یک فن |P.M.

глава 6

Пока я в машине снова думаю о семье с Пэйтоном, мне звонит Авани.
– Можешь говорить? – спрашивает она странным стеклянным голосом.
– Да… Представляешь, сегодня… – Я хочу рассказать ей о ночи с Пэйтоном, но подруга перебивает меня.
– Надю нашли, – говорит она.
– Да?! – восклицаю я. – С ней все в порядке? Что с ней случилось?
– Ее убили.
Мне кажется, что связь стала плохой и я что-то не расслышала.
– Повтори, – глухо прошу я.
– Надю убили. Нашли в лесу, закопанной. Из-за дождя землю размыло. Нашла собака какого-то местного, – тихо говорит Авани. – Староста только что написала…
– Нет, – говорю я тихо. – Наверное, это ошибка. Не может быть.
– Говорят, это какой-то маньяк. Что еще девушки пропадали. Только полиция молчит. Как же так, Элизабет?
Авани всхлипывает. Я впиваюсь ногтями в ладонь. Мы не были подружками, но я не могу поверить в ее смерть. Не могу предположить, что сейчас чувствует ее мама. Не могу представить Надю мертвой. К горлу подступает ком. На глаза набегают слезы.
– Надо деньги собрать, – шепчу я.
– Мы уже собираем. Зайди в общую беседу, там все есть, – устало говорит Авани. – И еще… Мне тут сон плохой приснился… Будь осторожна, ладно? На месте Нади ведь могла оказаться любая из нас.
Мы прощаемся, и я опускаю руки на колени. Надя хотела рассказать мне что-то про Пэйтона, ушла в туалет и пропала. А потом ее нашли убитой.
– Все хорошо? – спрашивает Ник, глядя на меня через зеркало заднего вида.
– Моя знакомая умерла, – отвечаю я, глядя в окно, за которым моросит дождь. – Ей было всего двадцать два.
– Не грустите, – мягко говорит Ник. Это жизнь. А она неразрывно связана со смертью. Таков закон вселенной.
Я ничего ему не отвечаю. И почему-то думаю смогут ли Надю похоронить в платье невесты?
В почтовом ящике меня ждет послание от управляющей компании – нам сообщают, что у нас долг за квартиру. Не слишком большой, но все же долг. Откуда он взялся, я понятия не имею – мы всегда все выплачивали вовремя, по квитанциям, а все чеки сохраняли в одном месте.
Сказать, что я зла, – не сказать ничего. Придется разбираться с компанией – а подобные случаи уже бывали у соседей. У хозяйки Звездочки насчитали космический долг, из-за чего ее чуть не хватил удар, а потом оказалось, что во всем виноваты сбои в компьютерной программе.
Не раздеваясь, я иду в мамину комнату – искать чеки, которые мы храним в белой папке. В шкафу у мамы есть отдельный выдвижной ящичек – самый последний из трех, в котором хранятся важные документы, и я пытаюсь отыскать эту папку там, но тщетно. Ее нет. Тогда я просто вытаскиваю ящик из шкафа и ставлю его на кровать – чтобы по порядку разобрать все документы. И в последний момент замечаю, что в щели между задней стенкой шкафа и ящиками что-то белеет. Точно, папка с чеками завалилась туда. Я обрадованно вытаскиваю ее, но ошибаюсь. Это не чеки, это какие-то другие документы.
Я достаю первый из них. Читаю, слабо вскрикиваю и зажимаю ладонью рот. Документ падает из моих онемевших пальцев на пол. Это свидетельство о смерти. Моей. Хосслер Элизабет. В оцепенении я достаю из папки выцветший голубой документ с темной рамкой и двуглавым гербом. И читаю то, что в нем написано.
«Свидетельство об усыновлении (удочерении)»
Сначала я вообще не понимаю, что это такое. Поэтому перечитываю его строчка за строчкой несколько раз.
«Марлена Флинн Хадсон, 6 ноября 20** г., Лос Анжелес…
Удочерена Медс Хосслер …
С присвоением ребенку фамилии, имени: Элизабет Флинн Хосслер…»
Дата рождения остается прежней. Место государственной регистрации – один из загсов. Дата выдачи – пятнадцать лет назад, июнь.
Меня удочерили, когда мне было семь лет. Я умерла и меня удочерили? Так бывает? Все еще находясь в ступоре, я поднимаю с пола свидетельство о смерти и вчитываюсь в него внимательнее, хотя мысли в голове плавятся и растекаются. Постепенно я понимаю, что это документ о смерти какой-то другой Элизабет, которая умерла семнадцать лет назад, когда ей было пять. У нас разные даты рождения – она старше меня на восемь месяцев.
Обхватив пульсирующую болью голову руками, я пытаюсь понять, что происходит. У моих родителей умерла дочь и через пару лет они удочерили меня? А кто же тогда мои родители? Кто я сама такая?
Я не понимаю, что происходит, отказываюсь понимать. Так не бывает. Это ведь неправда, неправда, неправда! Зато вдруг до меня доходит, почему я не помню себя первые семь лет жизни. Они полностью выпали из моей памяти, словно их и не было. Словно я родилась семилетней школьницей с двумя бантиками на голове. Моя мама – не моя мама. Память о папе – память не о моем папе. Я чужая. Кто я?
Меня накрывает волна страха и отчаяния. Я кричу, зажав руками уши. Не знаю, что со мной, но кажется, будто внутри все рвется – одна жила за другой. Мне хочется забиться в угол, как девочке из сегодняшнего сна, но я не могу сделать это. Я просто сижу на маминой кровати и, не отнимая рук от ушей, кричу. Это мертвый крик, полный отчаяния.
Сначала даже слез нет – только сухая боль. Страх, что мама никогда меня не любила. И обида, режущая сердце на кусочки. Я боюсь, что моя мама меня не любит. Я не хочу быть чужой.
Я прихожу в себя спустя несколько часов. Вдруг понимаю, что лежу на кровати и смотрю в потолок заплаканными глазами. Я встаю и, как робот, собираю документы, кладу их обратно, вставляю ящик. Эмоции будто бы отключили, и мне снова кажется, что я наблюдаю за собой со стороны. Я – это не я. Я осколок своей души, затерявшийся во времени и пространстве.
Собравшись с силами, я звоню маме, но она в детском саду, у них какая-то внезапная проверка, и заведующая вызвала ее на работу.
– Что случилось, Веточка? – испуганно спрашивает мама.
Она всегда меня чувствует. Интересно, а свою дочь она тоже называла Веточкой?
– Ничего, – отвечаю я, делая вид, что все в порядке.
– Точно?
– Да…
– Буду вечером, дочка, – говорит мама. – У нас важное совещание… Куплю тебе твои любимые клубничные пирожные.
Я сбрасываю звонок и плачу. Я не ее дочка. Должно быть, просто замена. Мое настоящее имя – Марлена. Марлена. Звучит совершенно чуждо. Это не мое имя! Меня никогда так не звали. Я Элизабет, даже на Элизу согласна, только не Марлена.
Я снова плачу – на этот раз слез мало, они крохотные и соленые, скатываются по щекам прямо на искусанные в кровь губы. Раньше я думала, что на всем свете у меня есть только мама. Неужели я ошибалась? Вдруг она действительно не любит меня?
Мне страшно, как потерянному на рынке ребенку. Мне хочется, чтобы меня защитили, обняли, сказали, что все будет хорошо. И я звоню Пэйтону. Сначала он не берет трубку, а потом вдруг я слышу его холодный злой голос.
– Что надо?
– С твоей мамой все в порядке? – спрашиваю я со страхом.
– Какая тебе разница? – От его тона мурашки по коже.
– Я волнуюсь.
Пэйтон хрипло смеется. Я чувствую наполняющую его ярость. Северное море бушует, крошит скалы в щепку.
– Хватит ломать комедию, маленькая тварь. Не звони и не появляйся мне на глаза, если не хочешь, чтобы я свернул твою тонкую очаровательную шейку.
– Пэйтон! – кричу я, напуганная его внезапной переменой. – Что случилось?!
Я чувствую его ненависть на расстоянии. Она пронзает меня сотней крошечных стрел.
– Я все знаю. Габриэль все рассказал.
Эти слова звучат как приговор.
Я чувствовала. Чувствовала, что он расскажет, этот демон в обличье человека. Боже. Я падаю на пол ноги просто подкашиваются. Да и телефон держать становится ужасно тяжело. Меня накрывает слабость черным тягучим облаком. Мне кажется, что я огромная кукла, в которой разом сломались все механизмы. Я мертва.
– Нет, нет, – шепчу я бессильно. – Зачем он все рассказал… Зачем…
– Еще и показал, – усмехается Пэйтон. Его ненависть столь ощущаема, что я начинаю задыхаться. Я ненавижу тебя. Это так отвратительно. Надеюсь, ты до конца своей ничтожной жизни будешь помнить о том, что сделала. Убийца.
Слова не ранят, они уничтожают. Я чувствую, как моя душа разваливается на куски.
– За что ты со мной так? – глотая воздух немыми губами, шепчу я, но понимаю, что этот шепот неслышный.
– Жалкая мразь. А я ведь тебя любил. До безумия.
Пэйтон смеется, будто сумасшедший, и отключается. Меня трясет.
Раньше, когда я только думала о том, что я виновата в смерти человека, меня накрывала паническая атака. Но сейчас ее нет – есть только боль, слезы и страх. А еще – чувство беспомощности.
Я пытаюсь перезвонить Пэйтону, но его телефон отключен, и я в отчаянии бью кулаком по стене. Смерть Нади, приемные родители, предательство Пэйтона. Что должно случиться еще, чтобы убить меня сегодняшним днем? Я кажусь себе цветком, который сорвали и бросили умирать на грязной дороге. Но я отчаянно хочу жить, ищу счастья. Поэтому все же с трудом, но поднимаюсь с пола.
Я должна поговорить с Пэйтоном. Должна все ему объяснить. Должна сама все рассказать. Он не может бросить меня вот так, по телефону. Мы должны увидеться, хотя бы в последний раз. И только эта мысль держит меня на плаву, не дает наступить панической атаке.
«Ты не заслужила счастья, убийца», – тоскливо шепчет демон. В моих венах раненой птицей кричит отчаяние. Я снова несколько раз звоню ему – не отвечает. В отчаянии я звоню маме – она тоже не берет трубку, занята. А может быть, просто не хочет со мной разговаривать, я же не ее дочь. Переодевшись, я убегаю из квартиры – еду к дому Пэйтона, надеясь, что он там, но меня не пускают внутрь.
Я стою под ветром и холодным мелким дождем, продрогшая до костей, плохо понимая происходящее. В голову лезут страшные мысли. Я никому не нужна. Маме, любимому человеку. Я чужая, я одинокая, я проклята небом. Ненужная, отвратительная. Убийца. Не знаю, плачу ли я снова или это все капли дождя на моем лице.
– Элизабет! – слышу я знакомый голос. – Ко мне подбегает только что вышедший из машины Ник с зонтом.
Я слабо улыбаюсь ему.
– Что вы тут делаете? – ошарашенно спрашивает он, закрывая меня зонтом от дождя.
– Приехала к Пэйтону…
– Его тут нет. Он в баре. Сегодня просто в ярости. Что-то случилось. Вы поссорились? – В темных глазах Ника участие.
Я мотаю головой, как все та же сломанная кукла. Но во мне загорается надежда.
– Не знаю… Ничего не знаю… В каком он баре? тихо спрашиваю я. – Скажите, я съезжу к нему. Пожалуйста. Мне нужно поговорить с ним. Я вас умоляю.
– Идем в машину, – вздыхает Ник. Я вас отвезу.
Я послушно ныряю в теплый салон, и мы куда-то едем. Оба молчим – тишину заполняет включенное радио, по которому передают о жутких пробках по городу. И действительно, к бару, в котором должен находиться Пэйтон, мы приезжаем спустя часа два, когда на улице становится темно.
Это не пафосное заведение для избранных обычный бар на Покровке. Его алая неоновая вывеска ярко и зазывно мигает во тьме. Мне хочется быстрее оказаться внутри – я должна поговорить с Пэйтоном и решить с ним все раз и навсегда. А потом поехать к маме и обо всем поговорить и с ней. Возможно, сегодня – самый важный день в моей жизни. И мне безумно страшно. Я задыхаюсь из-за этого едкого кислотного страха с привкусом крови – я вновь терзаю свои губы. Но пытаюсь держать себя в руках.
– Элизабет, совет, – говорит Ник, прежде чем я успеваю выйти из машины. – Не провоцируйте его. Пэйтон и ударить может. Не посмотрит, что вы девушка.
Я только киваю в ответ.
– Почему он здесь? – спрашиваю я напоследок.
– Это их место, – опускает взгляд Ник. Ему не хочется говорить на эту тему.
– Их?
– Его и Кейт.
– Спасибо большое, – искренне благодарю я и ухожу, понимая, что еще чуть-чуть – и просто упаду, мое сердце не выдержит.
Спустившись по лестнице, я попадаю в спокойное место, наполненное запахами еды, дымом кальяна и атмосферной музыкой. В баре два больших зала и много гостей – видно, что он пользуется популярностью. Я растерянно озираюсь по сторонам.
– Извините, свободных мест нет, – подскакивает ко мне хостес – красивая девушка в коротком платье.
– Я должна встретиться с молодым человеком, говорю я, и хостес думает, что меня ждут. Ей и в голову не приходит, что я незваный гость.
– Тогда провожу вас, – улыбается она дежурно. За каким столиком вас ожидают?
– Не знаю. У меня не вовремя сел телефон, лгу я.
– Вот оно что, тогда идем искать, прошу вас следовать за мной.
Но уйти из холла мы не успеваем. Дверь открывается, и в бар забегает… Кейт. Ее роскошные каштановые волосы разметались по плечам, модный плащ не застегнут, на красивом лице – волнение. Меня Кейт не видит – я стою в сторонке. К тому же мне кажется, ничего видеть она и не хочет – слишком спешит.
– Здравствуйте! Рады снова вас видеть! – тотчас забывает обо мне хостес, улыбаясь ей, как давнему клиенту. – Как всегда, вторая вип-комната?
Кейт кивает и буквально сбрасывает плащ в руки подоспевшему гардеробщику.
– Да, меня ждут, провожать не надо. – Кейт останавливается около зеркала и спешно красит губы темно-вишневой помадой, а после уходит. И я понимаю, что должна идти следом за ней. Наверняка она пришла к Пэйтону. Мне не верится в совпадение, это же «их» место.
– Идемте искать вашего спутника, – поворачивается ко мне хостес, но, на мое счастье, в бар заваливается мужская компания, забронировавшая столик. Она нетрезва и требует внимания к себе.
– Я могу сама его найти, – с готовностью говорю я хостес.
– Правда?
– Да, я, кажется, поняла, где он меня ждет.
Хостес переключает внимание на новых гостей, а я иду в один из залов, понятия не имея, где находятся вип-комнаты. Однако почти сразу останавливаю явно уставшего официанта с полным подносом пустых пивных бокалов и спрашиваю у него.
– Пройдите до конца зала и заверните налево, тотчас говорит он мне, я благодарю его и ухожу, чувствуя, что сейчас все решится. Тревога и страх разъедают меня, но я хочу пойти до конца.
Я поворачиваю налево. Комнат две, и в какой из них Пэйтон и Кейт, я понятия не имею. Крайне осторожно я заглядываю за первую дверь и вижу мужчину в возрасте, который в одиночестве сидит за столиком и сосредоточенно смотрит в экран ноутбука. Меня он даже не замечает. Значит, они за второй дверью. И я не знаю, что они там делают. Может быть, все-таки это ошибка? Может быть, Кейт пришла не к Пэйтону?
Демон тускло смеется. Он чувствует. Знает. Предвкушает.
Трясущимися руками я приоткрываю вторую дверь и вижу квадратную комнату с удобными креслами и диванами, перед которыми высится на кирпичной стене огромный телевизор. На диване расположился Пэйтон. Он в одной рубашке – пиджак валяется в кресле.
На его коленях сидит в коротком открытом платье Кейт. Она обвивает его шею руками и целует своими темно-вишневыми губами – так жадно, что мне становится противно и к горлу подступает тошнота. Ее нога упирается в диван, и Кейт не волнует то, что ее платье неприлично задралось. Одна рука Пэйтона покоится на подлокотнике, вторая зависла над плечом Кейт, но не касается его – ладонь Пэйтона перевязана окровавленным бинтом.
Кейт отрывается от него и запускает пальцы в черные волосы.
– Я так этого ждала, милый, – ласково говорит она. – Забудь ее. Забудь все это дерьмо. Умоляю.
Я смотрю на них лишь несколько секунд, но мне кажется, что целую вечность. Это невыносимо – видеть, как твой любимый человек целует другую. Настоящая пытка.
Я ненавижу их обоих. Я думала, что в его глазах целая бездна, а она оказалась выгребной ямой. Кейт вдруг оборачивается, и наши взгляды встречаются. «Беги», – одними губами говорит мне она, и я ее понимаю. Аккуратно закрыв дверь, я действительно убегаю. Наверное, я все же мертва внутри.