2000 миль на восток

Спальня

— Ты можешь быть менее активным? — невозможно не смущаться под этим взглядом, не краснеть пуще прежнего, и не течь. Он не может перестать содрогаться от мысли, что вот сейчас там, где и боялся, там, где обещал себе не оказаться, чтобы отец не был прав, там, где так хотел — под альфой. Чонгук ухмыляется, облизывает нижнюю губу, смотрит гораздо глубже чем в глаза:

— Хочешь быть сверху? Ну заползай, люблю позу наездника, — и дёргает бровью.

— Да нет же! Ну что за кретин?! — Тэхён, шлёпнув его по предплечью, закрывает алое лицо ладонями и мотает головой. И сходит с ума, чувствуя тяжесть чужого горячего тела на своём животе и то, как из него течёт. Он понимает, что именно такая реакция организма истинно правильная, ощущая, насколько открыт сейчас перед другим человеком, словно того, что произошло вчера просто не существует. Быть не пьяным определенно интереснее.

— Ладно, ладно, шучу, не бойся, я буду очень осторожен. Я всё понимаю, — шепчет альфа, гладит его волосы у виска, и целует в скулу, подбородок, шею, что тут же покрывается мурашками, а всё тело содрогается время от времени. Кончиками пальцев оглаживает плечо, и двигается удобнее на нём. Тэхён тонет в ощущениях чужой горячей кожи, тяжести, от шевеления между своих раздвинутых ног, пылает лицом и сам не замечает, как изо рта вырывается тихий протяжный стон. Чонгук уже хищно улыбается и кусает в ключицу. Толкается своими бёдрами в первый раз, проходясь членом по голой коже.

— Я не знаю, что мне нужно делать, — шепчет омега в неверии и каком-то полубреду. Вот в чём была истинная причина, он боится облажаться рядом с этим идеалом.

— Расслабиться и получать удовольствие. Сегодня всё только для тебя, — мурлычет альфа, сжимая его талию и тяжело дыша, смотря на свои пальцы на золотистой коже, что всю жизнь грелась под жарким солнцем Невады, которые почти соприкасаются на спине, на ноги, которыми омега водит в неконтролируемом желании уже хоть чего-то большего. И оно наступает.

— Ну тише, не бойся, — Чонгук припадает губами к внутренней стороне его бедра, опускается губами всё ниже, лижет, чуть смыкает зубы. Тэхён же вцепился в подушку до боли в побелевших пальцах:

— Чонгук…

— Тихо! Все возмущения потом, я же не делаю тебе больно, — хмыкает между его ног альфа, опускает звериный взгляд и проходится языком по коже. Ещё один стон разносится по синей, стремительно темнеющей спальне. Кудрявые волосы щекочут, пуская по телу мурашки, что покалывают словно ток. А опытный язык вылизывает впалый живот, грызёт тазобедренные косточки и розовые торчащие аккуратные соски, до писка омеги сверху.