یک فن |P.M.

глава 4

В субботу начинается новая глава из жизни современной Золушки. Мы улетаем в Мурманск на частном самолете. Для этого не нужно ни паспорта, ни билета, ни посадочного талона – мы проходим лишь контроль безопасности. В зале ожидания тоже не сидим – нам быстро предоставляют трансфер до самолета.
Я думала, что самолет будет крошечным, но это не совсем так – да, он меньше, чем остальные лайнеры, но при этом кажется внушительной серебряной громадиной. Огромной стальной птицей, которая поднимет нас в воздух. Я насчитываю семь иллюминаторов.
– Не бойся, – тихо говорит мне Пэйтон. – Это безопасно.
Он берет меня за руку и ведет за собой по непривычно низкому трапу, и мы оказываемся внутри «Челленджера-605». Салон кажется довольно просторным, как в бизнес-классе, комфортные кресла из белой кожи, двери и столики из темного дерева. Стюардесса в форме приветливо улыбается нам и выдает планшеты и удобные защитные наушники с оголовьем.
Мы с Пэйтоном садимся рядом, держась за руки и держа бокалы с сухим вином. Почему-то я думаю, что взлет будет сложным, нас начнет трясти, и мне немного страшно, однако взлетаем мы на удивление быстро – так, что спины вжимаются в кресла.
Полет проходит замечательно. Я любуюсь облаками из иллюминаторов, делаю фотографии – обязательно покажу маме и Авани, – с любопытством изучаю салон. Пэйтон сидит с открытым ноутбуком говорит, что ему нужно просмотреть какие-то важные документы, однако, когда я резко оборачиваюсь, ловлю на себе его задумчивый взгляд. Кажется, его мысли далеки от работы, но о чем он думает, я не знаю.
– Что такое? – спрашиваю я.
– Ты красивая, – говорит он.
Пэйтон часто повторяет мне этот комплимент, и каждый раз я немного смущаюсь.
– Ты тоже, – улыбаюсь ему я, думая, что он вернет мне улыбку, но его лицо остается серьезным, а глаза кажутся все такими же стылыми.
Ему больно. Я уверена, что ему больно – не телу, душе. И он пытается скрыть это. Неужели Пэйтона до сих пор продолжает мучить ситуация с бизнесом? Видимо, да. Он взял на себя слишком много ответственности. Люди, считающие, что могут контролировать все, испытывают чувство вины, когда что-то не получается.
Я подхожу к Пэйтону – самолет совсем не трясет и прижимаю его голову к себе.
– Все хорошо, волчонок, – говорю я, запуская пальцы в его черные волосы. – Все хорошо.
Он смотрит на меня не мигая.
– Нет, не хорошо, принцесса. Все очень скверно.
– Есть только две проблемы, из-за которых можно страдать: болезни и смерть. Все остальное можно решить. И ты решишь, – уверенно говорю я, желая его успокоить. А Пэйтон вдруг начинает смеяться.
– Ну чего ты? – ласково спрашиваю его я, а вместо ответа он усаживает меня к себе на колени. Я обвиваю его шею руками и смотрю в глаза.
– Пэйтон, если тебя что-то мучает, скажи мне, снова прошу я.
Вместо этого он молча целует мое лицо – виски, скулы, щеки, линию подбородка, оставляет следы требовательных губ на шее, зная, что мне это безумно нравится, проводит ладонями по телу, заставляя меня злиться – одежда мешает почувствовать их сполна.
Наш поцелуй с винным привкусом, и это опьяняет еще больше. Пэйтон окунает пальцы в рубиновую жидкость в своем бокале и обмазывает мои губы вином, а после слизывает его. Не понимая, что делаю, я отпиваю немного вина и тянусь к Пэйтону – хочу передать вино ему. Оно немного проливается, и рубиновая струйка течет по моему подбородку к шее, словно кровь. Пэйтон собирает вино губами и снова целует.
Мы оба не можем совладать друг с другом. Притяжение слишком сильное. Раны, нанесенные нежностью, слишком глубокие. Я уязвима более, чем обычно, но я хочу, чтобы он ранил меня своей безумной любовью.
В какой-то момент его ладонь оказывается под тонкой тканью блузки, лаская тело, а я направляю ее выше, к груди, сходя с ума от прикосновений, сначала почти невесомых, будто по обнаженной коже проводят пером, затем все более настойчивых, чуть болезненных, но мне это нравится. Я хочу чувствовать, хочу выпить всю эту боль до дна. Когда его руки сменяются горячими губами, у меня начинает кружиться голова, и я крепче впиваюсь пальцами в его плечи. В моем обожженном сердце горит колдовской костер, а кровь в венах становится тягучей плавленой медью.
– Я хочу тебя, – жарко шепчет Пэйтон, снова целуя мои губы и покусывая их, чередуя нежность и легкую боль.
Если бы он сказал, что я должна стать его сейчас, я бы не раздумывала ни минуты, но он отстраняется – приходит стюардесса. Стараясь дышать ровно, я спешно поправляю неприлично задравшуюся блузку, а она делает вид, будто ничего не заметила. Наверное, экипаж был свидетелем куда более откровенных сцен.
Нам приносят обед. Такое чувство, что мы в ресторане, – несколько вкусных блюд и десерт. Придя в себя, мы сидим бок о бок, едим и смотрим то друг на друга, то в иллюминатор, на небесное море. Небо чистого бирюзового оттенка – будто натянутый атлас с тонким белым узором облаков, прорисованных самой тонкой кистью из колонка. Наверное, это счастливая сказка. И я, наверное, самая счастливая Золушка в мире. Единственное, что меня настораживает, – запорошенный глубокой тоской и в то же время холодный взгляд Пэйтона. Его волк пробуждается все сильнее – может быть, чувствует близость Севера?
– Покажи фотографии! – просит он, и я протягиваю ему свой телефон.
– Даже пароля нет, – качает головой Пэйтон. Принцесса, ты беспечная.
– А что мне прятать? – пожимаю я плечами.
Он заходит в галерею и смотрит фото.
– Не понял. – На его лице появляется усмешка. А где твои особые фото?
– Что значит особые? – хмурюсь я.
– Ну, например, без одежды. У всех моих подружек были подобные.
– Прости, не успела их сделать, но в следующий раз специально для тебя постараюсь, – ядовито отвечаю я.
Иногда меня изводит ревность, хотя я стараюсь не показывать этого.
– А что, Винни не просил? – продолжает Пэйтон, который наслаждается моей злостью.
– Представь себе, нет. Не все же такие, как ты.
– Такие же прекрасные. Что за картина? – уже другим тоном спрашивает он, наткнувшись в галерее на одну из моих любимых работ Эндрю Уайета.
– «Мир Кристины». Чудесная, правда? – спрашиваю я.
На поле сидит девушка и смотрит на свой дом.
– Что в ней чудесного? – недоумевает Пэйтон. Просто девушка. Просто сидит. Просто смотрит на дом.
– Ты не прав. Приглядись. Это не просто пастораль.
Пэйтон всматривается в картину, хмурится, пытается понять.
– Художник изобразил свою соседку, которая страдала из-за серьезного заболевания и не могла ходить, только ползать. Однако при этом она обладала такой силой духа, что не хотела, чтобы за ней ухаживали, и передвигалась сама. Кристина не просто сидит, разглядывая пейзаж, ей предстоит на руках проползти все это поле до своего дома. Приглядись к ее рукам, к ее волосам, к ее позе. Она напряжена, но не собирается сдаваться. Сначала я долго не понимала смысла этой картины, а когда до меня дошло, заплакала. Мир не такой, каким он может казаться на первый взгляд, говорю я, чувствуя, как щиплет глаза.
– Почему ты плачешь? – спрашивает Пэйтон с удивлением.
– Я не плачу.
– Я вижу слезы.
– Я… Просто картина прекрасна. Когда я думаю о ней, на глаза наворачиваются слезы. Слезы – это не всегда плакать.
– Дурочка, – неожиданно мягко говорит Пэйтон и гладит меня по волосам. – Раз эта Кристина была такой сильной, радуйся за нее, а не плачь.
Я прячу лицо.
Посадка не такая мягкая, как обычно, – нас немножко трясет, но пилоты сажают самолет уверенно. Забывшись, я аплодирую им, как делала раньше, но Пэйтон так странно на меня смотрит, что я опускаю руки. Мне не хочется казаться в его глазах восторженной дурочкой.
Стюардесса тепло с нами прощается.
– Вы очень красивая пара, – с улыбкой говорит она нам. – Надеюсь, вы пронесете свою любовь и нежность через много-много лет.
Я благодарю ее искренне, от всего сердца, а Пэйтон смотрит так, будто она обозвала его, и стюардесса моментально меняется в лице.
– О, простите, наверное, что-то не то сказала, спешно добавляет она.
– Все хорошо, – отвечаю я. – Спасибо еще раз большое! Это был потрясающий полет!
Покинув аэропорт, мы садимся в большой внедорожник, который уже ждет нас. Улыбчивый водитель ставит сумки в багажник, и мы едем. Пэйтон снова смотрит в свой телефон, а я верчу головой в разные стороны. Мне все интересно. Аэропорт находится километрах в двадцати от города, но мы едем не в Мурманск, а направляемся к побережью Баренцева моря. Водитель говорит, что проехать нужно около ста тридцати километров.
Отчего-то я думала, что всюду нас будет ждать снег – все-таки мы на Кольском полуострове, за полярным кругом, однако снега нет.  Из окна я любуюсь осенними заполярными красками. Я снова ошиблась – думала, что осень здесь будет бесцветной и однообразной, наполненной холодными красками, но это не так. Северная осень – яркая, акварельная, чуть подернутая легкой полупрозрачной дымкой, что придает ей меланхолии, а все ее краски теплые: желтые, оранжевые, красные. Даже безоблачное небо мягкого голубого цвета. Всюду сопки, камни, а еще ручьи, заводи и мелкие озера, и вода в них такого же цвета, как и небо.
Северная осень завораживает меня. Здесь сухо, хоть и холодно. Северная осень дышит солоноватым ветром.
– Можно остановиться? – говорю я.
– Зачем? – не поднимая головы, спрашивает Пэйтон, задумчиво касаясь тонкого шрама на подбородке.
Я давно заметила за ним такую привычку. А иногда он играет зажигалкой, когда думает о чем-то.
– Хочу сделать фотографии. Можно?
– Притормози, – велит он водителю.
Я выхожу из машины и делаю снимки, надеясь, что смогу передать осенние краски с помощью акварели. Я должна рисовать – с появлением в моей жизни Пэйтона я понимаю это все лучше и лучше.
– Сфотографируйте нас, – прошу я водителя, отдаю ему телефон и беру за руку Пэйтона, который жутко недоволен.
– Я не хочу, – говорит он.
– Пожалуйста, – прошу я. – Ну давай же. Смотри, как здесь красиво!
Он нехотя соглашается, встает рядом со мной, но не обнимает, и тогда я сама обнимаю его и кладу голову на плечо.
– Пусть это будет первой из наших общих счастливых фотографий, – улыбаюсь я, пока водитель делает снимки. И обнимаю Пэйтона за пояс, утыкаясь носом ему в грудь.
– Дурочка, – слышу я его тихий голос и висну на его шее – внезапно для самой себя. Настроение очень игривое, и я безумно хочу романтики.
– Покружите ее, классные кадры будут, – советует водитель, но Пэйтон не делает этого, а просто ставит меня на землю.
– В машину, – коротко приказывает он.
Мы снова трогаемся в путь.
Асфальтированная дорога кончается, и мы едем по грунтовой. И после поворота видим странного человека – водитель, смеясь, говорит, что это пугало, которое принарядили путешественники. Меня это пугает, Пэйтона веселит.
Чем дальше мы едем, тем суровее, величественнее становятся пейзажи. Кустарников нет – один лишь мох и камни, но до чего же вокруг красиво. И чувствуется близость моря.
Когда я вижу полоску воды вдалеке, внутри меня звенят хрустальные колокольчики. Это просто чудо какое-то. И я не понимаю, почему Пэйтон становится все холоднее и отстраненнее.
– Что с тобой? – спрашиваю я. Он будто чужой.
– Болит голова, – говорит он, пронзая меня взглядом.
Я тянусь к нему за поцелуем, но он мне не отвечает, лишь касается губами щеки, и все.
Мы останавливаемся на базе отдыха вдали от поселка. Гостеприимные хозяева заселяют нас в отдельный домик. Кажется, они понимают, кто такой Пэйтон, и стараются ему угодить. Воздух здесь кристально чистый, соленый, и я вдыхаю его полной грудью.
Дом не слишком большой, но уютный, с камином и панорамным окном, из которого открывается шикарный вид на залив. Я стою напротив и наблюдаю за неспешными тяжелыми волнами, которые плавно накатывают на песок. Вода темнее неба и даже с расстояния кажется ледяной.
Мы встретились. Я и северное море. Я хочу впустить в сердце его холод. Я влюблена в него. Пэйтон подходит ко мне со спины, как всегда, неслышно, и обнимает за талию, кладя на плечо голову.
– Красиво? – спрашивает он.
– Красиво, – отвечаю я, глядя на воду. – Даже если мы не увидим северное сияние, то сюда стоило приехать ради моря.
– Стоило, – эхом откликается Пэйтон.
Это море слишком прекрасно. Как и тот, кого я люблю. «Убегай!» – слышу я слабый голос демона и прогоняю его.
Мы садимся в машину и осматриваем местные достопримечательности: кладбище мертвых кораблей, заброшенный дом на краю моря, в котором вполне может жить монстр, гранитные скалы на побережье, далекий маяк, заваленный огромными круглыми камнями пляж, водопад… Солнце светит приветливо и мирно, и море играет теплыми синими красками. Мы оба по большей части молчим. Пэйтон погружен в свои мысли, а я думаю о нем, хотя время от времени восклицаю что-то, наслаждаясь видами.
На охоту за северным сиянием Пэйтон решает отправиться куда-нибудь подальше от людей, я не спорю – верю ему.
Около половины девятого вечера мы стоим на обветренном скалистом берегу. Ужасно холодно – мне кажется, что я все-таки оделась не по погоде, но я не подаю вида, что замерзла, наслаждаюсь воздухом, шумом волн и теплом Пэйтона, который, обняв меня, неподвижно стоит и смотрит куда-то вдаль, словно пытается увидеть за горизонтом Арктику. Слышен приглушенный гул – так звучит северное море. Я чувствую простор и свободу, но в то же время мне кажется, будто меня загнали в клетку. Волны внизу кажутся зловещими – ветер разогнал облака, но море неспокойно.
Я вспоминаю картину, которую рисовала: влюбленная пара на скале, в подножье которой вгрызаются волны. Все кажется ужасно странным.
– Думаешь, сегодня будет северное сияние? спрашиваю я.
– Не знаю, принцесса. Может быть, – отвечает он чужим голосом.
– Тогда будем ждать.
– Всю ночь?
– Как ты захочешь.
На море появляется светящийся во мраке корабль, и я всматриваюсь в него, пытаясь запомнить, чтобы изобразить на холсте. Пэйтон отпускает меня и отходит. Он стоит у меня за спиной, прожигая взглядом дыру между лопатками. Толкнет – и я упаду вниз. Не знаю, откуда в моей голове эта мысль – возможно, это голос моего демона.
Морской гул становится сильнее. Ветер крепчает. Сердце отчаянно бьется. Наваждение это или интуиция – я не знаю, но мне кажется, что за моей беззащитной спиной Пэйтон поднял руку. Мне кажется, что на меня смотрит волк, а не человек. На мгновение меня накрывает колкий противный страх – а что, если… Что, если Пэйтон захочет со мной что-то сделать? Что, если он специально привез меня в это безлюдное, дикое место? Что, если он с самого начала планировал это и теперь ему осталось сделать лишь последний шаг?
Наблюдая за далеким кораблем, я вдруг улыбаюсь морю – словно в последний раз. И слышу, как оно вздыхает. Даже если и так, эти недели были самыми лучшими в моей жизни. Я сумасшедшая. Но я с самого начала полюбила его тьму. Мои плечи расслабляются, на обветренных губах продолжает играть улыбка. Мне вдруг становится спокойно. Пусть будет так, как будет. Если он хочет меня убить – пусть убьет. Я не в силах сопротивляться.
– Я люблю тебя. – Мой голос звучит звонко, словно хрустальный весенний ручей. Ни капли сожаления. Ни намека на горе. – Я тебя очень люблю, волчонок. Наверное, буду любить тебя вечно.
Несколько секунд тянутся бесконечно. И я закрываю глаза, чуть запрокинув голову. Мои руки будут как крылья, а душа станет морской пеной. Пэйтон обнимает меня со спины за плечи, сцепив пальцы одной руки на запястье второй.
– Я тоже тебя люблю, – говорит он дрожащим голосом. – Очень сильно, принцесса.
И я понимаю, что он впервые говорит о любви, а не о том, что без ума от меня.
Мне хочется плакать. Не знаю, что за блажь на меня нашла. И откуда вообще взялись злые мысли о том, что этот человек хочет мне навредить. Глупая, какая же я глупая… Почему я вообще о нем смею так думать?
Пэйтон разворачивает меня к себе, целует в губы, греет пальцы горячим дыханием и ведет обратно к машине, поняв, что я слишком сильно замерзла. В машине намного теплее, но мне кажется, будто я продрогла до костей. У Пэйтона красные глаза, будто заплаканные. И бледная кожа в темноте кажется мраморной.
– Что случилось? – ошарашенно спрашиваю я, забыв о холоде.
– Ничего.
– А глаза?..
– Покраснели от ветра, – отмахивается он, включая зажигание.
– Я тебя люблю, – на всякий случай повторяю я тихо.
Пусть он лучше услышит это еще тысячу, миллион раз, чем не услышит никогда. На слова любви нельзя скупиться. Их нужно произносить.
Слова любви – самое сильное заклятие.
– Знаю, – отвечает Пэйтон.
Его пальцы, лежащие на руле, подрагивают. Я не понимаю, в чем дело, а когда смотрю в его лицо, он слабо улыбается. Ничего волчьего в его взгляде нет только такая усталость и тоска, что я вдруг четко осознаю, как хрупок внутри этот человек на самом деле. Он окружил себя тысячами барьеров из твердых горных пород, окутал бесконечной притягательной тьмой, чтобы не сломаться, чтобы не рассыпаться в пепел. И я чувствую, что хочу защитить его от всех невзгод и бед, которые на него сыплются.
В этом бесконечном мраке я вижу свет. Я изначально видела его, но не понимала этого и думала, будто меня манит тьма. Мои ледяные от ветра пальцы оказываются на его чуть колючей щеке, которая буквально пылает от жара.
– Что бы ни случилось, я буду тебя любить. Даже если ты забудешь меня, даже если возненавидишь, даже если решишь убить.
Пэйтон вздрагивает от этих слов и поворачивается ко мне.
– Не говори так, – просит он отрывисто.
– Не буду, – соглашаюсь я и смотрю в окно. Мои глаза расширяются от удивления. – Боже, Пэйтон! Смотри! Смотри же! – кричу я, и он поднимает глаза к небу.
Машина останавливается, мы спешно ее покидаем и поднимаем головы. Там, по темному и низкому безоблачному небу из-за горизонта несется изумрудно-зеленое пламя, в котором появляются языки то сиреневого, то розового, то ультрамаринового. Цвета неспешно меняются, пламя перестраивается в полоски, закручивается, и кажется, будто кто-то играет небесную музыку, а ноты превращаются в цвета и переливаются один в другой. При этом вокруг звенит ломкая тишина и даже дыхание моря почти не слышно.
Северное сияние становится ярче, набирает силу, сверкающей аркой перекидываясь от одного края неба к другому. Оно прекрасно и пугающе одновременно. Настолько величественно, что дух захватывает.
Я ощущаю себя пленницей бога северного моря. И этот бог держит меня за руку, вскинув голову к небу. Мы оба прикасаемся к какой-то древней загадке и молча обещаем небу ее хранить. Я вспоминаю, что ненцы считают северное сияние временем мертвых. В это время по небу бродят души.
«И мы с братом придумали историю, что тот, кто сможет пройти сквозь нее, попадет в тот город и станет его защитником. Решили ждать звездный корабль», вспоминаю я слова Пэйтона, которые надолго засели в моей памяти.
– Он уже там, – тихо говорю я Пэйтону, не отпуская его руки и не отрывая взгляда от неба.
– Кто?
– Твой брат. Он уже стал защитником волшебного города.
Пэйтон ничего мне не отвечает – все так же смотрит вверх, лишь сильнее сжимает мою ладонь. Еще несколько минут, и северное сияние угасает – утекает обратно в волшебный мир. Я вижу, как Пэйтон касается глаз кончиками пальцев, будто бы украдкой вытирая слезы. Но когда он поворачивается ко мне, кажется спокойным.
– Твоя мечта сбылась, – говорит он мне в машине.
– Сбылась.
Я все еще не верю, что увидела северное сияние своими глазами. Не верю! Мне кажется, что это дивный сон.
– Это что-то потрясающее… Никогда не думала, что оно настолько невероятное! Может, мы спим? смеюсь я и хлопаю себя по щекам оледеневшими пальцами. Больно.
– Мне нравится исполнять твои мечты, – вдруг говорит Пэйтон.
– Почему?
– Потому что я люблю видеть тебя счастливой.
Наша охота за северным сиянием прошла успешно. Мы возвращаемся на базу отдыха, в наш уютный и теплый домик. В камине с треском полыхает огонь. Нас ждет бутылка вина и ужин, заказанный из ресторана на территории базы.
Мы уставшие, замерзшие, но довольные. Сначала ужинаем, а после сидим перед камином. Я улыбаюсь и тяну руки к пламени, рассказываю Пэйтону что-то, а он пьет вино и слушает. Его взгляд больше не пугающе стылый – он теплый и ласковый.
На борту самолета нами управляла страсть, а сейчас мы оба охвачены нежностью. И мне кажется, что нежность ранит сильнее пули.
Я засыпаю на руках у Пэйтона, и он относит меня в кровать. Сквозь сон я слышу его тихий голос.
– Прости меня.
Какое-то время он сидит рядом, а после хочет уйти, но я хватаю его за руку и прошу остаться. Пэйтон ложится в кровать рядом со мной на бок, так, чтобы видеть мое лицо. Мы сотканы из нежности, боли и отблесков северного сияния. И этой ночью все хорошо.
Я просыпаюсь раньше Пэйтона и просто рассматриваю его лицо в полутьме, гладя кончиками пальцев волосы. Он не идеальный, но в нем есть что-то такое, что заставляет меня считать его лучшим. И если раньше во мне жили отголоски страха, который вызвал во мне неведомый Поклонник, то теперь я окончательно от него излечилась. Любовь сильнее страха.
На улице, кажется, дует ветер, и в домике довольно прохладно, но я нежусь под одним одеялом с Пэйтоном и наслаждаюсь теплом его тела. Когда он открывает глаза, я тотчас делаю вид, что сплю, а сама наблюдаю за ним сквозь ресницы. Какое-то время он рассматривает меня, убирает прядку со щеки, поправляет одеяло. Потом встает – я снова вижу шрамы на его теле – и одевается. Он уходит, а я остаюсь одна, довольная и ослепленная своей любовью. Все слишком прекрасно, чтобы быть правдой.
Я одеваюсь и спускаюсь по лестнице в гостиную. Пэйтон стоит внизу с пистолетом в руках и задумчиво его разглядывает. Тем самым пистолетом, который я однажды уже у него видела.
– Зачем он тебе? – удивленно спрашиваю я.
Его плечи дергаются, и он резко поворачивается, инстинктивно спрятав пистолет за спину.
– И тебе доброе утро, принцесса, – хмуро говорит Пэйтон.
Я обнимаю его, зеваю и повторяю вопрос:
– Зачем тебе пистолет?
– Для защиты, – нехотя отвечает он.
– От кого? – не отстаю я.
– От людей. Мало ли кто здесь встретится. – Голос Пэйтона становится отстраненным.
– А ты смог бы выстрелить в человека? – спрашиваю я.
– Да.
– А можно я подержу пистолет?
– Нет.
– Почему ты такой сердитый? – Я заглядываю в его глаза и пытаюсь понять, что опять не так.
– Потому что всю ночь ты закидывала на меня ноги, – ворчит Пэйтон, пряча оружие, – и отбирала у меня одеяло.
– Что-то я такого не помню, – снова зеваю я.
– Зато помню я, – усмехается он. – А еще я голодный, как волк. Собирайся, и пойдем есть. Иначе я съем тебя.
После завтрака мы хотим погулять, но погода, вчера сухая и ясная, меняется. С моря приползают тяжелые свинцовые тучи, идет дождь, волны становятся большими и хлесткими. Мы остаемся в домике. Я рисую, глядя на потемневшую воду через панорамное окно, а Пэйтон сидит рядом и наблюдает за мной, как преданный пес за своей хозяйкой.
Мы уезжаем после обеда – нас ждет джет. Мне не хочется прощаться с северным морем, не хочется его отпускать, но я должна это сделать. «Еще вернусь», обещаю я, глядя на свинцовое море, чьи волны становятся будто пластмассовыми. И мне кажется, я снова слышу его дыхание.
* * *
Пэйтон внимательно наблюдает за Элизабет. За тем, как она рисует, за каждым ее движением, за одухотворенным выражением лица, за тем, как влюбленно она смотрит на бушующее море. Она прекрасна. Живет своими красками и кистями и видит то, что заметит далеко не каждый. Элизабет рисует дождливое море, над которым хмурится небо, а в этом море – маленькую лодку с мужчиной и женщиной.
Она действительно особенная. Не такая, как те, которых он встречал раньше. Даже не такая, как Кейт, которую Пэйтон считал одной из лучших девушек. Он действительно думал, что любит ее, и действительно испытывал к ней сильные чувства, но между ними никогда так не искрило, как между ним и Элизабет. Они ведь даже не спали вместе, а он с ума по ней сходит. И он не смог ее убить.
Телефон вибрирует – приходит новое сообщение.
«Сбор “Легиона” состоится в полночь, в третье воскресенье октября.
Тема: любовь к девушке или месть за брата.
Даймоны, вы можете начать вносить ставки.
Panem et circenses!»
Ниже идут ссылка и фотографии парня и девушки.
На первом фото – Элизабет. Она сидит на лавочке в парке, вытянув ноги, обтянутые джинсами, и светло улыбается; ее карамельные волосы заколоты в высокий хвост, рассыпавшийся по плечам.
На втором – Пэйтон. Он стоит рядом со своей машиной с независимым видом. Черный костюм, черное пальто, черные глаза. Даймоны не узнают, что это один из них.
На третьем снимке они вместе. Целуются около ее дома. Одна его рука – на ее тонкой талии. Второй Пэйтон придерживает Элизабет за подбородок.
Пэйтон рассматривает это фото мрачно, с затаенной ненавистью. И резко вырубает телефон. Те, кто поставит на месть, проиграют. Он влюбил ее в себя, но убить Элизабет не сможет. А ведь специально привез ее в это место, заранее все спланировал.
«Мы спустились вниз, ее накрыла волна и унесла в море. Я ничего не мог поделать». «Она оступилась и упала со скалы вниз, прямо в море». «Ночью она ушла к морю, хотя я говорил ей, что это опасно, и больше не вернулась».
Море могло бы надежно скрыть его тайну, и месть была бы совершена, торжествуя над несправедливостью. Однако Пэйтон не смог столкнуть Элизабет, когда подвернулся удобный момент. Когда она стояла к нему спиной и ни о чем не подозревала. Когда ее спина была такой беззащитной.
Пэйтон стоял позади, стиснув зубы, и его демон убивал ангела, шепча, что нужно убить Элизабет. Ангел исходил кровавой пеной, его крылья с треском ломались, но он не сдавался.
Пэйтон не смог решиться на это. Не смог даже пальцем тронуть убийцу брата. Даже достал от отчаяния пистолет – решил, может быть, он поможет? Может быть, выстрелить – и дело сделано? А ее тело никто никогда не найдет, море не выдает секретов. Не смог. Стоял, словно обездвиженный. И не смог. А потом Элизабет сказала, не оборачиваясь, что любит его, и он опустил руки. Понял: что угодно, только не убийство. Спрятал пистолет, подошел и крепко обнял.
Когда-то Пэйтон представлял ее смерть во всех подробностях. Он убивает ее и, перед тем как она навечно закроет глаза, говорит, что это месть за его брата, Дилана, с которым она когда-то играла. Которого она влюбила в себя и цинично убила, вынудив прыгнуть с крыши. Только тогда, когда обнимал Элизабет, вдруг понял: ее смерть не принесет ему облегчения. Месть не вернет ушедших отца и брата, не вернет матери здоровья, не подарит ему счастья.
Все это дошло до Пэйтона внезапно и так отчетливо, что он понял, каким слабаком был все это время. И принял решение. Он уничтожит Райли, но Элизабет не тронет. Без нее смысла в жизни не будет. А на обратном пути они увидели северное сияние, про которое он совершенно забыл. Это было словно наградой за то, чего он не сделал.
Глядя на зелено-розовые причудливые переливы, заполнившие небо, Пэйтон вдруг подумал, что это знак от брата. Что сейчас он принял правильное решение. Ведь северное сияние – это время мертвых. А он должен жить. Глядя на рисующую Элизабет, Пэйтон принимает решение все ей рассказать. Райли они уничтожат вместе.