یک فن |P.M.

глава 6

Мастерская художника залита солнечным светом. На второй уровень, где находится большая двуспальная кровать, его тоже попадает достаточно. Пахнет масляными красками, растворителями и вожделением. А еще – цветами.
На кровати двое. Она и он. Она неподвижно лежит на подушке, едва прикрытая шелковой простыней. Ее глаза закрыты, и ресницы кажутся длинными из-за тени под ними. Он сидит рядом, держа ее за тонкую руку. На его спину с выпирающими лопатками попадает солнечный свет, и потому его кожа кажется почти белой.
Художник целует ее тонкие запястья, касаясь льняными волосами предплечья. Нежно, аккуратно, неспешно, чувствуя губами, как под тонкой кожей выпирают вены. Он склоняется ниже, повторяет языком их узор – от основания большого пальца почти до самого локтя. Кажется, будто девушка не жива, но внезапно она открывает глаза.
– Щекотно, Габриэль, перестань, – говорит она и выдергивает руку.
– Ты такая красивая.
– Ну Габриэль, уймись. Ты не хочешь спать?
– Я так редко тебя вижу, что рядом с тобой спать грешно, – смеется он.
– Ты сам в этом виноват, – отвечает девушка.
– Ты скучала по мне?
– А ты как думаешь?
Ее голос лукав. Она шевелится, и простыня чуть соскальзывает с ее тела. Глаза художника внимательно следят за ней. В них вспыхивает голод, и он медленно выдыхает.
– Надеюсь, скучала. Потому что в тот момент, когда ты перестанешь скучать по мне, я тебя убью, шутливо шепчет он.
Девушка смеется.
– Иди ко мне, Габриэль, – говорит она, и он нависает над ней – освещенные солнцем лопатки сводятся вместе.
Он трется об ее аккуратный нос своим, долго и чувственно целует – звук поцелуев всегда зажигает в нем пламя, а когда это пламя загорается и в ней, неистовое и искрящееся, встает и берет из хрустальной вазы бордовую розу. Он ранится о шипы – на его пальцах появляются капли крови, которые он размазывает по ее обнаженному животу. Затем срезает стебель ножницами, обрекая цветок на скорую смерть. И опускает пышный цветок на губы девушки.
– Тебе идет, – улыбается художник, водя тонкими длинными пальцами по ее телу, склоняется и отрывает зубами один из лепестков.
Он неспешен и ласков. Шепчет что-то прекрасное ей на ухо. Обещает ей вечность. Ничто в нем не говорит, что он убийца, а может быть, никто этому и не поверит. Утомленный, он засыпает, солнце к тому времени смещается и уже не обжигает его спину своими лучами. Девушка, погладив его по льняным волосам, встает. В его мастерской она ничего не стесняется, поэтому даже не оборачивается простыней.
Ей хочется пить. Она идет к лестнице, чувствуя, как распущенные длинные волосы щекочут спину. Проходя мимо стоящего на полу большого овального зеркала, девушка останавливается и разглядывает себя. Карамельно-русые волосы, тонкое лицо с большими золотисто-ореховыми глазами, длинные загнутые ресницы, россыпь веснушек, аккуратный носик, припухшие после поцелуев губы. У нее хрупкая фигура, небольшая грудь и длинные босые ноги.
Девушка улыбается своему отражению, подмигивает ему, поправляет волосы и спускается вниз. Она проходит под аркой и по светлому коридору, соединяющему мастерскую с левым крылом особняка, идет в кухню. «Вода с лимоном или апельсиновый сок?» думает она и мысленно выбирает второе.
Кухня, как и все в этом роскошном просторном доме, обставлена в скандинавском стиле – здесь над каждой деталью работал дизайнер. Габриэль за работой может забыть о еде на сутки, однако ему важна эстетика. Он привык жить в красоте, привык окружать ею себя, привык наслаждаться.
И этой девушке он каждый раз, каждую их встречу говорил, что она красива. Красива и принадлежит только ему. При этом он разрешает ей встречаться с другими и иногда даже присутствует в качестве незримого свидетеля при этом. Говорит, что наслаждается ее красотой со стороны. С ним можно познать то, чего никогда нельзя будет почувствовать ни с каким другим человеком. С ним всегда на грани. С ним ощущение жизни. С их самой первой встречи.
Девушка заходит на кухню. Ощущение большого пространства, воздушности и свободы подчеркивают разные оттенки белого цвета. Ей нравится бывать на его кухне. Она выбирает апельсиновый сок – находит в холодильнике упаковку. Таких упаковок там много Габриэль знает, что ей нравится.
Налив сок в стакан и добавив туда льда, девушка открывает один из нижних шкафчиков, чтобы выбросить упаковку. И в мусорном мешке видит что-то алое. Это кусок платья. Девушка брезгливо тянет его двумя пальцами – откуда здесь это? У Габриэля кто-то есть? Кто-то, кого он приводит в свой дом кроме нее? Ей не нравится эта мысль, и она вытаскивает платье полностью, чтобы понять, какой комплекции ее соперница. Платье порвано и испачкано в крови.
– Любовь моя, ты что делаешь? – появляется сзади Габриэль, заставляя девушку вздрогнуть.
– Что это, Габриэль? – хмуро спрашивает она.
– Наверное, платье, – смеется он.
– Чье?
Он пожимает худыми плечами.
– У тебя кто-то есть? Кто она? – сердится девушка. – Ты приводил ее в дом?
– У меня нет никого, кто бы затмил тебя, милая. Успокойся. – Художник забирает платье и швыряет его обратно в мусорный пакет. – Осталось от натурщицы. Заляпала его краской.
– Надеюсь, она к тебе не приставала, – сердится девушка, чувствуя его жесткие ладони на своей талии.
– Разумеется, нет. Бери стакан и идем обратно.
– Мне нужно уезжать, – напоминает девушка.
– Как скажешь, – соглашается художник. У меня есть полчаса?
Он подхватывает ее и сажает на кухонный стол. Она смеется и обнимает его. Солнце скрывается за серыми вязкими облаками.
* * *
Я возвращаюсь домой с долгой прогулки затемно. Телефон с собой я не брала, ограничилась плеером и наушниками. Мне хотелось побыть одной, прийти в себя и привнести в голову ясность. Моя размеренная, пусть и скучная жизнь летела в пропасть. Каждый день что-то новое – и все благодаря человеку, которого моя лучшая подруга когда-то окрестила Поклонником.
Ни один человек не вызывал во мне столько эмоций сразу, ни один! Его очень сложно выкинуть из головы. Я прохожу мимо цветочного магазинчика – и вспоминаю его. Хочу купить мороженое – вспоминаю, как он говорил, что от меня пахнет им. Вижу молодую влюбленную пару – вспоминаю, как он целовал меня. Снова вижу цветы – уже на клумбе. И опять мысли текут к нему. Он повсюду. Он – в моей голове. Разъедает мои мысли, словно яд.
Когда я прихожу домой, вижу около десяти непринятых вызовов от Пэйтона и несколько сообщений. Меня это веселит. Пусть звонит, пусть пишет, отвечать ему не собираюсь. Зато я перезваниваю маме и отвечаю на сообщения Авани.
«Где была?» – спрашивает она. «Гуляла», – отвечаю я. «Одна?!» – «Одна…». – «Хосслер, ты бессмертная, что ли?! Забыла уже тех уродов, которые на тебя напали?!» – спрашивает подруга и следом посылает целую кучу возмущенных стикеров. «Пэйтон сказал, что разобрался с ними», – честно признаюсь я.
Он прав – я и правда странная. Так сильно боялась раньше, а теперь весь страх куда-то исчез. Это ведь ненормально?
«То есть ты весь день гуляла?» – уточняет Авани. «Да…» – «И что ты делала в гордом одиночестве?» «Делала наброски, ходила, думала…»
Честно сказать, я не очень помню, что делала. Время на прогулке прошло для меня загадочно быстро.
«В общем, искала приключений на свою тощую задницу, – заключает Авани. – Хоть бы меня с собой позвала…»
Мы перекидываемся еще парой сообщений, и Авани уходит в офлайн – у нее свидание с Энтони.
Пэйтон больше не звонит. Я начинаю пылесосить, мою полы, вытираю пыль, время от времени поглядывая на телефон, но тот молчит. И я все-таки открываю его сообщения, пытаясь понять, что ему нужно. Может быть, хочет покаяться?
Любопытство не порок. Это орудие пытки. Я жалею, что залезла в диалог с ним, но уже поздно.
«Сказал же, что ненавижу переписываться», – говорится в первом сообщении.
«Раз ты снова меня игнорируешь, придется писать», – во втором.
«Наслаждайся, принцесса», – в третьем.
Следом идут красочные фотографии, сделанные со странного ракурса. Как будто кто-то снимал из окна или с балкона какого-то здания, из которого открывается отличный вид на отель с террасами и аквамариновым морем с узкой золотой полоской пляжа.
Общий вид отеля. Ничего не понятно. Фокусировка на террасе последнего этажа. Видна целующаяся парочка. Светловолосый парень в бриджах, темноволосая девушка в салатовом откровенном купальнике. Приближение объектива. Винни обнимает за тонкую талию Эмму, свою сестру. Смотрит в ее лицо влюбленным взглядом. Целует в губы. Опускает руки ниже. Уводит за руку в номер. Сестра ли она ему?
На следующих снимках они на пляже – типичная влюбленная парочка, которая без конца целуется и не выпускает друг друга из объятий. В клубе – она сидит у него на коленях и пьет коктейль, тоже салатовый, будто в цвет первого купальника. Снова на пляже, уже во время заката. Оранжевое южное море смотрит им в спины, они, взявшись за руки, идут по побережью – умиротворенные и счастливые, не знающие, что их снимают.
Я несколько раз пересматриваю фотографии, не веря своим глазам. Он говорил, что Эмма – его старшая сестра! Неужели он и она спят вместе?! Да как же это возможно? Они больше похожи на молодоженов. А ведь он врал мне, что любимая девушка предала его. У меня в голове не укладывается – я настолько шокирована, что у него связь с сестрой, что не сразу вспоминаю: он ведь хотел встречаться со мной, целовал и обнимал меня, говорил, что я ему нравлюсь… Как же так?
Жадно рассматривая их, я прихожу к выводу, что все-таки они не брат и сестра – по крайней мере не родные. На каждом снимке стоят даты, даты его «болезни». Он соврал, что болеет, и улетел вместе с этой Эммой куда-то на море. Забавно. Я не понимаю, что с ним не так? Зачем пытаться завести отношения со мной, если у него есть она? А я ведь еще себя корила из-за Пэйтона. Считала предательницей, переживала. Вот дура.
Я снова и снова смотрю на них. Больше всего обидно не за свои чувства, а за то, что свою первую работу после долгого перерыва я подарила ему, человеку, который меня обманывал. И не просто ему – его девушке. Интересно, им было весело?
От Поклонника приходит новое сообщение: «Увидела? Отлично. И да, принцесса, она не его сестра». Он пишет грамотно, ставит все запятые, каждая точка на своем месте. Обычно мне нравилось это в парнях, сейчас раздражает.
«Кто она ему?» – набираю я и повторяю этот вопрос вслух.
«Подружка. Встречаются пару лет. На пару обрабатывают идиоток и идиотов вроде тебя».
Традиционно не слишком приятен в общении.
«Зачем меня обрабатывать?» – искренне удивляюсь я. К горлу подступает ком. Пэйтон перезванивает, словно чувствуя, что я готова с ним разговаривать.
– Надоело писать, – заявляет он своим обворожительным бархатным голосом, но при этом совершенно сухим тоном. – По телефону все гораздо быстрее. Спрашиваешь, зачем тебя обрабатывать?
– Да. В этом нет смысла. У меня нет денег.
– У тебя есть я.
Его слова озадачивают меня.
– Не поняла.
– Ты вечно ничего не понимаешь, радость моя. Как собираешься существовать в суровом взрослом мире? Радуйся, что я рядом, – смеется он. – Так вот, насчет меня. Вспомни-ка, когда милашка Винни познакомился с тобой? Правильно, да, именно в тот момент, когда я уже был рядом. Позволь, опишу вашу встречу. Он был ярким и смотрел на тебя в упор, может быть, улыбался, как голливудская дива. А потом вдруг поймал, потому что тебя толкнули. Или подарил цветок. Или помог донести тяжелую сумку.
Я не хочу говорить ему, что он попал в точку. Иду к окну и распахиваю его настежь. В лицо бьет прохладный ветер.
– Взял номер твоего телефона и позвал на свидание. И у вас было столько всего общего, было столько похожих интересов, что ты впечатлилась. Как будто родственную душу нашла, да? Еще, наверное, он был нежным, внимательным, осторожным, настолько, что ты все больше таяла. Звезд с неба хоть не обещал? А то ведь ты и этому могла бы поверить.
Я поднимаю взгляд к небу. На нем видна лишь одна звезда – Солнце, да и то бледное, словно больное, изъеденное космической молью.
– Какой в этом смысл, Пэйтон? – спокойно спрашиваю я.
– Такие, как он, привыкли покупать и продавать. Он бы продал тебя мне, твой сладкий Винни. Сначала бы приручил, как дикого зверя, а после бы продал. Рассчитывал, что я заплачу за то, чтобы отношения между вами прекратились. Думал, что я пойду на все ради тебя. Чтобы ты была только моей. Но он не понял, с кем связался. Маленький глупый мальчик.
Это звучит абсурдно. Я вспоминаю его светлую улыбку и ямочки на щеках.
Винни весь был окутан светом, разве такие люди могут быть подлыми? Нет!
– И что ты с ним сделал? – спрашиваю я, не отрывая взгляда от солнца.
– Нам хватило одного разговора, принцесса, отвечает Пэйтон. – У него сохранились остатки серого вещества в башке, поэтому он отчалил. Кстати, скоро тебе придет от него привет. Можешь не обращать на это внимания.
– Вот как? Понятно.
– Ты переживаешь из-за него? – будничным тоном спрашивает Пэйтон.
– Чувствую себя униженной.
– Еще бы.
– Я рисовала портрет для его сестры, которая оказалась его девкой.
– Девкой? – восхищается Пэйтон. – Какое грубое для тебя слово. Ты зла, принцесса. И это нормально. Лучше злиться, чем страдать. Это продуктивнее.
К глазам подступают слезы, режущие веки, словно стекло.
– Ты же не плачешь? – спрашивает Пэйтон.
– А ты хочешь, да? – огрызаюсь я.
И почти вижу, как он, тоже стоя у окна, качает головой, держа телефон около уха, а его прекрасное кольцо ярко сияет под слабым солнечным светом.
– Нет. Я не хочу, чтобы ты плакала из-за кого-то, кроме меня.
– Не делишься своими игрушками? – резким голосом спрашиваю я и слышу его дыхание.
Пэйтон молчит.
– Эй, заснул, что ли?
– Я скучаю, – вдруг говорит он неожиданно мягко.
– Что? – едва не роняю я телефон от неожиданности.
– Скучаю. Можно мы увидимся завтра?
– Скажи честно, Пэйтон, у тебя раздвоение личности? – вырывается у меня.
Он хрипло смеется.
– Я просто странный, принцесса. Прими меня таким. Не молчи. Ну же, поговори со мной, Элизабет!
Но я молчу – в это время приходит сообщение от Винни.
«Прости меня, Элизабет. Нам нужно расстаться. Дело не в тебе, а во мне. Я встретил другую и не хочу обманывать тебя, потому что ты достойна правды и человека лучше меня. Ты невероятная. И мне безумно жаль, что так произошло. Прости, тысячу раз прости, что я обидел тебя. Обращайся ко мне, всегда помогу, если попросишь. Прости».
Я сбрасываю звонок Матвея, который говорит что-то мне в трубку. Перечитываю. Пересматриваю фотографии с Винни и Эммой.
Ярость растет во мне снизу вверх, словно маленькое яблоневое дерево, веточка за веточкой, листик за листиком. Она тянется вверх, к солнцу, пытается распрямиться, набрать соки, стать большим цветущим деревом. И я позволяю этой яблоне расти во мне.
«С тобой было весело играть, милый. Мы сделали ставки, спасибо, благодаря тебе я выиграла», – печатаю я ему, чувствуя глухую, землистую ярость.
Ярость, обращенная к Пэйтону, – черная, но с отблесками других цветов, целой радуги. Эти цвета перетекают один в другой, не перемешиваясь, и в конце концов вместо черного появляются синий, зеленый, красный. Яркие и насыщенные оттенки, по которым хочется мазнуть пальцем, как по гуаши.
Ярость, направленная на Винни, – рычащего, глухого, стального цвета. Как дверь, которую я собираюсь наглухо запереть в стене, воздвигнутой между нами.
«Не понял. О чем ты, Элизабет?» – спрашивает Винни, но я не отвечаю – заношу его в черный список. Прощай, моя несостоявшаяся любовь к свету. Похоже, меня действительно ждет мрак, его ручные звезды и северное сияние. А может быть, меня ждет пустота.
На этом я иду спать, забыв спросить Пэйтона о ключах.
Во сне все повторяется. Я снова ребенок. Лежу на своей кровати, укрывшись от пяточек до самых глаз, и тихонько дышу в кулак. Мне кажется, что в моей комнате кто-то есть. Чудовище. Монстр. Под кроватью.
Уже сколько раз я говорила об этом родителям, сколько раз я плакала, не хотела ложиться спать, убегала, но они никогда не слушали. Мама и папа во сне не верили в подкроватных монстров. Мама была строга и к воспитанию подходила основательно, а папа всегда пропадал на работе. Я помню ее кудрявые светлые волосы и его широкие запястья, перехваченные коричневым кожаным ремнем наручных часов.
Они любят меня, но не верят мне.
– Она снова капризничает перед сном, – слышу я мамин голос, знакомый и незнакомый одновременно. – Может быть, отвести ее к детскому психологу?
– Она же не псих, – возражает голос папы.
– При чем здесь это? Психологи – это не психиатры, и…
– Наша дочь не псих. Она нормальная. Никуда не води. Не создавай лишних проблем, прошу.
После этого полоска света под дверью гаснет, и я накрываюсь до макушки. Знаю, что сейчас монстр начнет меня искать. Только убедится, что весь дом заснул. Я тоже хочу заснуть, но не могу.
Слышу царапанье под кроватью – слабое, едва различимое, как будто бы кто-то кончиком когтей проводит по паркету.
Я притворяюсь, что сплю. Если я буду спать, он уйдет, разочарованно бормоча. Мои глаза закрываются – ресничка прилипает к ресничке. Я почти победила, я смогла.
«Мяу, – слышу вдруг я, – мяу, мяу, мяу». Это котенок. И он сидит прямо под моей кроватью. Он жалобно и тихонечко мяукает, и я знаю – котенку страшно. Чудовище поймало его и держит у себя, мучает. Может быть, завтра взрослые снова найдут маленькое мертвое тельце на улице и будут возмущаться и искать виноватого. Только никто не поверит мне, что это монстр. «Мяу».
Котенка жалко до слез. Я кусаю губы – эта привычка со мной с самого детства. И принимаю решение: котенка надо спасти. Он маленький и слабый. Почему-то мне кажется, что он в полосочку, как те мертвые котята, которых нашли недавно у дома наших соседей.
Набравшись смелости, я вдыхаю полные легкие воздуха и откидываю одеяло, решив залезть под кровать и забрать котенка. Я сажусь, стискивая кулачки. И в это же мгновение из-под кровати появляется монстр – он медленно высовывает свою белую морду и мяукает. Это ловушка.
Когда он пытается затащить меня под кровать, я сильно кричу, так, что надрываются легкие, а когда прибегают взрослые, в слезах пытаюсь рассказать им про монстра. Никто не верит. Взрослые не верят в чудовищ.
– Может быть, все-таки психиатр?.. – тихо спрашивает папа у мамы и тяжело вздыхает. Но, видя мой взгляд, тепло мне улыбается. И остается со мной почти до утра. И тогда никакие монстры не приходят.
Днем я краду из папиного кабинета нож-скальпель для корреспонденции. Я буду защищаться до самого конца.
Это едва ли не первый сон, где монстр меня не убивает.
Спрашивать о ключах у Пэйтона мне не приходится. Он приходит ко мне домой утром, сам открыв дверь, и, когда я просыпаюсь, уставшая после очередной встречи с монстром, он сидит напротив и смотрит на меня.
– Доброе утро, – говорит Пэйтон,  едва я открываю глаза.
– Что ты тут делаешь? – резко встаю я – так, что перед глазами появляются черные звездочки.
– Пришел к тебе. Сделал дубликат ключей от твоей квартиры, – говорит Пэйтон – На всякий случай.
– На какой еще случай? – закатываю я глаза.
Мне плевать, что я не накрашена и растрепана. И что в одной дурацкой футболке.
– Если к тебе вломится какой-нибудь маньяк и будет держать тебя в заложниках, например, – говорит мой незваный гость.
– Он уже вломился, – замечаю я.
– Ты не сильна в искусстве сарказма, принцесса, зевает Пэйтон. – Как спалось?
– Твоими молитвами – хорошо.
– Тогда я буду молиться тщательнее.
– Отдай мне ключи, которые ты сделал, – прошу я. – Отдай по-хорошему.
– Не вопрос.
Пэйтон, который сегодня снова во всем черном, встает и кладет на письменный стол ключи, прямо возле банки с увядшими тюльпанами. Он расстался с ними подозрительно легко.
– У тебя есть еще, – догадываюсь я.
– Ага, есть.
– Ты с ума сошел?
– Ну да, я же сказал, что свихнулся из-за тебя, отвечает он.
Как меня раздражает его демонстративно послушный тон. Глумливый.
– Я заявлю на тебя в полицию, – угрожаю я.
Не знаю, что еще делать. Он невыносим.
– Валяй, – разрешает Пэйтон. – Я тоже.
– И что ты мне предъявишь?
– Воровство. Ты своровала мое сердечко.
Господи, сколько глумления. Так и хочется заехать ему по носу!
– Ты идиот? – прямо спрашиваю я.
– Не думаю. А похож?
– Вылитый.
– Тебе не идет грубить.
– Может быть, выйдешь? Я хочу переодеться, говорю я ледяным тоном.
– Не выйду. Не хочу.
Пэйтон ведет себя словно мальчишка и будто получает удовольствие от моих гневных взглядов.
– Будешь смотреть? – В моем голосе непередаваемое отвращение.
– Я уже все видел, – вырывается у него.
– Как это понимать? – поворачиваюсь я к нему.
– В своих мечтах, принцесса, – смеется он. Знаешь ли, не могу заснуть, если не представляю тебя без одежды.
– Выйди! – кричу я, потеряв терпение.
Пэйтон вздыхает, качает головой, но все же соизволяет покинуть мою спальню. Я надеваю домашние джинсовые шорты и майку, кое-как причесываю волосы и зачем-то капаю на запястье духи – не знаю, как они называются, но пахнут ирисом и мандарином. Потом иду в ванную – наскоро чищу зубы и умываю лицо. И только потом иду к Пэйтону
В прихожей меня ждет несколько красивых смешанных букетов – свежая кровь для увядающей оранжереи в моей комнате. На кухне – какие-то невероятные пирожные из кондитерской и чуть остывший кофе в стаканчике.
– Купил по пути, – небрежно говорит Пэйтон. Не планировал заезжать к тебе, но не смог устоять перед соблазном увидеть тебя утром.
– Спасибо, конечно, – вздыхаю я. – Но ты бы не мог перестать покупать мне подарки?
– Это не подарки, принцесса. Это элементарная забота, – отмахивается Пэйтон и смотрит на свои дорогие часы. – Мне пора. Много дел. Вечером вместе поужинаем в гостях у моего друга.
Он не спрашивает меня, а ставит в известность. Сначала я хочу отказаться, а потом, вспоминая Винни, соглашаюсь.
– Во сколько? – спрашиваю я.
Пэйтон говорит время и добавляет:
– Не думал, что ты так быстро согласишься. Готовился к длительной обороне. Рад, что не стала спорить со мной.
Он обнимает меня, прижимая к себе. Я закрываю глаза, и мне кажется, будто мы стоим на утесе, под которым колеблются покрытые жемчужной пеной волны. Запах северного моря сводит меня с ума. Я хочу упасть в него, чтобы его воды скрыли меня с головой от этого мира.
– Постой так со мной немного, – говорит Пэйтон, гладя меня по спине. – Когда ты рядом, это придает мне сил.
Я хочу, чтобы он поцеловал меня, как вчерашним утром, жду этого, а Пэйтон не спешит – просто гладит меня, играет с моими волосами, покачивает из стороны в сторону, но не целует.
Мои губы сохнут, будто они в песке. Пульс бьется где-то под ключицами, дыхание тяжелеет. Каждое его прикосновение будит во мне вулканы. А он не хочет их потушить.
Это приятная пытка, от которой море в моих запястьях начинает стучать нестерпимо громко. И мне кажется, что Пэйтон слышит шум его волн.
Я хочу поцеловать его сама. Ведь это так легко нужно просто дотянуться до его губ. Собрать с них звездную пыль и утолить свое желание быть ближе к этому человеку. Еще ближе. Еще.
«Прекрати», – думаю я. – Прекрати меня мучить, поцелуй! Тебе же это ничего не стоит». – «Тебе тоже», – кажется мне, будто я слышу его мысли.
Он целует меня в лоб – так невинно и почти трогательно, что мне становится неловко из-за своих фантазий, в которых Пэйтон делает неприличные вещи.
– Мне пора. Увидимся вечером, – говорит он, будто снова читая мои мысли. И, улыбнувшись, уходит.
А я остаюсь наедине со своими вулканами и цветами.