یک فن |P.M.

глава 11

– В день рождения мамы, пока взрослые были заняты подготовкой к празднику, я убежал в наше с Райли тайное место. Она пришла следом – такая красивая и невинная, словно ангел. Как и всегда, ей было любопытно, какую игру я подготовил на этот раз. В тот день я принес щенка – решил, что уже пора. Сказал, что он болеет и мы должны его вылечить. Райли очень обрадовалась. Я сказал ей, что для того, чтобы его вылечить, нужно бить камнем по голове. К сожалению, Райли ударила только один раз и не сильно, щенок только скулил, а она, испугавшись, заплакала. Но я взял дело в свои руки и показал своей сестренке, что такое смерть. Тогда я был горд собой, однако не знал, что за нами подглядывает эта маленькая негодница Марлена. – Водянистые глаза Габриэля обращаются на меня. – Ты пошла следом за Райли и подсмотрела, что мы делаем со щенком. Убежала и рассказала обо всем отцу. Он тотчас пришел в наше тайное место и увидел, как мы хороним щенка, – я заметил тебя в последний момент и сообразил, что ты сдашь нас. А потому притворился, что мы с Райли нашли щеночка и теперь хотим его похоронить. Мы оба плакали, особенно Райли, потому что ей было жаль песика. А еще ей было страшно. Я сказал ей: если отец узнает, что мы неправильно лечили щенка и из-за этого он умер, нас обоих очень накажут. Возможно, даже отправят в приют. В приют Райли не хотела, а потому молчала. Просто громко ревела.
Отец нам поверил. Помог выкопать ямку в саду, и мы похоронили щенка. Времени было мало – вот-вот должны были приехать гости, которые были приглашены на день рождения мамы. Помните, тогда еще праздники справляли дома, не в ресторанах или клубах, – продолжает Габриэль с ноткой ностальгии в голосе. – Я очень любил эти семейные посиделки, признаюсь, это одно из самых лучших моих воспоминаний. Это был довольно веселый вечер. Мы с другими детьми сидели за детским столом все вместе, ели торт, пили детское шампанское, смеялись. Только ты и Райли были грустными из-за щенка. Меня это порядком злило, но я улыбался.
Когда нас отправили спать – а мама всегда придерживалась строгого режима, – гости еще веселились в саду. Ты, должно быть, дрожала под одеялом в ожидании подкроватного монстра, но я пришел к Райли, а не к тебе. Она все еще была грустна из-за щенка, и я стал ее веселить.
В конце концов я предложил ей поиграть в смерть, нарядил в самое красивое платье, притащил из кухни нож. Я хотел, чтобы сестренка поняла, что смерть это не страшно, что не стоит переживать из-за щенка, что мы сделали ему только лучше, а она все плакала и плакала. Я разозлился и порезал руку, но неудачно, глубоко, крови было слишком много, и я испачкал ее нарядное платье. Райли безумно шла кровь – так, что мне захотелось нарисовать ее такой. Я испачкал ее руки для красоты, поставил напротив, положил нож около ног и заставил улыбаться. А она все плакала и плакала.
«Стой спокойно, – сказал я ей строго. – Я нарисую тебя, а потом вымою твои руки и постираю платье. Но если ты будешь плакать, я расскажу папе, что из-за тебя умер щенок».
Габриэль улыбается воспоминаниям. А я понимаю, что, должно быть, в детстве для меня эта картина была слишком травмирующей, а потому мой мозг пару раз в год посылает мне сон, в котором я вижу Райли в окровавленном платье, с ножом под ногами и жуткой улыбкой на лице.
Мне казалось, что это я. Но это была она.
– Райли меня послушалась – моя наивная славная девочка. Она слушалась меня с самого детства, в отличие от тебя, Марлена. Райли послушно стояла, улыбалась, а я рисовал ее – неумело, но с любовью. И забыл обо всем на свете. Только ты в ту ночь не спала. То ли ты осмелела, то ли тебе стало совсем страшно, но ты пришла в комнату Райли и увидела ее, испачканную в крови. Я был так поглощен процессом, что на этот раз не заметил тебя. А ты не стала выдавать себя, стала хитрее и снова пошла к отцу.
Когда он открыл дверь спальни, увидел Райли в крови и меня с кистями и красками. Отец ударил меня по лицу и схватил Райли, которая стала плакать. Он все понял. Понял, что я убивал щенков, что я пугал тебя еще и маску в моей комнате нашел. Только он не понял, что я умнее его.
Отец был зол, как сотня псов. А я тоже был зол он не дал мне закончить портрет Райли и разорвал его.
«Ты убивал щенков?» – спросил он меня. А я вместо того, чтобы прикинуться слабым, гордо ему сказал: «Да. И убью еще тысячу. И тебя я тоже убью».
Я хотел, чтобы отец считал меня сильным. Но он назвал меня ненормальным и едва сдержался, чтобы вновь не ударить. Он запер меня в своей комнате и ушел к гостям, чтобы поскорее их выпроводить. Когда мама пришла ко мне, ее глаза были заплаканными и испуганными. Я никогда не видел ее такой.
«Это правда делал ты?» – спросила она меня. «Нет, мама, это не я», – заплакал я, думая, что она обнимет меня, как обычно делала, когда у меня появлялись слезы, но она молча развернулась и ушла. И я разозлился на нее тоже.
Я слушаю его, вспоминая сон со щенком, которого мне было безумно жаль. Выходит, я видела и себя, и Райли? Неужели она действительно моя сестра? Неужели меня звали Марлена? Неужели у нас были родители? Неужели Пэйтон жил по соседству?
Я ничего не помню. Мне кажется, будто Габриэль рассказывает сказку.
– Я сидел в своей комнате и плакал от страха. Я не считал себя виноватым, но был уверен уже тогда, что общество в лице родителей не примет моих секретов. И я ненавидел тебя, Марлена, за то, что ты сделала. Это было настоящее предательство. – Габриэль снова приближается ко мне и берет за лицо хваткими пальцами, сдавливая так, что я уверена – останутся синяки. – Я так любил тебя, сестренка, а ты меня предала. Видимо, я недостаточно пугал тебя монстром. Ты так и не смогла исправиться.
После того как гости спешно расходятся, родители поднимаются наверх, в свою комнату. Мальчик с льняными волосами знает, что они будут говорить о нем. Знает это и очень боится.
Как только они заходят в спальню, мальчик открывает окно, по карнизу пробирается на их балкон и прячется там, в тени. Его птичье сердце стучит так громко, что он опасается – вдруг они услышат? Раскаяния в нем нет, только страх, пустивший корни в самую душу. И гулкая слепая ненависть к Марлен, которая все рассказала. Как только посмела! Все разрушила, все!
Он слышит почти весь их разговор.
– Мы его отдадим, – говорит отец злым голосом, меряя комнату шагами. – Мы отдадим этого психопата обратно, откуда взяли.
– Куда мы его отдадим, Джей? – плачет мама. Мы взяли его из детского дома, чтобы потом возвращать? Даже с собаками так не поступают.
– Я сказал: в одном доме с моими дочками это чудовище жить не будет. Я с самого начала подозревал, что он не в себе. Черт побери, о чем мы думали, когда его брали! Его мать была алкоголичкой, а когда умерла, он просидел с ее телом двенадцать часов. У него искореженная психика, и я не позволю ему навредить девочкам!
– Но, Джей, как мы отдадим его, что скажем? Как он будет один?
– Думаю, нормально, раз научился убивать собак.
– Он наш сын.
– Он опасен для общества. Милая, ну подумай сама, что будет, когда он подрастет? Тебе не страшно за девочек? Я несколько раз видел, как он смотрит на Райли – как взрослый мужчина на женщину! Сначала я думал, что мне это просто кажется, корил себя за такие мысли. А теперь я ни в чем не уверен. Он измазал ее своей кровью и стал рисовать портрет! Все начинается с малого. Сначала собаки, потом люди. Я боюсь за своих дочерей. А ты? Переживешь, если с ними, не дай бог, что-то случится?
Мама снова плачет. Отец ее успокаивает.
– Давай ляжем спать, Джей, – говорит севшим голосом мама, – а завтра с утра решим, что будем делать с Чейзом.
Отец обнимает ее, снова говоря ласковые слова, а мальчик незамеченным возвращается в свою комнату тем же путем. Но он не ложится спать в свою уютную постель. Он понимает: нужно действовать. Он должен защитить себя, чтобы его вновь не отправили в приют. Он бы не пережил этого. И не пережил бы расставания с Райли.
Взрослые думают, что надежно заперли его в своей комнате, но ночью он легко выбирается оттуда через открытое окно и устраивает пожар на втором этаже знает, что нужно для этого сделать. Пламя разгорается с огромной скоростью, всюду – черный едкий дым, разъедающий легкие. Мальчик подпирает шваброй дверь, ведущую в комнату Марлен, забирает сонную хнычущую Райли и уходит.
Когда он оборачивается на горящий дом, на его лице появляется злая улыбка. Однако улыбка сползает, когда он видит две мальчишеские фигуры. Одна из фигур – та, что повыше, – бросается в горящий дом и выносит Марлен, которая должна была сгореть.
– Мразь, – шепчет мальчик едва слышно.
Как же он ее ненавидит, эту маленькую капризную принцессу, как же он ненавидит ее рыцарей! Как же он всех их ненавидит.
– Где мама и папа? – со страхом спрашивает Райли, крепко сжимающая его ладонь.
Мальчик поднимает голову вверх – там, во тьме, слабо сияют две звезды. Потом он скажет Райли, что они стали звездочками на ночном небе. А сейчас говорит:
– Они ждут нас. Бежим!
Пальцы Габриэля продолжают неспешно заплетать мои волосы в косу.
– Признаюсь, огонь давно меня привлекал и на пустыре я устраивал кое-какие эксперименты, однако делал это крайне редко – боялся, что узнают взрослые. Устроить пожар мне не составило никакого труда. Возвращаясь мыслями к этим событиям, я понимаю две вещи. Во-первых, я был умным и сообразительным мальчиком. Сделал очаг на втором этаже, рядом с родительской спальней, и они задохнулись во сне. Сам же в это время взял Райли и убежал, в отместку заперев дверь твоей спальни снаружи. Во-вторых, мне очень повезло, что все сложилось именно так. Если бы родители остались живы, они бы все поняли. Но в живых осталась только ты, Марлена. Тебя спас Пэйтон – выбил стекло и вытащил из горящего дома. Ты даже не пострадала. Ни одного ожога! Зато память пропала. Ты никого не узнавала и все время плакала.
Как же я был зол на тебя и на твоих дружков, Дилана и Пэйтона! И на взрослых – далеко уйти с Райли мне не удалось. Нас поймали. Я сказал, что испугался огня и убежал, и, разумеется, мне поверили. Назвали героем – ведь я «спас» свою сестренку.
«Чейз, ты не только талантливый художник, ты еще и смелый мальчик, настоящий мужчина», – говорила мне тетка, примчавшаяся из ЛА.
Ох, как я ненавидел это имя! Мама назвала меня в честь себя, ей казалось, что это ужасно мило, но я ненавидел ее за то, что она бросила меня. Ненавидел все, что было связано с ней! Я хотел иметь другое имя, я хотел быть другим. И я всегда знал, что так и произойдет. Что ж, обо всем по порядку.
Тетка души во мне не чаяла и забрала к себе, объявив, что будет развивать мой дар. Вас же предложила взять на воспитание домработнице и садовнику. Зачем? Во-первых, вас она терпеть не могла, кроме того, ни одна из вас не казалась ей перспективной. А во-вторых, она решила забрать деньги родителей. Провернула несколько махинаций, в результате которых переписала бизнес отца на себя задним числом. Как ей это удалось, понятия не имею – она была ловкой и до отвращения меркантильной. Официально у родителей остались лишь машины, коттедж, квартира в центре и какой-то участок земли. Все это было поделено между нами троими. Вернее, между теткой, ставшей моей опекуншей, садовником, который взял Райли, и домработницей, которая забрала тебя. Она в тебе души не чаяла – слишком ты напоминала ей погибшую дочь. Ох, как все-таки это трогательно. Эта добрая женщина действительно заменила тебе мать. Правда, с ней возникла проблема. Ее муж со временем понял, что тетка намудрила с наследством. И поехал к ней выяснять отношения. Нет-нет, он был хорошим человеком, ему не нужны были деньги, и он принял тебя как родную. Этот человек хотел справедливости. Я слышал его разговор с теткой, у которой в то время жил.
«Вы воспользовались ситуацией и обокрали девочек, – говорил он обличительно, с праведной яростью в голосе. – Как вам не стыдно, это же дети вашего родного брата! Вы нажились на трагедии их семьи. Вы просто ничтожество!»
Тетка вызвала охрану, и его выставили. Твой отец обещал поехать в прокуратуру, но, как это часто бывает, не успел даже доехать. Попал в аварию. – Габриэль вздыхает. – Люди думают, будто бы у ада есть свои врата. Но мало кто подозревает, что этих врат великое множество – в каждой купюре. В деньгах. Твой отец умер из-за них. А мать, поняв это, никогда больше не показывала носа. Жила себе тихонечко, пытаясь забыть обо всем. Они все пытались забыть! Только я помнил.
Тетка меня обожала – считала родным племянником. И решила, что мы должны непременно жить в Европе. Она неплохо разбиралась в искусстве единственный ее неоспоримый плюс – и приучала меня к прекрасному. В какой-то момент я даже решил, что жить с ней гораздо лучше, чем с другими взрослыми, и попытался назвать мамой – за это получил пощечину. Она приказала называть себя только по имени и хотела сделать из меня настоящего художника. Известного. Чтобы говорить всем, что это она создала меня. Как будто бы она имела отношение к моему таланту. – Голос Габриэля исказился, стал металлическим. – Я должен был во всем ее слушаться, как покорная собачонка. Делать все, что она велит, писать такие картины, которые она хочет видеть. Если я не слушался ее – меня били. И со временем я научился быть таким, каким она хотела меня видеть. Ее ручным гением, которым можно было хвастаться. В конце концов она составила на меня завещание. Правда, когда узнала, что я позабавился с одной распутной девкой, хотела переписать его. Но не успела – умерла. Ее внезапно накрыл сердечный приступ, прямо в ванной комнате. Признаюсь, я ей помог – подсыпал кое-что в еду. Не хотел лишаться наследства. В тот солнечный день – мы были в Италии – она хрипела, молила о помощи. А я стоял напротив, засунув руки в карманы, и улыбался, наблюдая за тем, как она уходит. Мне было так хорошо… Казалось, на меня снизошел свет, и я тонул в нем, испытывая неземное блаженство.
Тетка знала, что это месть, и знала, что попадет в ад. «Доброго пути, счастливо добраться до преисподней», – сказал ей я и ушел. Разумеется, меня никто не заподозрил – я вызвал скорую и плакал, словно безумный. Кроме того, все были уверены, что тетка умерла от сердца. Не стоило так злоупотреблять вином.
С тех пор я делаю все что хочу, не нуждаясь в деньгах, – их у меня столько, что хватит на несколько жизней. Я учился живописи у лучших мастеров, путешествовал, познавал этот мир. Но мне было скучно, и вскоре меня покинуло вдохновение. К тому же иногда ночью я просыпался от странного желания. Желания повторить и увидеть. Повторить убийство и увидеть смерть. Долгое время я не решался, но однажды выбрался на охоту и позабавился с какой-то уличной девкой. Ее смерть стала моим вдохновением. Я рисовал несколько дней без сна и отдыха, пока не упал без сил. И с тех пор я стал позволять себе эту забаву. Редко, очень редко – мне не хотелось быть пойманным. Попытался снова перейти на собак – но это было совсем не то.
Я вернулся в родной город, терзаясь от отсутствия вдохновения. И как-то совершенно случайно, находясь в баре с приятелями, сделал ставку на то, сможет ли один из них спрыгнуть с третьего этажа или нет. Тогда это казалось смешным, я взял его на «слабо», и, веселясь, ставки сделали все. Он спрыгнул – да так неудачно, что сломал шею. Местом, куда он прыгнул, оказалась могила.
Так мне в голову пришла идея создать закрытый клуб. Клуб для демонов – таких же скучающих, как и я. Играющих с жизнью и смертью. Клуб не порождений зла, противостоящих свету, а клуб бунтарей, которым невыносима сама мысль быть такими же, как все, вязнуть в болоте обыденности.
Я купил дом и сделал из него клуб, куда попасть могли только избранные. И назвал его «Легион». Кто-то думает, будто бы по аналогии с единицей в древнеримской армии, где было около шести тысяч солдат. Но на самом деле я использовал крылатое выражение, в котором легионом называются демоны. Габриэль убирает руки от моих волос. – «Ибо Иисус сказал ему: выйди, дух нечистый, из сего человека. И спросил его: “Как тебе имя?” И он сказал в ответ: “Легион имя мне, потому что нас много”». В Евангелии от Марка и от Луки слово «легион» присутствует. А в Евангелии от Матфея – нет. – Голос Габриэля звучит обвиняюще. – Любопытное совпадение. Твой друг, Марлена, всегда отрицал демоническое начало. Так делают многие. Редко кто соглашается признать, что одержим пороками и страстями. Все хотят быть ближе к свету, притворяются хорошими, но живут ради себя и своих эгоистичных порывов. Люди – самые мерзкие существа на земле. Готовы во всем обвинять демонов, а не самих себя.
Я вспоминаю своего демона и внутренне содрогаюсь. Вдруг я такая же ненормальная, как Габриэль?
– В клуб постепенно стали приходить даймоны, – продолжает Габриэль. – Я опутал его сетью мистики и загадочности, назвал элитарным, и многие любопытствующие потянулись ко мне. Им хотелось быть частью закрытого клуба не для всех, чувствовать свою особенность, познать вкус настоящей власти над людьми. Им было интересно, ведь я обещал полную анонимность и такие забавы, которых они нигде и никогда не смогли бы найти. «Легион» начал расти. Каждого претендента я отбирал лично. Иногда новых членов приводили старые, и так создавались целые цепочки. Иногда я выходил на охоту и в ночи искал тех, кто сможет стать хорошим даймоном. Так я нашел Ника – как и я, он познал вкус смерти. Однако его едва не поймала полиция, и я спрятал его. Художники смерти не должны гнить за решеткой.
Мы начинали с малого, с безобидных веселых игр. Смотрели на то, как ради денег люди раздеваются, едят грязь, облизывают ботинки. Наблюдали за тем, как ломается чья-то гордость, как искажаются добродетели, как деньги перекрывают простое человеческое уважение. Признаюсь, я сам себе напоминал учителя с учениками, которые пришли в зоопарк изучать животных и их повадки. Нам было весело, но я понимал, что мои ученики хотят большего. И мы стали не только повышать ставки, но и проводить более интересные игры. Игры со смертью. Сладкие и будоражащие кровь.
Габриэль начинает делать мне легкий массаж, но мои мышцы словно каменные.
– В это же время я отыскал Райли – моя любимая сестра стала прекрасным распустившимся цветком. Гордая упрямая красавица с умопомрачительной улыбкой. Ее судьба сложилась неплохо. Приемные родители хорошо с ней обращались, она училась на юридическом и пользовалась успехом у парней. Райли выглядела точно так же, как ты, Марлена, но при этом подавала себя иначе и казалась не нежным цветком, а страстным. Единственное, что мне не понравилось, – наличие у нее жениха. Представьте себе, долгое время я мечтал о встрече со своей сладкой сестренкой, а у нее был мужчина. Старше ее почти на десять лет, очень любящий. Однако он не понравился мне с первого взгляда, и, каюсь, пришлось от него избавиться. Я открыл на него охоту, но – стыдно признаться – не смог с ним ничего сделать. Когда я шел рядом с ним в темном проулке, сжимая нож, он вдруг обернулся и посмотрел мне в глаза. У него глаза были как у зверя, и я испугался. Ненавижу таких, как он. – Голос Габриэля меняется, холодеет. – Чертовы альфа-самцы. Взглядом заставляют склонить колени. Я не смог лично его убить ушел. Дал ему отсрочку на пару дней. А после с ним расправился Ник – да, мой верный даймон, один из первых. Пэйтон, тебе никогда не приходило в голову, что Ник не на твоей стороне? Нет? Ну и славно. Хорошо вышло. Ты даже и не подозревал. – Габриэль вздыхает. – После смерти жениха Райли изменилась. Стала замкнутой и меланхоличной. Я наблюдал за ней около полугода, прежде чем появиться в ее жизни. А когда появился и сказал, что я ее брат, все изменилось. Она стала моей – и душой, и телом. Поняла, что я единственный на всем свете близкий ей человек. Я спас ее – без своего жениха она не хотела жить. А знаешь, моя дорогая Марлена, как я это сделал?
Я мотаю головой.
В полутемной кухне горит единственная свеча, и сухой спертый воздух пропитан искусственным ароматом какао. За барной стойкой на табурете сидит тоненькая девушка с растрепанными волосами. Ее взгляд поникший, на щеках следы от туши, смешавшейся со слезами. На ее миловидном лице печать скорби.
В руках девушка держит небольшую металлическую рамку с изображением себя и молодого мужчины. За их спинами южный закат и синее море, а в глазах – счастье. Это их последняя совместная поездка. А потом он ушел.
Девушка смотрит на молодого мужчину с горькой улыбкой, которая больше похожа на больную гримасу, и касается кончиком пальца его лица.
– Брайс, тебе там не холодно? – шепчет она.
Он любил лето, терпеть не мог зиму, и руки его вечно были холодными. Ей нравилось греть их в своих ладонях.
Многие говорили: «Зачем он тебе нужен? Он ведь старше тебя на целую вечность». Вечность – это всего десять лет. Ей было все равно, что Брайс взрослый, а она еще учится. Зато он самостоятельный есть свой небольшой бизнес. К тому же Брайс очень сильный – занимался боксом. Пусть говорят, что он не эталон красоты, но у него самые ласковые руки и нежные губы. Взгляд кому-то мог показаться суровым, но на самом деле сердце у Брайса теплое. Она влюбилась в это тепло и думала, что он будет согревать ее до конца жизни.
Его конец наступил непозволительно скоро. Машина неслась на него на бешеной скорости, сбила, не остановившись, никто даже и номеров не успел запомнить. Но врачи сказали, что он не мучился, умер сразу.
После похорон прошло два месяца, а она все еще не оправилась. И оправится ли когда-нибудь? Кто знает.
В кухне загорается свет. Она поднимает голову и видит Габриэля – он просит теперь называть его именно так. В руках у него пакеты с продуктами. Человек, называющий себя ее страшим братом, приходит к ней каждый день. Габриэль заботливый и хороший – хотя в детстве был очень странным, но она не хочет, чтобы он приходил. Ей не хочется возвращаться обратно в детство, когда в ее нелегкой жизни произошла страшная трагедия.
«Может быть, я проклята? – с тоской думает она. Может быть, все мои близкие умирают из-за меня?»
– Уходи, – глухо говорит она Габриэлю, щурясь из-за яркого света.
– Я принес тебе еды, Райли. Тебе нужно есть, набираться сил. Ты очень похудела.
– Оставь меня в покое. И хватит вламываться в мой дом, – огрызается она.
– Я твой старший брат, разве я могу оставить тебя в покое? К тому же я так долго тебя искал.
– Меня нашел, а Марлен? – резко спрашивает она.
По сестре Райли скучала, а по нему – нет.
– Нет.
Габриэль ставит чайник и садится рядом с ней за барную стойку.
– Хватит, милая, хватит горевать из-за него, тихо говорит он. – Я не могу смотреть на тебя. Поверь, он того не стоил. Совершенно. Он отвратителен.
Райли бьет его по щеке. На бледной коже остается розовый след.
– Не смей так говорить о Брайсе! – шипит она рассерженной кошкой. – Кто ты такой, чтобы так о нем говорить?
– Твой старший брат.
– Ты мне никто.
Габриэль пытается обнять ее, но она вырывается из его рук.
– Как ты меня достал, психопат! – кричит Райли. Выметайся из моего дома! Я сменю замки, чтобы ты больше не смел вламываться.
Габриэль с жалостью смотрит на нее и вздыхает.
– Что ж, сестра. Я не хотел показывать тебе это, но мне придется сделать это. Боль выжигают болью. Смотри. – И он выкладывает несколько фотографий прямо на барную стойку. Затихнув, Райли берет их в руки. На снимках – ее Брайс и какая-то рыжеволосая девушка, которую он то обнимает, то целует.
– Твой Брайс встречался не только с тобой, хмуро говорит Габриэль. – Ты была у него не одна.
– Бред, – неуверенно говорит Райли, перебирая фото. – Полный бред. Этой девки даже на его похоронах не было.
– Потому что ей стало плохо. Она от него беременна, – произносит Габриэль, не отрывая от Райли пронзительных глаз.
– Что? – шепчет девушка. – Врешь.
– Не вру, милая. Ты можешь встретиться с ней. Поговорить. Когда родится ребенок, сделать анализ ДНК. Его сестра знает про нее, только скрывает. Хочешь, спросим у нее? Хочешь?
– Зачем ты мне все это говоришь? – плача, спрашивает Райли. – Зачем ты пришел ко мне?
– Чтобы ты знала – он был не святым, твой Брайс, – ласково говорит Габриэль. – Тебе не стоит так по нему убиваться. Мое сердце разрывается, когда я думаю о тебе. Ты должна жить.
Райли не верит. Едет к сестре Брайса, которая, отводя глаза в сторону, говорит, что у брата действительно была другая и что она скоро родит. Едет к этой другой – та беременна и с большим животом, скоро уже рожать.
Габриэль, словно верный слуга, всюду молчаливо сопровождает ее, а потом привозит домой, уже поздно ночью. Райли убита. Она горько плачет, уронив голову на руки, а он гладит ее по спине и улыбается.
Ровно через месяц она почти обнаженная позирует ему для портрета. Еще спустя месяц он рассказывает ей тайну о том, что в смерти родителей виновата ее сестра. На третий месяц она понимает, что живет только ради него. Ради Габриэля. Райли не знает, что он взял фотографии трехлетней давности, где Саша был со своей бывшей. Что сестре заплатили деньги за ложь. Что бывшая ждет ребенка от другого мужчины и тоже обманула ее из-за денег.
Райли меняется. Ее душа больше не принадлежит ей.
– Злу не нужно разрушать души – это слишком затратно. Нужно лишь отыскать подходящую щель, сквозь которую можно проникнуть внутрь, – говорит Габриэль, поведав нам эту историю. – Райли стала моим любимым даймоном, моей отрадой, моей любовью. И одной из первых, кто сыграл на смерть, проходя свой личный лимб.
Габриэль наконец убирает от меня свои руки и подходит к Пэйтону.
– Да, я не случайно выбрал Дилана Мурмаера, это была моя маленькая месть для тебя, друг мой. Месть за то, что ты спас эту девчонку. Скажешь, что это глупо? Но я не тот человек, который забывает обиды. Поэтому я решил отнять твоего младшего брата. Посмотреть, что из этого выйдет. К тому же он был идеальной жертвой – уверенный в несовершенстве мира, тихо бунтующий в своей сломленной душе, но боящийся выходить с лозунгами на улицы. Тоскующий в одиночестве, но истерично отрицающий любовь, потерянный, насмехающийся над искусством, ищущий смерти. Послушай, Пэйтон, твой брат ведь действительно искал ее – существовал без смысла жизни и каких-либо целей. Читал умные книжки, твердил модные заповеди, переживал экзистенциальные кризисы один за другим. При этом он не был лишен благородства еще одной человеческой слабости, следующей после доброты. Идеально. Райли быстро очаровала его. И все его представления о любви и мире поломались. Те принципы, которыми ранее он обложил свои душу и сердце, разрушились, и Дилан стал чертовски уязвимым. Думая, что своей смертью защитит Райли, он спрыгнул с крыши.
Ровный тон Габриэля вдруг резко меняется, на лице появляется отвратительная гримаса, искажающая его привлекательные черты. Габриэль дергается, снова подскакивает к Пэйтону и бьет его по лицу, по груди, по животу.
– Пожалуйста, перестань! – кричу я. – Не трогай его!
– Заткнись! – велит мне Габриэль, тяжело дыша, и поднимает злые глаза на искореженные лики ангелов. – Вам весело, да? Весело? Хохочите своими немыми ртами, если сможете!
И он сам хохочет, словно одержимый, и кружит вокруг нас, запрокинув голову. Почему словно? Габриэль действительно одержимый. Он одержим тьмой. Это жутко, и я почти не дышу от страха. Я сама стала страхом, пропиталась насквозь его ядом. Я – ядовитая.
Смех Габриэля обрывается так же внезапно, как и начался, лицо становится спокойным, неживым, будто кукольным. Это мгновенная метаморфоза.
– Открою великую тайну, друг мой, – шепчет Габриэль. – Твой брат не покончил с собой.
Он садится напротив Пэйтона на корточки и снова рассказывает. И я вижу в глазах Пэйтона невыплаканные слезы – уже не ярости, а боли.
Ветер, дождь и отчаянная решимость. Он должен сделать это. Он сделает! Ради нее, ради Райли, ради своей любви. Дилан запрыгивает на парапет и делает крохотный шаг вперед. А потом еще один и еще.
Кроссовки выступают за край. Осталось совсем чуть-чуть. Бездна рядом. Бездна зовет его мертвым голосом. Бездна тянет к нему костлявые руки. Дилан готов спрыгнуть, не зная, что за ним наблюдает пара внимательных жадных глаз тени. Тень надежно укрылась и снимает его на камеру. Хочет запечатлеть момент смерти. Этот момент всегда сладок. Тень терпеливо ждет, мысленно подгоняя парня.
Когда Дилан уже готов пересечь черту, ему вдруг приходит сообщение – на обычный телефон. Пытаясь дать себе отсрочку, он открывает его и видит несколько фотографий. На них запечатлены его Райли и Габриэль. Она в облегающем темно-фиолетовом платье, которое они выбирали ей вместе, фривольно сидит на коленях Габриэля и обнимает за плечи. А он целует ее – то в податливую шею, то в мягкие губы, то в выпирающие тонкие ключицы. Они улыбаются, смотрят друг другу в глаза, и даже на фотографии между ними ощущается крепкая, неразрывная связь, которую Дилан раньше не замечал.
«Увидел твою подружку с каким-то странным типом, – пишет друг, единственный, кто знает о существовании Райли. – Увидел еще вчера, долго не мог решиться, говорить тебе или нет. Но все же пришел к выводу, что ты должен знать. Они сидели так почти час, я думал, она оседлает его прямо там. Но нет, он утащил ее в туалет, ну и сам понимаешь, что дальше было».
Дилан спрыгивает с парапета на кровлю – теперь он в безопасности. Только ветер все такой же ревущий и яростный. Ветер хочет принести жертву, а жертва больше не хочет смерти. Жертва все понимает.
Это как просветление. Горькое лекарство от продолжительной болезни. И понимание, что он едва не совершил непоправимое. Они ловко обвели его вокруг пальца!
«Ты так сильно в нее влюблен, – слышит Дилан в голове вкрадчивый голос Габриэля, который позвал его в свой кабинет, – что мне становится тебя жаль. Но правила “Легиона” незыблемы». – «Не понимаю, о чем ты», – удивленно отвечает ему Дилан, в тот момент ничего не понимая. «Ты знаешь, что Райли провалила свой лимб?» – «Нет. Даже не знал, что она его проходила». – «Я должен молчать, но не могу – мое сердце разрывается, друг мой. Райли проиграла и теперь должна умереть. Это так печально».
Взгляд у Габриэля был таким поникшим, что Дилану стало не по себе.
«В смысле – умереть?» – ошарашенно спросил он и узнал страшную правду: Райли получила личный лимб – убить его или умереть самой. «Но Райли влюбилась в тебя и не станет убивать. Поэтому скоро покинет нас. Насовсем. Жаль, что такая красивая, крепкая пара разрушится, – вздохнул Габриэль. – Проводи с Райли больше времени, пока есть возможность. Именно поэтому я рассказываю тебе об этом – мне так вас жаль…» – «Ты же можешь ее спасти! Ты же здесь главный! Отмени эти тупые правила!» – кричал Дилан вне себя от страха и ярости. Он крушил все, что видел в кабинете Габриэля, сорвал голос, даже набросился на хозяина «Легиона», однако ничего не смог изменить. Райли умрет – это правило. Ее смерть – плата за ее любовь.
«Что ты хочешь? – спрашивал Дилан, впервые в жизни плача перед чужим человеком, стоя на коленях. – Я все сделаю, что ты хочешь. Только сохрани ей жизнь». – «Жизнь за жизнь, – вздохнул Габриэль, поднимая Дилана. – Дело не во мне, пойми, пожалуйста, друг мой. Я хочу, чтобы Райли жила и наслаждалась жизнью. Дело в клубе. Даже если я сохраню ей жизнь, ее заберет “Легион”. Но есть один способ». – «Какой?» – «Найти человека, который умрет вместо нее».
И Дилан решил, что сделает это сам.
Придурок. Он всегда считал себя умным – как же им удалось манипулировать им? Они будто ввели его в транс, запугали и сломали волю. Дилан нервно смеется – они оба с ним просто играли! Оба! Девушка, которую он очень любил, и безумец, который организовал клуб для таких же больных душою, как и он сам.
Райли и Габриэль обманывали его, веселились, хотели, чтобы он сдох на потеху «Легиону». Но он не сдохнет. Кроме того, пойдет в полицию – расскажет обо всем, что происходит в этом проклятом клубе.
– Пошли вы к черту! – вдруг кричит Дилан громко. – Оба! А я буду жить!
«Спасибо, ты меня просто спас», – пишет он другу, удаляет все голосовые сообщения для Райли, которую еще несколько минут назад боготворил, и с тоской смотрит на серый дождливый город, почему-то вспоминая родителей и брата. Что бы они делали, если бы он все же сделал это? Как бы мама пережила? Сейчас он вернется в квартиру, сделает яичницу с колбасой, потому что чувствует зверский голод, и позвонит отцу. Тот поможет – всегда помогал. И старший брат его не оставит.
«Легион» будет разрушен. Он не видит, как со спины к нему подкрадывается тень и хватает за шею. Тень сильна и ловка – она забирает первый телефон и резко толкает Дилана в спину. Он перелетает через парапет и летит вниз, даже не успевая осознать, что случилось.
Тень снимает капюшон – это Габриэль. Он улыбается, неспешно подходит к краю и с любопытством заглядывает вниз – Дилан уже лежит на асфальте.
– Прости, – весело говорит Габриэль. – Райли не могла проиграть свой лимб. Настоящий лимб, я имею в виду. К тому же я уже стал ревновать. Она проводила с тобой слишком много времени.
Габриэль смотрит вверх и видит в хмурых свинцовых облаках очертания чьего-то лица.
– Смотри-смотри, – лихорадочно шепчет он. Смотри, что я делаю с теми, кого ты создал. Низвергаю обратно в бездну.
В ответ раздается трескучий гром, заставляя Габриэля захохотать.
Он хочет покинуть крышу, но вовремя прячется за коробками – появляется задыхающийся Пэйтон. Он понимает, что произошло, бросается к краю крыши, а Габриэль, с трудом сдерживая смешки, убегает. Телефон Дилана – тот, который был предназначен для связи с ним и даймонами, он забирает с собой. Никто не должен узнать о «Легионе».
Обычный же телефон Дилана разбивается. Габриэль делает все, чтобы следствие сочло это самоубийством. Благо, у него есть нужные марионетки.