یک فن |P.M.

глава 10

– Я начну издалека, – говорит Габриэль, подняв голову и глядя на изуродованные лики ангелов. С самого начала. И расскажу обо всем. Вам же отводится роль внимательных слушателей. Надеюсь, вам будет интересно.
У меня нет никакого интереса, только дикий, пронзающий насквозь страх и решимость спасти Пэйтона, а значит, я часами готова слушать байки этого сумасшедшего.
– Когда мне было пять, моя мама – кровная мама – покончила с собой. Она была отвратительной – такая красивая, молодая, похожая на Мэрилин Монро, пахнущая свежестью и цветами и при этом такая грязная. Лицо, подаренное ангелами. Сердце, изгрызенное демонами. – Габриэль вздыхает. – Она часто пила алкоголь – прямо из бутылки, но забывала, что я тоже хотел пить. Уходила куда-то, не помня о том, что я хотел есть. Когда я плакал, она запирала меня в темной комнате, кишащей чудовищами, и уходила. А я мог только кричать и бить кулаками в дверь, боясь, что чудовища затянут меня в свою нору под кровать и я стану таким же, как и они. Мне было так страшно, сестра, так страшно, что я хотел умереть, вздыхает Габриэль. – Я плакал, кричал, мочился под себя, а ей было все равно. «Мамочка, – умолял я. Прости меня, мамочка! Выпусти меня, я больше не буду плакать! Только выпусти». А ей было все равно – она пила и засыпала с включенным телевизором.
Иногда к маме приходили мужчины, и, когда они запирались в ее комнате, куда мне нельзя было заходить, я слышал ее крики. Сидел под столом, зажимал уши, рыдал – думал, что ее бьют, но сейчас-то я понимаю, что там действительно происходило. Это было так грязно, что только при одном воспоминании об этом мне хочется помыть руки.
Но все-таки иногда она была хорошей. Переставала пить и пускать домой незнакомых мужчин, вспоминала обо мне. Это были счастливые дни, – с теплотой в голосе вспоминает Габриэль. – Мы вместе гуляли, она читала мне книги и обещала увезти на море я всегда мечтал его увидеть. Наш дом был весь в цветах – она очень любила их и говорила, что я самый красивый цветочек на свете. Это было так мило. Еще мама красиво рисовала, и второй моей мечтой было рисовать так же, как и она. Жаль, что таких светлых периодов было мало. Мама была слишком слабой. То, что с ней произошло, – закономерно, но в детстве я этого не понимал.
Маленькая квадратная комната, спертый воздух, расправленный диван с грязным бельем. На нем лежит маленький худенький мальчик с льняными, давно не стриженными волосами и острыми коленками. Из окна без штор на него светит густой лунный свет, придавая лицу синеватый нездоровый оттенок.
Вцепившись в одеяло, мальчик прислушивается к звукам в доме. Шаги. Тихие чужие шаги. Сначала он думал, что это монстры вылезли из-под кровати и ходят по их с мамой дому, ищут людей, чтобы забрать. Что монстры делают с людьми, мальчик не знает – наверняка что-то страшное – и дрожит от ужаса. А потом он слышит голос – мужской, человеческий, тихий. Монстры только мычат и воют, разговаривать они не умеют. Значит, это не монстр, это кто-то другой.
Несмотря на страх, мальчик встает с дивана и на цыпочках идет к двери. Он приоткрывает дверь своей комнаты и видит большую черную тень, которая ходит туда-сюда.
– Я ее убил, – нервно говорит тень кому-то по телефону. – Случайно грохнул эту шлюху. Просто ударил по морде, а она неудачно упала и пробила себе голову. Что теперь делать? Что делать? Что со мной будет?
Тень не знает, что мальчик ее видит. Тень даже не подозревает о его существовании. Тени невдомек, что мальчик чувствует запах теплой крови, из-за которого зажимает нос, боясь издать хоть один звук.
– Нет, свидетелей нет, – отрывисто говорит тень, продолжая мерить комнату шагами. – Мы были вдвоем. Что говоришь? Отпечатки? Сейчас сделаю. Но, если что, ты прикроешь меня, понял? Один я тонуть не буду, заберу всех. Я не нервничаю! Просто зол. Как же она неудачно упала, а! Словно нарочно! Прямо перед выборами. Ладно, отключаюсь.
Тень достает салфетки и лихорадочно начинает протирать все вокруг, будто решила убраться, а затем, осмотревшись, но так и не заметив мальчика, наблюдающего за ней через щелку, выскальзывает из квартиры.
Мальчик выбегает из своей комнаты и через гостиную бежит в комнату мамы. Она спит на полу, с пробитой головой, вся в крови, почти без одежды, неподвижная и все еще теплая. Мальчик кидается к ней и обнимает, пачкаясь в крови.
– Мама, – говорит он тонким голосом, – мама, тень ушла! Мама, вставай!
Но она не просыпается. И тогда мальчик начинает плакать.
– Мамочка, открой глазки, мамочка, очнись! просит он ее, но все тщетно.
Мальчик лежит рядом с остывающим телом, перестав замечать запах крови. Он то плачет, то замолкает, проваливаясь в беспамятство, то снова кричит. Днем взрослые, слышавшие его крики, вскрывают квартиру. И видят то, от чего им становится нехорошо – мертвую женщину и ее маленького сына, испачканного в крови и поющего ей колыбельную.
Лицо Габриэля равнодушно, хотя от его рассказа кровь стынет в жилах.
– Знаешь, сестренка, – продолжает он спокойно, – в тот момент я ее возненавидел. Как она могла бросить меня одного? Как только посмела оставить меня? Я провел рядом с ее телом целую ночь и утро, потому что надеялся, что она встанет. До сих пор помню, как меня пытались оторвать от холодной мамы, а я тянулся к ней и кричал так, что потерял голос. А еще помню запах теплой крови – тогда этот запах казался мне отвратительным, но со временем я полюбил его.
Он вздыхает.
– Меня отправили в детский дом, где дети меня возненавидели. Они дразнили, издевались и даже били. Те дни были наполнены мукой и слезами. Я даже не знал, за что они со мной так поступают. Ведь я был добрым и послушным ребенком, всем улыбался и рисовал картинки в подарок. Взрослые называли меня ангелом. Только уже потом я понял, почему они так вели себя со мной. Общество ненавидит слабых. А доброта – это главная слабость людей. Ее нужно выдавить из себя, словно гной. Только тогда придет сила. Я понял это, когда отправил на тот свет всю семью того, кто убил мою маму. Что ж, я отвлекся. Продолжим.
В приюте мне было несладко. Я даже не мог толком сходить в туалет – дети поджидали меня там, зная, что воспитатели ничего не увидят. И делали все что хотели. Однажды меня заперли в шкафу, подперев его шваброй, и я провел там несколько часов в компании монстров. Однажды заставили надеть на себя платье и кричали, что я похож на девчонку. Однажды избили так, что сломали руку. Это был настоящий ад, и все, что у меня было, – кисти и краски, которые спасали меня.
Впрочем, в приюте я пробыл недолго – меня усыновила обеспеченная семейная пара, дальние родственники мамы. Они были женаты лет десять, но детей у них не было из-за проблем со здоровьем. А я стал их сыном. Новая мама была не такой красивой, как моя, от нее не пахло цветами, и она совершенно не умела рисовать. Но она не пила и была доброй и заботливой, хоть и строгой. Я всегда был сыт, у меня появились красивые игрушки и новая одежда. Она не била меня и не ругала, даже когда я ходил под себя ночью. К тому же у меня появился отец, не похожий на тех мужчин, которые ходили к моей маме. Он был высоким и грозным, но не злым. Каждую ночь я прислушивался – не доносятся ли из их спальни крики? Не бьет ли отец новую маму? Но нет, все было хорошо, и я успокоился. Принял его. Научился называть папой.
Все было хорошо до тех пор, пока мама не забеременела. Для родителей это было чудо – они уже и не надеялись, что у них могут быть родные дети, а тут сразу двойня. Тетка, сестра отца, говорила, что это благодаря мне. Что они взяли меня из приюта, и небо отблагодарило их за это. Я был так горд собой! Видел, каким счастьем светятся глаза мамы и папы, и понимал – это моя заслуга. Сначала я очень радовался. Думал, что у меня появится младший братик и что мы будем вместе играть. Однако все с самого начала было не так. Беременность мама переносила тяжело, почти все время лежала в больницах, отец пропадал на работе, и мною занимались тетка и няня, которых я терпеть не мог. Мне было обидно, что родители забыли обо мне, и я часто плакал. Переживал – вдруг я стал ненужным? Вдруг меня снова отправят в приют? Я не хотел терять родителей, не хотел снова проходить все круги детского ада, а потому изо всех сил старался быть хорошим, как послушная собачка. Делал все, чтобы радовать их.
Потом родились вы, мои сестренки-близняшки. Когда я впервые увидел вас, то испугался – не понимал, почему вы такие маленькие и красные, почему так громко плачете, разевая беззубые рты, словно рыбы на воздухе. Вы казались мне маленькими монстрами. И я не понимал, почему мама так ласково смотрит на вас, а папа хвастается друзьям. Я был маленьким и испуганным, но в моей душе росли боль и ярость. В какой-то момент я готов был унести вас в лес и даже разрабатывал план, но мама словно что-то почуяла. – Габриэль снова улыбается воспоминаниям. – Она долго разговаривала со мной, говорила, что любит, что с появлением сестер ничего не поменяется. И я успокоился.
Постепенно я привык к вам и даже полюбил. Мне разрешили дать вам имена, и я назвал вас в честь любимых имён первой мамы – Райли и Мерлена. Папа, правда, сказал, что имена глупые, но мама – что красивые и девочек будут звать так и никак иначе. Тетка а она имела особую власть в семье – поддержала ее. Так вас и назвали. – Габриэль гладит Райли по волосам и продолжает: – Вы, мои сестры, росли. Я тоже. Но с возрастом я все больше понимал разницу. Вы маленькие, а я большой. Вы девочки, а я мальчик. Вы родные, а я приемный. В детстве вы много болели, и все внимание уделяли вам. Нет, меня не забывали, но я чувствовал себя отошедшим на второй план, несмотря на слова мамы. Мне было безумно обидно. Это ведь благодаря моему появлению у родителей родились дочки! Это ведь из-за меня их отблагодарило небо!
Однажды, в ваш день рождения, когда внимание было направлено на вас, я услышал разговор отца и его друга. «Теперь осталось родить сына», – заявил друг. Я думал, папа ответит, что у него уже есть сын, есть я, но он сказал что-то вроде: «Да, мы собираемся», и я так разозлился на него за это, что убежал из дома и подобрал на улице щенка. Он был маленький и смешной, забавно вилял хвостом, а мне очень хотелось понять, какой он внутри, из чего состоит, чем наполнено его маленькое сердечко. Сможет ли он жить без воздуха? А дышать в воде? Это было столь острое желание, что я не устоял перед искушением провести эксперимент и задушил его шнурком от кроссовки. Удивительно, но мне стало легче – гнев на родителей и страх покинули мое тело. Жалости не было, лишь ощущение собственной силы. Смерть стала волшебным эликсиром. И я начал меняться: понял, что больше не маленький и слабый, а сильный, повелеваю целыми жизнями! И с тех пор изредка я начал устраивать охоту – совершал мелкие вылазки и искал животных. Иногда я их отпускал – хотел, чтобы они рассказали обо мне своим родичам. Это было так наивно и по-детски глупо, – смеется Габриэль. – Сейчас я очень хорошо понимаю это, но тогда это казалось мне правильным. А еще мне нравилось слушать, как взрослые недоумевают – мол, кто убивает собак и кошек в округе? Что за маньяк завелся? А это был я. Только они и подумать на меня не могли. Взрослые бывают такими глупыми.
Все это время я пытался стать хорошим старшим братом и со временем полюбил своих крохотных сестренок, пообещав маме, что буду вас защищать. Вы были абсолютно одинаковые – лицами, одеждой, даже игрушками… Может быть, однажды ты вспомнишь, как вы обе любили своих плюшевых кроликов – это я выбирал их для вас. Все, кроме родителей и меня, путали вас. Я всегда знал, кто есть кто.
Когда вы были маленькие, то любили меня так же, как вас любил я. Однако с возрастом ты, моя дорогая Марлена, стала от меня отдаляться, а вот с Райли мы всегда были вместе, всегда понимали друг друга. – Габриэль с улыбкой смотрит на девушку, сидящую у его ног. Она поднимает голову и возвращает ему улыбку, а он гладит ее по голове.
– Марлена, ты с детства была такой ранимой и обидчивой, как и я сам. Отчего-то ты решила, что я больше люблю Райли, а потом и вовсе стала меня сторониться. Будто бы я был плохим старшим братом. Будто бы я был чужим. Я дал тебе имя, я дал тебе свою любовь, а ты убегала от меня, говорила маме, что я плохой. И за это я решил тебя наказать. Сначала мне хотелось задушить тебя шнурком, как щенка, однако я был слишком милосердным ребенком и стал действовать по-иному.
Габриэль подходит ко мне.
– Когда я был совсем крохой и жил со своей первой мамой, то боялся, что чудовища заберут меня к себе. Только знаешь, сестренка, бояться нельзя, склоняется он к моему лицу. – Страхи имеют свойство сбываться. Чудовища все же забрали меня к себе. Утащили под кровать в свое логово. И я стал одним из них.
Габриэль вдруг вытаскивает белую маску с черными прорезями для глаз, надевает ее на себя, и я вздрагиваю.
Это монстр. Монстр из моих снов! Это он!
Выжженная на сердце звезда окончательно тускнет.
Худой мальчик с льняными волосами стоит на лестнице и прислушивается – до него доносится шум воды. Мама купает сестер в ванной перед сном, а это значит, что можно начинать.
В маленькой груди сердце начинает стучать радостно. Его охватывает предвкушение. Будет весело!
Мальчик ныряет в свою комнату на втором этаже, скручивает покрывало и кладет его под одеяло – если кто-то заглянет, решит, что он спит, укрывшись до самой макушки. Проверять не будут – ему доверяют. Он лезет под кровать и достает оттуда белую маску из папье-маше – он делал ее три ночи, пока родители спали. Получилось здорово, и мальчик любуется результатом своей кропотливой работы.
С маской в руках мальчик спускается по лестнице вниз – шум воды все еще не прекращается, у него есть время. Нужно попасть в комнату Марлен: с недавних пор сестер расселили по разным спальням, так захотел отец.
Мальчик крадется по дому, точно вор, боясь, что его заметят. В самый последний момент, когда в гостиной неожиданно появляется отец, ему удается нырнуть в тень и затаиться. Отец ничего не замечает, выключает работающий телевизор и уходит. А мальчик бесшумно бежит в комнату Марлен. Кровать или шкаф? Мальчик не знает, и его глаза метаются по комнате. В конце концов он выбирает кровать – туда точно никто не заглянет.
Спустя десять минут в комнату заходят мама и Марлена, от которой вкусно пахнет цветочным шампунем. Пока папа укладывает Райли, мама занимается Марлен. Она укладывает ее спать и читает сказку про принцессу и ее верного рыцаря. Мальчик ненавидит такие сказки, а сестры их почему-то любят. Себя он не выдает. Терпеливо ждет, пока уйдет мама.
– Засыпай, дочка, – ласково говорит мама Марлен. – Завтра рано вставать… Поедем в больницу.
– Не хочу в больницу, – хныкает Марлена.
– А после больницы, если вы будете себя хорошо вести, пойдем в парк, – добавляет мама.
– Правда? – радуется девочка. – А Чейз с нами пойдет?
– Конечно. Он же твой брат, – отвечает мама.
– Но я не хочу, – вздыхает Марлена.
– Почему?
– Он плохой, мама, очень плохой, – шепчет сестра, не зная, что брат ее слышит.
– С чего ты взяла, что Чейз плохой?
– Он обижает животных, – говорит Марлена. Помнишь, у тети был попугайчик? Зеленый такой, смешной.
– Кеша? Он ведь умер недавно от старости.
– Нет, он умер, потому что Чейз ему что-то подсыпал!
Мальчик под кроватью улыбается. Какая догадливая.
– Марлена, хватит говорить глупости, – сердится мама. – Он твой старший брат.
– Я не хочу такого брата.
– Марлена, чтобы я больше такого не слышала.
Девочка тяжело вздыхает.
– Мама, а еще он…
– Что он?
– А еще он ест землю, – шепотом говорит девочка. – Засовывает в рот и жует, а потом выплевывает. Фу!
– Глупости какие, – отмахивается мама. – Марлена, давай спать!
Мама читает ей еще одну сказку, дожидается, пока дочь заснет, целует ее на прощание в щеку и уходит. Ее брат готов начать игру. Он стал монстром. Лежа под кроватью, мальчик начинает тихонько стучать, потом скрести ногтями по полу – знает, что у младшей сестры чуткий сон. Она просыпается, не понимая, что происходит, трет глаза и заглядывает под кровать. А там видит монстра.
Марлене всего лишь шесть, она любит добрые сказки и целыми днями играет в куклы. Марлена верит в чудовищ и очень пугается. Она в ужасе кричит что есть мочи, и спустя минуту родители уже в ее комнате. Но мальчик успевает ускользнуть до их прихода. Он все продумал заранее.
Он приходит к Марлен не часто, чтобы не попасться, прячется то под кроватью, то в шкафу, говорит, что унесет ее с собой, наслаждаясь ее страхом. Это становится его секретом, любимым развлечением. Но больше всего ему нравится, что родители не верят в чудовищ. Считают, будто Марлена все придумывает. Тетка говорит, что у нее не все в порядке с головой, и это ужасно смешно.
– Ты была плохой сестрой, Марлена, очень плохой. Отвратительной. Расстраивала меня, в отличие от Райли. И я решил, что ты должна быть наказана. Я решил стать твоим монстром, – говорит Габриэль, гладя меня по щеке, и от его прикосновений меня начинает тошнить. Как будто бы меня касаются холодные пальцы живого разлагающегося трупа. – Я приходил к тебе в комнату, прятался в шкафу, под кроватью, за дверью и ждал, когда ты заснешь. А ты словно чувствовала. И не засыпала. Тоже ждала. Мне кажется, тебе это нравилось, сестренка.
Он дотрагивается до моих губ, и я крепко сцепляю зубы. Как же противно… Теперь стало понятно – все те страшные сны демонстрировали мне фрагменты реальности, кусочки из прошлого, которое выветрилось из головы. Мое детское сознание не понимало, что монстр – человек в маске. Маленькая Марлена верила: в ее комнате живет подкроватный монстр. И ужасно боялась его. А родители ничего не подозревали.
Габриэль продолжает:
– Все шло хорошо. Ночью я мог пугать тебя, наказывать за плохое поведение, а днем – успокаивал, говорил, что буду защищать от любых чудовищ. И ты даже стала верить мне. В какой-то момент я решил: ты исправилась и стала такой, как моя славная Райлт. Но все изменилось летом. В соседний коттедж переехали эти гадкие мальчишки со своими родителями – откуда-то с севера. Два брата. – Габриэль с усмешкой смотрит на Пэйтона. – Ты стала играть вместе с ними, забыв обо мне. Постоянно возилась с этим Диланом. Вы что-то вместе строили, делали «секретики», смотрели мультики. Иногда к вам присоединялся его старший брат, и вы играли в принцессу и ее рыцарей. Однажды я напросился к вам, но мне предложили даже не роль чудовища, о которой я так мечтал, а роль коня. – Габриэль хохочет, сидящая у его ног Райли тоже смеется. – А помнишь, друг мой, как ты ударил меня из-за брата?
Габриэль вдруг оказывается рядом с Пэйтоном и до крови бьет его по лицу – раз, другой, третий. Лицо у него обиженно-яростное. Я боюсь кричать, боюсь сделать еще хуже, и мне остается только молиться о том, чтобы это прекратилось. Пэйтон тоже молчит. Он привык терпеть. Он сильный.
Наигравшись, Габриэль отходит от Пэйтона и снова возвращается к своему рассказу – ему нравится быть в роли повествователя.
– Это было так ужасно, что я плакал полдня. Хорошо, что пришла Райли и успокоила меня. Она обнимала меня, гладила по волосам и просила не плакать. Тогда я понял, что она – самый близкий мне человек на этой земле, и стал рассказывать ей о своих секретах. Мы убегали в недостроенный коттедж, в котором никого не было, и я рассказывал ей страшные сказки, которые сам сочинял, угощал ворованными конфетами, показывал, как можно сжечь муравьев с помощью лупы. А потом решил рассказать о самом большом своем секрете, о том, что делает меня сильным, – о смерти.
Райли поднимается на ноги и обнимает Габриэля. Не знаю, что он с ней сделал, но она видит в нем и отца, и брата, и любимого человека, и кумира. Он полностью подчинил ее своей воле.
– Любовь моя, проверь, что с остальными гостями, – говорит Габриэль. – А пока я напомню Марлен, как она убила родителей и разрушила нашу жизнь.
Райли кидает на меня полный ненависти взгляд и послушно уходит; шлейф ее мятного платья тянется следом за ней.
– Я никого не убивала.
– Ты же ничего не помнишь, – ухмыляется Габриэль.
– Я не убийца, – твержу я.
Во мне откуда-то появляется уверенность, что я этого не делала.
– Нет, ты убийца. Ты ведь убила того ребенка, возражает он.
– Это ты, ты заставил меня! – кричу я в панике.
– Не перекладывай ответственность, сестренка, хмурится Габриэль.
Пэйтон в шоке смотрит на меня. Забавно, а ведь я думала, что он знает, что он бросил меня именно из-за этого.
– Нет-нет, – словно читает мои мысли Габриэль. – Он бросил тебя потому, что получил одно интересное видео, на котором я и Райли. Принял ее за тебя. Это было очень смешно. У тебя в этот момент было такое забавное лицо. Я находился рядом, все видел и даже слышал. Специально отправился следом, чтобы насладиться. Люблю такие моменты.
Габриэль звонко смеется – будто серебряный колокольчик. Пэйтон прожигает его взглядом. Он беспомощен, но если бы его только освободили, он бы убил его.
– Кстати, ты все еще переживаешь, Марлена? Из-за того ребенка, – спрашивает меня Габриэль, – который умер по твоей вине? О, Пэйтон не в курсе. Что ж, друг мой, я расскажу тебе и эту историю. Четыре года назад, когда «Легион» еще только рождался в моей голове, я нашел Марлен, с удивлением узнав, что зовут ее Элизабет. Помнишь тот июльский день? Была жуткая духота – как перед грозой.
Той ночью я должна была оставаться дома. Потом я часто думала, что если бы я осталась, если бы никуда не пошла, то все было бы хорошо. Но я пошла.
Это было спустя неделю после выпускного, и это был первый в моей жизни ночной клуб. Моя одноклассница, с которой мы дружили, решила отметить там свое совершеннолетие. Она пригласила меня, кучу своих подружек, своего парня и его друзей. И обещала, что мы проведем восхитительную ночь. Расслабимся еще раз, прежде чем начнется ад с поступлением.
Я знала, что маме не понравится идея идти в ночной клуб, и я соврала ей, сказав, что подруга собирает нас всех у себя дома. Мне очень хотелось пойти вместе со всеми. Хотелось взрослой жизни и эйфории впервые. Я прибежала домой к подруге, мы накрасились, надели выпускные платья и поехали в ночной клуб.
Мне, домашней девочке, глупо было ждать какого-то фантастического веселья в гремящем, безвкусно обставленном второсортном клубе с невменяемым диджеем. Я не пила, стеснялась танцевать так же откровенно, как другие девчонки, а ухаживания полупьяных парней откровенно пугали. Мне надо было уехать. Деньги на такси у меня были. Однако я боялась. Боялась обидеть подругу, одна оказаться на темной улице, приехать домой под утро и рассказать маме, где на самом деле была. Если бы я была чуточку более уверенной, если бы нашла в себе смелость уйти, возможно, я бы не встретила Габриэля. Тогда я думала так. И лишь много лет спустя поняла, что эта встреча была неизбежной.
Я сижу на диванчике, чувствуя, как голова разрывается изнутри из-за громкой музыки и хищно сияющих софитов. Мне не нравится этот ночной клуб, люди на танцполе, и я сама кажусь себе полной идиоткой. Я думала, что развлекусь здесь, как все нормальные люди, сниму напряжение после сдачи экзаменов, но этого не происходит – я разочарована и зажата. Мне остается лишь с тоской поглядывать на часы.
В какой-то момент я встаю и иду на балкончик свежий воздух придает мне сил. Я разглядываю ночной воздух и думаю о поступлении. Там, в объятиях темного воздуха, я встречаю странного человека. Это парень с симпатичным худым лицом, обрамленным льняными волосами до плеч. Он среднего роста и довольно худ, однако в нем чувствуется странная сила. Я не понимаю, отталкивает ли этот парень меня или притягивает.
– Не нравится здесь? – спрашивает он, встав рядом со мной и тоже глядя на город.
– Не особо, – осторожно отвечаю я.
Незнакомец не пьян и кажется адекватным и дружелюбным.
– А вам?
– Мне тоже. Грязное место. Кстати, можно на «ты».
Я киваю.
– Почему не уходишь, если не нравится? – спрашивает он.
– А вы? – задаю я встречный вопрос и поправляюсь: – Ты.
– Я увидел тебя и решил подойти, – смеется он. Смех у него звонкий – как хрустальный камень с острыми гранями, который разбился о мраморный пол. Мои щеки заливает краска. Я ему нравлюсь?
– Зачем?
– Подумал, что тебе одной скучно. У тебя потерянный взгляд. Я могу чем-то помочь?
– Нет, спасибо, все хорошо.
– Выпускница? – Его глаза смеются.
– Откуда узнал? – удивляюсь я.
– Платье как будто с выпускного. Изумрудный тебе очень идет. Решила, куда поступишь? – спрашивает незнакомец.
– Да. Факультет живописи, – отвечаю я.
– О, так ты тоже художник?
– И ты?
Для меня это приятная неожиданность.
Мы болтаем о поступлении, учебе, живописи, и, кажется, я впервые встречаю парня, который столько знает о мире искусства. Для меня это настоящая находка. Мы болтаем часа два до самого рассвета, даже забыв представиться друг другу. У него мягкий приятный голос и хорошие манеры, и я думаю, что он отлично рисует, не может быть иначе!
А потом разговор поворачивает не в то русло. Сначала речь заходит об изображении смерти в живописи. Мне не нравится это, а таинственный незнакомец в восторге.
– Знаешь, когда людские души становятся воистину прекрасными, когда раскрываются в полной мере? – спрашивает он. – Когда с ними играет смерть.
– И что, ты бы смог убивать, чтобы запечатлевать эту игру? – говорю я.
– Может быть. Во имя искусства и красоты совершались многие грехи, – смеется он.
– Это глупо, – отрезаю я, и его смех резко обрывается.
– Почему же?
– Убийство не может быть оправдано искусством. Убийство не может быть ничем оправдано.
– Думаешь? – щурится незнакомец.
– Уверена. – Мой голос звучит громко.
– Любую уверенность можно поколебать. Каждый легко может стать убийцей, – мягко говорит незнакомец. – Даже такой безгрешный ангел, как ты.
– Я?
Мне не нравятся его слова, и вся та симпатия, которая зародилась во время нашего разговора, угасает.
– Я не стану убийцей. Кто я такая, чтобы лишать людей жизни? К тому же я не ангел, да и ты не демон, – вырывается у меня.
Его пристальный взгляд мне совсем не нравится.
– Извини, мне пора. Спасибо за беседу, – скороговоркой говорю я и пытаюсь убежать.
– Стой, – хватает он меня за руку. – Мне нужна твоя помощь, ангел.
– Какая? – изумляюсь я.
– Хочу кое-что понять или, может быть, доказать. Удели мне десять минут, хорошо?
Незнакомец достает свой телефон и показывает мне фото двух детей. Мальчик и девочка лет десяти или чуть меньше. Они оба изнеможены, лежат на больничных кроватях, но улыбаются. Дети не боятся улыбаться.
– И что ты хочешь этим сказать? – нервно спрашиваю я, вглядываясь в худые детские личики.
– Это дети, которые нуждаются в срочной трансплантации сердца. Мегги и Джош. Они ждут, пока им предоставят квоту на трансплантацию в Индии у нас не делают таких операций. Но ты ведь понимаешь, что они могут и не дождаться?
Внутри у меня все холодеет.
– Что ты имеешь в виду? – шепчу я.
– Я могу помочь одному из этих детей, – говорит незнакомец. – У меня есть деньги, чтобы оплатить операцию одного из них. Помоги мне выбрать, кому помочь? Мальчику или девочке?
– Ты шутишь? – спрашиваю я зло. – Что за глупость?
– Я не шучу. Перечислю средства тому ребенку, которого ты мне покажешь.
– Пошел ты! – говорю я с отвращением. – Урод!
Я снова пытаюсь уйти. Внутри все кипит от злости и возмущения. Как он может даже шутить над такими вещами? Как смеет? Псих. Просто псих!
– Если ты не скажешь, кому перевести деньги, я не помогу никому, – доносится до меня его печальный голос. – Слышишь, никому!
Я ухожу, но, не выдержав, возвращаюсь и кричу на него, потеряв самообладание. Он не имеет права издеваться над детьми. Он абсолютно омерзительный. Он просто монстр.
– Издеваться? – спрашивает этот человек удивленно. – Но я хочу помочь. И прошу тебя – скажи, кому. Кому мне отправить деньги? Кто дождется своей очереди на квоту, а кому нужно помочь уже прямо сейчас? Выбери. Серьезно, просто выбери, кому мы поможем. Давай же. Неужели тебе их не жалко? Или ты думаешь, у меня нет денег? Глупо из-за простого недоверия лишать кого-то надежды на спасение. Очень глупо.
Я стою напротив, крепко сжав кулаки. Мне впервые в жизни хочется вмазать – не ударить, а разбить лицо в кровь.
– Кому? – шепчет он, искушая меня, словно демон. – Кому? Только скажи, кому, и я переведу деньги. Большие деньги. Простому смертному их не собрать.
– Девочке, – выдыхаю я сквозь зубы, перестав что-либо соображать.
Он кивает, достает телефон и делает звонок. Говорит кому-то, чтобы перевели деньги на операцию девочке в благотворительный фонд. Я стою в полном оцепенении, изнутри меня клюют вороны.
– Вот ты и решила. У девочки есть деньги на операцию, а мальчик будет ждать своей квоты, – подмигивает мне незнакомец с льняными волосами и достает из моей сумочки, висящей на плече, мой телефон. Звонит самому себе, чтобы оставить мой номер. – Теперь будем ждать, удастся ли мальчику получить квоту, и посмотрим, верный ли выбор ты сделала. И да, если ты все еще думаешь, что это шутка, то пора очнуться, милая. Это реальность. Считай все происходящее прихотью богача.
Я, словно очнувшись, выхватываю свой телефон и убегаю. Забываю это, как страшный сон. А через несколько недель с его номера приходит сообщение:
«Ты сделала неверный выбор. К тому времени девочке уже выделили квоту для трансплантации, а вот мальчик, не дождавшись спасения, умер. Хотя мог получить от тебя шанс на жизнь и выздоровление. Поздравляю, вот ты и стала убийцей».
В качестве доказательства он прислал ссылку на группу в социальной сети, посвященной тому самому мальчику. Все было так, как сказал этот демон, встретивший меня на балконе. И с тех пор вся моя жизнь перевернулась.
Габриэль рассказывает об этом, смакуя подробности. Описывает каждое мое движение, каждое слово, каждый взгляд.
– Твоя любимая была так уверена, что ей не стать убийцей, а в результате все же ею стала, – умиляясь, говорит Габриэль. – И возомнила потом, что больше не должна рисовать, а должна посвятить свою жизнь помощи детям. Такая глупость. Но такая смешная глупость. Это очень позабавило меня в свое время. Лучшее наказание для такого самоуверенного ангела, как моя сестра. Мы все уже пали, все испачкались в грязи, родились в скверне, только не все осознали это. Нужно быть слишком высокомерным, чтобы не понимать своей грязной людской натуры. За это нужно платить. Душою и кровью. Да, Марлена?
С ненавистью смотрю на него. Да, он сделал меня убийцей, и я пронесу это через всю жизнь. Ведь я могла бы подумать, могла бы понять, кому из детей действительно больше нужна помощь. А я… назвала наугад.
– Какие же вы, люди, забавные, – продолжает Габриэль. – Вами так легко манипулировать. С вами так легко играть.
– А ты, – спрашиваю я, – ты разве не человек?
– А как думаешь ты, сестренка? – хитро щурится Габриэль. – Знаешь, как переводится с итальянского «кальмия»?
Я мотаю головой. Не знаю, да и мне все равно. Я молю небо о нашем спасении. И боюсь, что оно не слышит нас в этом страшном месте, где даже ангелы изуродованы.
– Никак, – хохочет Габриэль. – Кальмия – это растение, мало у нас известное, но идиоты принимают это название за итальянскую фамилию. Кальмии горды и прекрасны. Белые и нежно-розовые соцветия радуют глаз, но если бы у растений были сердца, то у кальмии было бы сердце убийцы. У лилии было бы сердце непорочной девы, а у розы – гордой красавицы. Все так символично, не находишь, сестренка? Почему ты так испуганно на меня смотришь? Не бойся, я всегда тебя любил. Я тебя не обижу. Или обижу… Но сразу же пожалею. Кстати, ты хочешь знать, как убивает кальмия? – спрашивает Габриэль, согнувшись и глядя в мое лицо. – Она ядовита. Вырабатывает андромедотоксин. Вызывает внезапную сердечную смерть. Кальмией твоего отца стал твой брат, – он резко отходит от меня и смотрит на Пэйтона, глаза которого горят так же ярко.
В его душе – настоящая буря. И мне кажется, как воет где-то вдалеке волк.
Габриэль неспешно обходит нас, встает за моей спиной и кладет руки на мои дрожащие плечи. Я хочу сбросить их с себя, как сбрасывают мусор, но не могу. И терплю.
– Ты меня приятно удивила, моя нежная Марлена. Ты действительно непорочная. По крайней мере, была, пока этот пес не тронул тебя, за что тоже поплатится. – Габриэль шепчет мне прямо на ухо, обжигая дыханием кожу. – Конечно же, ты не убивала своих родителей, как думает моя крошка Райли. Конечно же, нет. Разве бы ты смогла? Мне пришлось обмануть мою ласковую сестренку, чтобы она не обижалась. Ведь она очень любила своих родителей. И тебя. Легче управлять теми, кто ненавидит, а не теми, кто хранит в своем сердце искру любви. Твой друг это знает, Марлена. Он приручал тебя к себе постепенно, умело используя ненависть и любовь. Я сам научил его этому.
Мне противно, но я молчу, считая пульс, – он будто бьется прямо в горле.
– Ты хочешь услышать, что было дальше? – спрашивает меня Габриэль. – Кто убил твоих родителей?
– Да. – Мой голос похож на писк загнанной мыши.
– Громче, сестра.
– Да, хочу.
– Но я должен знать, что ты любишь меня, иначе какой смысл делиться с тобой секретами?
Я до крови кусаю губу.
– Скажи, – требует Габриэль.
– Я… я люблю тебя, – шепчу я.
Это ведь просто слова, правда? Слова ничего не значат.
– Я люблю тебя, Габриэль, – поправляет он меня.
– Я люблю… тебя… Г-габриэль, – с трудом выдавливаю я.
– Сильно?
– Д-да.
– Как это мило. Что ж, продолжим.
И он, заплетая мне волосы в косу, рассказывает дальше.