слепо таращилась в ответ.

Кажется, на корабле уже не различали часов и дней. Кажется, корабль был давно и безоговорочно мёртв. Задрав голову, Макс увидел стоящего у штурвала длинноволосого человека в потрепанном кителе. Капитан?.. В горле встал ком при одной мысли бросить что-нибудь вроде: «Эй, на палубе!». Нет, Макс не окликнул незнакомца, а тот, кажется, вовсе его не заметил. Силуэт корабля покачивался. Макс снова опустил взгляд ниже мужчины, сначала поглядел на свет фонаря, потом ― в глаза носовой фигуре.

Горгулья оскалилась. И прянула вперед, раскрывая обломки крыльев, отделяясь от деревянной обшивки. Палуба «Авроры-27» заходила ходуном. Макс зажмурился...

Ему в горло никто не впился. Когда он открыл глаза, море было пустым.

«Вот, решил проверить, а не разучился ли я за эти месяцы складывать слова в предложения, а заодно и поинтересоваться, все ли у вас хорошо. Моя служба идет, правда, я почти ничего и не делаю. Все бои ― учебные, хотя иногда мы принимаем липовые корабли противника за чистую монету. Так веселее.

А вообще я соскучился дико. Мне вас не хватает.

У нас почти нет возможности созваниваться, но ребята иногда "гуляют" на берег. Так что я многое знаю о том, что у вас творится. Какие вы у меня молодцы. Мои гении и герои. Даже ты, Романов, ухитрился стать героем. Хотя... ты не любишь это слово, наверно, я это зря, и ты будешь презрительно улыбаться, читая письмо. Надеюсь, Марти пихнет тебя.

Черт. Аж глаза щиплет, сейчас начну сентиментально рыдать, а я что, не мужик? В общем, Ника, не убивай всех подряд. Левка, иди теперь только вперед. Данила, ты замечательный. Вы там без меня мир-то не переворачивайте. Пусть Асёна и Саша за вами присмотрят, ― они, наверно, единственные, кто с этим справится. Мои курочки-хохлатки. Тьфу. Что-то разнежничался. Должен был ведь просто отдать вам приказы в армейском тоне и сказать, что у меня все хорошо.

Кстати. У меня идея для романа! Напишу юморную историю о том, как гномы вылезли из пещер и стали пиратами. Как грабят эльфийские корабли, едят макароны по-флотски и спасают принцесс. На сей радостной ноте ухожу завтракать. Или ужинать. Как посмотреть, все относительно, все равно макароны.

И еще... выпейте за меня у Радонского, передайте ему привет. Берегите себя.

Искренне ваш.

С большой любовью.

Я обязательно вернусь».