یک فن |P.M.

глава 10

Это Пэйтон. Он появился очень вовремя и одновременно ужасно поздно. Он удерживает меня, грубо схватив за плечи, и, глядя в мое лицо, рычит:
– Ну и куда ты пошла?! Какого дьявола ты убежала и ничего мне не сообщила?
Я молчу, просто смотрю в его кажущиеся черными глаза и молчу.
– Отвечай, я сказал. – Пэйтон встряхивает меня. – Ты в курсе, что я искал тебя, как идиот, по всему этажу?
– Отпусти меня, – прошу я слабым голосом.
– Что с тобой? – спрашивает он меня и сажает на лавочку, как безвольную тряпичную куклу.
Кукла. Точно. Я его кукла, персональная игрушка.
– Молчишь? Что с рукой?
Он берет меня за руку и открывает окровавленную ладонь, в которой все еще зажат кусок стекла. Не знаю, почему я не выбросила его, но теперь понимаю, почему на меня так странно смотрели люди. Раны не глубокие, почти не саднят, а рука испачкана в крови.
Пэйтон выбрасывает осколок и внимательно рассматривает ладонь. Тяжело вздыхает и достает белоснежный платок. Им он перевязывает мою руку.
– Элизабет, что произошло? Кто это сделал? спрашивает Пэйтон. Его голос тих, но в нем звенит сталь. Я чувствую его холодное бешенство.
– Никто, – почти беззвучно роняю я, но он слышит.
– Я во всем разберусь, – обещает Пэйтон. Просто скажи, что случилось. Кто тебя обидел?
Он сидит рядом, держит мою руку в своей, касается моего предплечья, словно ни в чем не бывало, заглядывает в мое лицо, будто преданный пес. Старательно исполняет роль влюбленного.
– Элизабет, пожалуйста. Я сейчас с ума сойду, почти жалобно говорит Пэйтон, и я готова ему аплодировать – талантливый актер.
– Этот человек хочет поиграть со мной, – говорю я, не глядя на него. – Уже играет.
– Кто это? – настораживается он.
– Он хорош собой, богат, умен, популярен среди женщин. Решил, что сможет завоевать меня, сделать своей и в конце концов сломать надвое. Как веточку. Хочет поиграть, получить свое и выбросить, как использованную вещь. Мне так страшно, что я на это попалась, Пэйтон, – говорю я, чувствуя на глазах слезы. – Я ведь поверила ему. Поверила, что он меня любит. Решила принять его таким, какой он есть. Сама захотела в него влюбиться, а может быть, уже влюбилась. А оказывается, он просто со мной играл.
Мой голос глух и безжизненен. А глаза ярко блестят в свете уличных фонарей.
– Не понимаю. О чем ты? Кто он?
– Это ты. Ты, Пэйтон. Я все знаю. Перестань притворяться.
Он медленно отпускает мою руку. На его лице потрясение.
– О чем ты? – недоверчиво спрашивает Пэйтон.
Он такой невинный, будто ангел. И это неожиданно приводит в бешенство. И я с откуда-то взявшимися силами говорю ему обо всем, что накипело.
Говорю, как мне было обидно и больно из-за того, что он заставил меня прийти на праздник, а сам бросил и все это время провел со своей бывшей. Из-за того, что сам не догадался помочь мне подняться, когда я упала, и не сказал им, что я его девушка. Из-за того, что обсуждал меня с ними, смеялся надо мной и хвастался, что играет. Из-за того, что предал.
Это невыносимо больно. Гроза в венах все же взрывается. С каждым мгновением мой голос становится крепче и громче, слова – ядовитее, а слезы – более терпкими. Я высказываю Пэйтону все, что думаю, потому что знаю – это последний раз, когда мы видимся. И все это время он просто слушает меня и молчит.
– Ты решил, что я твоя кукла, с которой можно поиграть? Красиво нарядить, уложить волосы, сделать макияж? А потом выкинуть, когда надоем? Решил, что у меня тело из пластика, а вместо сердца – пустота? Но это не так, Пэйтон. Я живая. И сердце мое – живое. Ты так распинался о тех людях на вечеринке, о том, какие они плохие, а сам? Чем лучше их? – Я вытираю здоровой рукой слезы. – Зачем ты надо мной издеваешься? Что я тебе сделала? Сначала ты играл со мной в сталкера – неужели тебе было приятно меня пугать? Потом стал играть в возлюбленного – неужели тебе доставляло удовольствие лгать? Ты наслаждался моей реакцией? Потирал руки в ожидании, когда сможешь использовать и выбросить? Ждал момента, когда я тебе поверю? – Я смотрю на него сквозь слезы, сжигающие глаза. – Зачем ты это со мной делаешь? Я ведь тоже человек, как вы все. Из плоти и крови. Я тоже умею чувствовать. Мне тоже бывает больно и страшно. Чем же я отличаюсь от вас? Тем, что не богата? Тем, что моя мать – простая учительница, а отца нет? Тем, что у меня раздолбанный телефон и нет брендовых шмоток? Ну, чем же?.. Почему тебе смешно наблюдать за тем, как у меня душа сгорает заживо? Пэйтон… Ну зачем?..
Мой голос тухнет, как огонь свечи. И я замолкаю, снова вытирая лицо. Меня пробирает озноб.
На лицо Пэйтона падает тень, искажающая черты. Не знаю, иллюзия это или нет, но его глаза становятся вдруг другими – измученными, будто даже больными.
– Принцесса, – растерянно шепчет он. – Это не так. Это все не так.
Пэйтон пытается меня обнять, а я начинаю плакать сильнее, и он тотчас отстраняется, понимая, что не стоит этого делать.
– Теперь послушай меня, Элизабет, – бесцветным голосом говорит он. – Просто послушай, хорошо? Во-первых, я действительно от тебя без ума. Во-вторых, я не отношусь к тебе как к кукле. В-третьих, я купил тебе все эти шмотки и отправил в салон, чтобы присутствующий там биомусор не считал тебя хуже себя. Мне все равно, во что ты одета, а им – нет. Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя дискомфортно. В-четвертых, я разговаривал с важным человеком, партнером по бизнесу, а когда уже возвращался к тебе, они меня перехватили на несколько минут. В-пятых, я не говорил подобной дичи, которую тебе наплела Сиера. В-шестых, ты меня напугала, когда пропала. И в-седьмых, я с тобой не играю. Меня к тебе так тянет, что, когда я рядом, внутри все ломается. Знаешь, каково это?
– Знаю, – отвечаю я едва слышно, ведь я чувствую нечто похожее.
– Тогда ты знаешь и то, что я не лгу. Каждое мое слово – правда.
– Как я могу тебе верить? – Мне вдруг становится смешно.
– Я заставлю Сиеру признаться во лжи. И поверь, она это сделает, – сообщает с презрением Пэйтон.
Я верю, что сделает. Эмоции утихают, слезы перестают плавить мои глаза.
– А если ты мне снова врешь? – спрашиваю я.
– Не вру.
– Как мне узнать правду?
– Честно, не знаю, как доказать тебе свою искренность, принцесса. Да, я совершаю ошибки, и да, у меня ужасный характер. Делаю какую-нибудь глупость, а потом думаю, зачем я это сделал, – склонив голову, вдруг признается Пэйтон. Его пальцы сомкнуты на коленях так, что побелели костяшки. – Я не хотел сделать тебе больно. Я просто хотел показать тебя всем – свою девушку. Других для меня не существует. Ты. Только ты, Элизабет Хосслер. Прости меня.
В его голосе звучит боль.
Мне кажется, что я ослышалась. Кажется, что темный, матово-черный небосклон вдруг склонился набок. Пэйтон Мурмаер действительно просит прощения? Несмотря на глупый завет своего отца? Я удивленно смотрю на него, на мгновение забыв об обиде и горе.
– Что ты сказал? – переспрашиваю я.
Он морщится, словно от зубной боли, и повторяет:
– Прости. Наверное, я поступил глупо, затеяв все это. Только, если хочешь меня простить, сделай сейчас, пока я прошу об этом впервые в жизни. Потом уже не смогу – гордость не позволит.
И он опускает голову, словно предлагая мне или срубить ее с плеч, или помиловать. В моем взгляде все еще потрясение. Ради меня он поступился принципами? Такие, как он, умеют это делать?
Мы молчим. Холодно, и начинает сердиться ветер, словно бездомный пес, хозяйничающий на улицах. Мне хочется убежать, спрятаться от него в самом темном лесу, но я остаюсь. На это тоже нужна смелость. Это тоже мое испытание. Где-то об асфальт разбивается бутылка, и этот хлесткий стеклянный звук приводит нас обоих в себя.
– Скажи что-нибудь, я ведь не из стали, тоже чувствую, – глухо просит Пэйтон.
И я решаюсь. Несколько раз глубоко вдыхаю воздух и говорю:
– Не знаю, любовь ли это, но ты мне нравишься. – Приходится сделать паузу, чтобы не сказать лишнего, например что-нибудь о любви. – Ты как будто привязываешь меня к себе, постепенно, нить за нитью. И делаешь крепкие узлы – самой мне уже распутаться сложно. Я все время думаю о тебе. Думала даже тогда, когда ты оставался для меня безликим Поклонником. А когда ты рядом, у меня сердце так скачет, словно я бегу. – Я смотрю на Пэйтона, уже не чувствуя обиды и горечи, во мне остается одна усталость. В тебе есть что-то такое, от чего у меня подгибаются коленки и дрожат руки. Я бы хотела встречаться с тобой, Пэйтон, хотела бы понять, сможем ли мы быть вместе. Только… Ты слишком сложный. Непредсказуемый. То отталкиваешь меня, то принимаешь. И постоянно вызываешь эмоции – и положительные, и отрицательные. Если подумать, ты приучаешь меня к себе не хуже, чем Винни. Я бы даже сказала, намного искуснее. Быть с тобой – то еще испытание.
– Ты меня не прощаешь? – глухо спрашивает он. – Все так же обижена?
– Я хочу верить тебе, поэтому прощаю. Но быть с тобой вместе… я не могу.
Я снова делаю паузу, видя в его глазах панику. Он плохо понимает, к чему я клоню.
– Не могу, пока ты такой. Непонятный, непостоянный, не ставящий меня ни во что. Пока ты делаешь только то, что хочется тебе. Пока не считаешься с моим мнением. Думаешь, это нормально – присылать все эти цветы анонимно столько времени? Или без спроса делать дубликаты ключей и заходить в чужую квартиру, когда заблагорассудится? Или сторониться меня при друзьях, потому что стыдишься?
– Что-что? – переспрашивает Пэйтон злым тоном. – Что значит – стыдишься?
– Тебе было стыдно, что твоя девушка – такая, – отвечаю я, все сильнее чувствуя холод – руки озябли. – Из обычной семьи, без связей. В одежде, которую купил ты. Упавшая на глазах твоих друзей и бывшей. Ты смотрел на меня так, словно стыдился.
– Чушь, – уверенно говорит Пэйтон. – Когда ты успела это придумать? Я просто был зол из-за переговоров с партнером. Не воспринимай на свой счет.
– А Кейтлин? Ты что-то к ней чувствуешь? – спрашиваю я, вспоминая, какая она красивая.
– Нет. Мы друзья. После нее у меня были отношения с другими девушками. Она просто хороший и верный друг, – повторяет он убежденно. – Элизабет, я не мастер отгадывать намеки, поэтому хочу утонить – ты хочешь быть со мной?
Его волчьи глаза пронзают насквозь, высекают из меня янтарные искры.
– Хочу, но боюсь. Я не вынесу твой характер, отвечаю я честно.
– Ты хочешь, чтобы я изменился? – догадывается наконец он.
– Да. Я не хочу, чтобы ты ломал себя ради меня, но я хочу, чтобы ты уважал меня так же, как уважаю тебя я.
Я предельно честна с ним.
– Хорошо. Я сделаю это. Буду пытаться измениться. Буду с тобой добрым и ласковым. Начну сдерживать свой нрав. Видишь, принцесса, ради тебя я готов на все, – твердо обещает Пэйтон. – Ты согласна попробовать, если я буду меняться? Согласна помогать мне? Да или нет?
Мы внимательно смотрим друг на друга, и с нашими волосами играет поднявшийся ветер. Мое лицо мерзнет, и сердце, кажется, тоже. Я не знаю, действительно ли он может поменяться ради меня? Ради чувств ко мне? Ради нашего призрачного будущего? Но я хочу в это верить. Мне нужно во что-то верить, иначе становится совсем тускло.
Согласиться или отказаться? Рядом с ним исчезает демон. Согласиться или отказаться? Меня к нему тянет, будто бы он мой наркотик. Согласиться или… В конце концов, рядом с ним я снова взялась за краски. Он – мое вдохновение, хотя мне не хочется признавать это. Вдыхает в меня свою тьму и заставляет чувствовать то, что, как раньше я думала, чувствовать не могу.
Я хочу быть с ним. Только одно слово. Да или нет. Быть с ним или забыть навсегда? Второе у меня не получится сделать быстро. Пэйтон Мурмаер, мой Поклонник, не из тех, кто легко исчезает из памяти.
Пэйтон молчит. Напряженно ждет. Между его бровей залегает морщина. Я очень хочу его. Всего, целиком, полностью и сразу.
– Хорошо. Давай попробуем, – наконец говорю я и протягиваю ему здоровую ладонь – хочу пожать его руку. Вместо того чтобы сделать это, Пэйтон целует мои пальцы, не сводя с меня пристальных глаз. Один за другим. Нежно и мягко. Мои пальцы холодные, и он согревает их своим теплым дыханием. Кончики пальцев начинает чуть-чуть покалывать.
То, что он делает, кажется мне слишком личным интимнее, чем поцелуй, но я не убираю руку. Пэйтон обнимает меня – одна его рука на моем плече, второй он дотрагивается до моего лица.
– Спасибо, принцесса. Я не обещаю измениться вдруг, в один миг, но ты не пожалеешь, – шепчет он мне на ухо.
Может быть, это станет моей ошибкой, может быть, я дорого заплачу за нее, может быть, она сломает мне жизнь, но в это мгновение я не жалею о своем решении. Я хочу его до слез, до крика, до умопомрачения. Хочу любить его, причинять ему боль, упиваться своей властью над ним. Он ведь мой Поклонник мой и только мой. Это просто безумие, и я сполна поддаюсь ему.
Пэйтон кладет горячую ладонь мне на шею. Склоняется и шепчет что-то неразборчивое. Его дыхание обжигает мои холодные губы, и он целует меня нежно, разрешая мне взять инициативу. Я чувствую его язык и пьянею.
Обхватив его за плечи руками, забыв, что одна из них саднит, я глубоко и властно целую его в ответ, и мне кажется, будто целую вечную тьму, холодную и прекрасную. Мне хочется стать луной, которая освещает ее. Хочется загнать эту тьму под кожу, чтобы она всегда была только моей. Нас обоих пронизывает страсть, и мы льнем друг к другу все ближе и ближе.
Не знаю, почему верхние пуговицы моего пальто вдруг оказываются расстегнутыми. Гладя меня по щеке, Пэйтон целует мою шею, точно зная, как мне это нравится. Я чувствую, что он улыбается, слыша, как учащается мое дыхание. А когда он отстраняется, я начинаю злиться.
– Еще, – выдыхаю я.
Я будто иду по битому стеклу, но не чувствую боли. Он улыбается.
– Ты такая красивая.
Мне плевать на слова. Я хочу продолжения. «Целуй меня в губы, не переставай. Целуй же! Целуй!» – кричу я мысленно, забыв, что мы находимся на общественной остановке, пусть и пустой, а он улыбается. Еще утром я не могла бы этого сделать, а сейчас тянусь к нему за поцелуем, потому что не могу иначе. И он снова накрывает мои губы своими. Мы целуемся до изнеможения.
Его руки поддерживают меня, оберегают и дарят не только ласку, но и уверенность в том, что все получится. Воздух вокруг становится тяжелым и вязким, сотканным из лунных нитей, опутывающих нас, света фонарей и нашего желания.
Выжженная на сердце звезда слабо светиться. Ветер несет запахи северного моря. И где-то вдали я слышу его шум. «Следуй за мной», – шепчет море, и я готова на все. Готова следовать куда угодно. Я была стеклом, разбитым на осколки, но Пэйтон собирает меня заново. Склеивает и заживляет раны.
– Поедем домой, принцесса, – тихо говорит он то ли спустя десять минут, то ли спустя десять световых лет. – Мы оба очень устали.
Я киваю. Почти сразу после его слов подъезжает Ник, и мы садимся на заднее сиденье. Я безумно устала, но, кажется, счастлива. Исправить плохого мальчика – мечта любой хорошей девочки. Я не исключение. И я верю в свою мечту. Верю в нас.
Пэйтон снова обнимает меня. А я, положив голову ему на плечо, засыпаю. Я не Золушка и не Алиса из Страны чудес, я глупая влюбленная принцесса по имени Элизабет. И мой принц ненормальный, хотя и такой притягательный.
Уже во сне мне вспоминается, что Надя Еремина хотела мне что-то рассказать о Пэйтоне.
* * *
Элизабет спит, и Пэйтон отстраненно рассматривает ее лицо. Макияж сделал ее взрослее на пару лет, но выражение невинности с ее хорошенького лица не пропадает. Его взгляд фокусируется на ее персиковых губах, и им овладевает едва подвластное контролю желание нежно дотронуться до них, но Пэйтон берет себя в руки. Эти губы следует разбить в кровь. Сможет ли он поднять на нее руку? Раньше думал, что да. Сейчас понимает, что нет. Как только эта ведьма околдовала его, как, черт возьми?
Пэйтон вспоминает, как согревал дыханием ее тоненькие замерзшие пальцы, как срывал с губ поцелуи и как сам срывался, когда целовал ее в шею, упиваясь запахом ванильного мороженого. Он никогда не встречал этого аромата. Ни у одной девушки. Почему от этого дьявольского отродья даже пахнет, как от ангела?
Ему противно от самого себя. Слабый никчемный урод. Он сжимает кулак и бьет по спинке кресла. Раз, другой, третий. Ненависть потрошит его сердце, как гиена – еще живую добычу. Разве он рисковал всем для того, чтобы влюбиться в убийцу своего брата? Нет. Он заставит ее расплатиться за то, что она сделала больше трех лет назад. Три года и четыре месяца, если быть точнее. Тысяча двести тринадцать дней назад. В дождливый холодный летний день.
Пэйтон стискивает зубы и снова бьет кулаком по сиденью. Элизабет спит, и выражение ее лица все так же невинно.
– Все хорошо? – осторожно спрашивает Ник.
– Более чем.
– Я думал, что-то случилось, когда ты начал ее искать.
– Остановись около какой-нибудь аптеки. Эта идиотка порезала себе руку, – сквозь зубы говорит Пэйтон, но тотчас смотрит на Элизабет, не проснулась ли. Спит. Улыбается во сне. Красивая, беззащитная.
Если бы он не видел ее собственными глазами тысяча двести тринадцать дней назад, решил бы, что это какая-то ошибка. Но он видел.
Сегодня ему удалось увидеть в ней проблески ее истинной личности – когда он оставил ее с Кейт и Сиерой. Наблюдал за ней по камерам. Демонстративно пустила себе кровь, напугав девушек, и убежала, чтобы вновь притвориться невинной и заставить его искать ее. Правда, когда она плакала на остановке, он чуть с ума не сошел. Чувствовал себя виноватым, был на пределе. И даже вдруг подумал: может, ошибка? А потом вспомнил ее лицо. Тогда, тысяча двести тринадцать дней назад.
На его телефон приходит новое сообщение. Пэйтон нехотя открывает его и читает.
«Сбор “Легиона” состоится в полночь, в первое воскресенье октября.
Тема: любовь к сестре или деньги на осуществление мечты.
Даймоны, вы можете начать делать ставки.
Panem et circenses![2]»
Ниже идут ссылка и фотографии парня и девушки. Высокие, статные, темноволосые – похожи друг на друга так, будто бы близнецы, но на самом деле он старше нее на несколько лет.
За его спиной гитара. Он хорош собой, даже смазлив, ухожен. Мечтает стать известным певцом и делает для этого все возможное, ходит на кастинги, пробы, участвует в телепередачах, но каждый раз ему не везет. Каждый раз мимо. Каждый раз немного не дотягивает.
За ее спиной обычный рюкзак. У нее смешные круглые очки, розовые волосы и огромное мороженое в руке. Она мечтает съездить в Южную Корею, чтобы попасть на концерт любимой группы, и, наверное, как все девчонки своего возраста, мечтает о любви. На третьем фото они вместе. Смеются, сидя на лавочке в парке вместе с родителями.
Пэйтон переходит по ссылке на сайт. Вбивает логин и пароль, которые давно уже врезались в его память. Заходит в личный кабинет. Выбирает «настройки», затем «ставка». Ему просто нужно выбрать – сестра или мечта. Если музыкант выберет мечту, то он сможет ее достигнуть, Князь проследит за этим. Только придется подкинуть сестре наркотики. Если сестру – мечта не исполнится. Сестра или мечта?
Пэйтон делает свою ставку. Сестра. Видно же, что паренек любит ее. На этот раз его ставка – деньги, крупная сумма. Плечо еще не зажило после его прошлого проигрыша. Пэйтон смотрит в экран телефона. И вымученно улыбается. А когда переводит взгляд на спящую Элизабет, улыбка медленно сползает с его лица. Он убирает ее голову со своего плеча и всю дорогу смотрит в окно.
* * *
Надя бежит по ночному промозглому лесу изо всех сил, задыхаясь, размазывая по щекам тушь, зажимая кровавую рану на руке, но не останавливается. Остановиться – значит умереть. А ей нужно добежать до шоссе. Оно ведь должно быть близко, совсем близко! Только тогда она сможет спастись.
Она запинается о валун, руку обжигает, как кипятком, но Надя вскакивает и снова бежит. Страх и жажда жизни гонят ее вперед. Только бы добежать до шоссе. Господи, только бы успеть…
Он дал ей пятнадцать минут форы – монстр, который схватил ее, едва она приехала в назначенное место и вышла из машины, ни о чем не подозревая. Схватил, подкравшись сзади, повалил на землю, выхватил сумочку с телефоном и ударил ножом, наслаждаясь ее страхом. Однако попал не в сердце, а в плечо – в последний момент Надя изо всех сил рванулась в сторону. Она очень хотела жить. Очень.
– А ты живучая, – говорит он, нависая над ней с окровавленным ножом, пока Надя, скуля от страха, ползет назад, царапая руки о камни.
На нем страшная белая маска, а в прорезях для глаз клубится тьма.
– Не убивай меня! Пожалуйста, не убивай! пронзительно и страшно кричит она, умоляет, обещает сделать все, что он захочет, а он лишь смеется.
Надя до последнего не понимала, что происходит. Почему странный водитель в кепке и больничной маске на лице везет ее прочь из города. Почему молчит всю дорогу. Почему они съезжают с шоссе и едут по проселочной дороге к черному лесу, в котором оживают самые страшные сказки.
– Так хочется жить? – спрашивает он до боли знакомым голосом.
Надя понимает, что звонок ему был самой большой ошибкой в ее жизни, но кивает изо всех сих, не замечая жгучей боли в плече. Только от запаха собственной крови ее мутит.
– Тогда беги. Дам тебе пятнадцать минут форы. Успеешь – спасена. Нет – не обессудь. Такова судьба. – Он гортанно смеется.
Надя в ужасе на него смотрит.
– Ну же, беги, – повторяет он, поднимая руку с часами. – Время пошло. Вперед! – неожиданно громко кричит он – так, что у нее закладывает уши. И она срывается с места, и бежит, бежит, бежит.
Пятнадцать минут. У нее есть всего пятнадцать минут, или она умрет. То и дело Надя смотрит на наручные часы, подаренные последним парнем. И пытается понять, сколько времени у нее осталось.
Десять минут. Он идет следом. Он где-то рядом. Надя не слышит его, но чувствует присутствие, как загнанная лань – хищника. Ей даже кажется, что он следует за ней по запаху крови.
Семь минут. Кровь пропитала рукав пальто, рука кажется обездвиженной. Надя бежит, но шоссе нигде нет. Шума машин не слышно. Возможно, со страха она побежала не к нему, а в противоположную сторону. И это значит только одно – Надя обречена. Монстр настигнет ее и убьет.
Четыре минуты. Когда Надя была в Японии, в лифте отеля не было кнопки «4». Чисто смерти. Она уже не может бежать – из-за потери крови ей становится хуже и хуже.
Две минуты. Если шоссе в другой стороне, значит, ей нужно спрятаться. Может, залезть на дерево? Из-за руки не получится. Надя вдруг видит перед собой ложбину и скатывается в нее. Прижимаясь к влажной холодной земле, она замирает – даже дышать боится. И просит небо о помощи.
Пятнадцать минут истекли. Двадцать. Тридцать. Все сорок. Час. Монстра нигде нет. Наде становится хуже и хуже, но внутри нее вспыхивает надежда, что он потерял ее след и она спасена. Нужно лишь дождаться рассвета. Почему-то ей кажется, что с восходом солнца все изменится. Тьма отступит, и она спасется.
Полтора часа. Надя думает, что обязательно съездит в гости к маме – слишком давно они не виделись, слишком мало времени она ей уделяла, а слишком много – бесконечному числу поклонников, сходящих с ума от ее красоты. И на могилу к отцу она тоже сходит обязательно. Купит его любимые цветы. А потом…
– Я тебя нашел. Сейчас унесу с собой, – слышит она вдруг хриплый голос.
Кто-то хватает ее за волосы и тащит наверх. Надя дико кричит, упирается, но он сильнее ее. Он же монстр. Монстр, который пришел забрать ее душу. «Спаси меня, папочка», – мелькает в ее голове последняя мысль, и наступает вечная тьма. Монстр достает лопату и, не глядя на неподвижное тело, копает яму. Изредка он начинает то напевать, то разговаривать с невидимым собеседником.
Спустя несколько часов он утрамбовывает землю и бросает на нее траву – маскирует. Потом достает телефон Нади и пишет от ее имени сообщения друзьям, что она на время уехала из города со своим парнем.
– Никто не узнает нашей тайны, – говорит он на прощание и уходит, волоча за собой лопату.
Звонок тому человеку был не только самой большой ошибкой в жизни Нади, но и самой последней.