یک فن |P.M.

глава 8

Оставив Элизабет одну в квартире, Пэйтон едет в частную психиатрическую клинику, куда привезли мать. У нее снова случился приступ, несмотря на медикаментозное лечение и психотерапию, несмотря на тонны денег, которые он платил врачам, чтобы они поддерживали ее в стабильном состоянии. Ремиссия наступала, но она не была продолжительной, обычно около полугода.
В этот раз ее звал голос маленького Дилана – его нужно было достать из шкафа, в котором ему не хватало воздуха. За шкаф мать приняла окно и принялась бить по нему руками. Слава богу, до серьезных травм не дошло – ее вовремя оттащили от битых стекол и отправили в клинику.
Пэйтон разговаривает с доктором, который, как обычно, назначил лечение в стационаре – в клинике есть специальные палаты и медперсонал для особых пациентов. А после идет к матери. Внешне он остается спокойным и уверенным, а вот внутри все сжимается. Он ненавидит эту клинику, болезнь, запах лекарств и в то же время любит мать и безумно хочет помочь ей хоть как-нибудь.
Сначала, когда Пэйтон только ступил на первый круг своего личного ада, он наивно полагал, что деньги способны на все, даже на исцеление. Однако быстро понял, что это не так. У него были деньги, целое море этих проклятых денег, но помочь матери они не могли.
– Дилан, ты стал ходить в спортивный зал? улыбается мать совершенно обычной своей улыбкой.
И это больше всего его пугает. Болезнь таится под маской самых привычных вещей. С первого взгляда ничего и не поймешь, грань слишком тонка.
– Да, стал, – не спорит Пэйтон, садясь рядом. Руки у матери забинтованы из-за порезов.
– Молодец, солнышко, – хвалит она его. – А зачем меня сюда привезли? Я бы хотела поехать домой.
– Тебе нужно немного полечиться.
– Зачем? – пожимает она худыми плечами. Я хорошо себя чувствую. Кроме того, завтра запись в салон красоты и плановый осмотр Фреда в ветеринарной клинике.
– Я перенесу запись на следующую неделю, обещает Пэйтон. – Побудь немного здесь.
– Но я здорова, Дилан! Абсолютно здорова! начинает доказывать мать. – И вообще, мне кажется, что здесь держат сумасшедших.
– Только неделя, – обещает Пэйтон, хотя понятия не имеет, на сколько мать попала в клинику в этот раз.
– Приезжай ко мне чаще, милый. И скажи Пэйтону, чтобы тоже приезжал ко мне. Я очень по нему скучаю, очень. – В ее голосе появляются слезы.
Пэйтон хочется сказать ей, что он здесь, но он сдерживается.
– Он скоро приедет. У него проблемы на работе. Что случилось с руками, мам? – спрашивает он словно невзначай.
– Разбила вазу, – хмурится она. – Ту, которую подарила бабушка. Плохой знак. Вдруг что-то случится? – внезапно впивается она пальцами в руку сына. – Вдруг что-то произойдет?
– Все будет хорошо, – успокаивает он ее. – Ты просто стала слишком впечатлительной. На свадьбах бьют посуду к счастью, помнишь? Ваза тоже разбилась на счастье, мам.
– Хочу побывать на ваших с Пэйтоном свадьбах, вздыхает мать. – И внуков хочу увидеть.
– Скоро увидишь, – снова обещает Пэйтон, и она тепло ему улыбается, гладя по волосам.
– Выбери достойную девушку, сынок, – говорит она абсолютно нормальным голосом, – не смотри на богатство или красоту. Выбери ту, которую будешь любить сердцем, а не глазами или головой. Как твой отец любил меня. Хорошо?
– Хорошо.
– Обещаешь, сынок?
– Обещаю, мам.
Она обнимает его и плачет. И снова говорит, что соскучилась по Пэйтону.
– Я не видела его несколько лет, – говорит мать жалобно. – Когда же он наконец придет?
Лицо Пэйтона темнеет.
– Скоро, – едва сдерживаясь, говорит он. – Скоро. Потерпи, мам. Ладно? Я обещаю, что он придет.
Он уходит, так и не сказав, что Пэйтон – это он и есть. И что Фред, их верный пес, умер еще несколько лет назад.
После посещения клиники у него подрагивают пальцы, и несколько минут Пэйтон сидит в машине, не трогаясь с места и пытаясь прийти в себя. Когда у матери приступы, ему всегда плохо.
Раньше он чувствовал себя безмерно одиноким, вынужденным в одиночку сражаться против целого мира, но сейчас Пэйтон вдруг осознает – у него есть Элизабет. То, что любимую девушку тоже придется отправлять в психиатрическую клинику, возможно, в эту же самую, его безмерно пугает. Но он настроен решительно: все расскажет своей принцессе, и они вместе смогут решить эту проблему – убить Райли, демона, спрятавшегося в ее теле. Пэйтон хотел поговорить об этом с Элизабет еще вчера, но не получилось, однако сегодня он сделает это.
Касаясь шрама на подбородке и бездумно глядя на облетающие деревья рядом со зданием клиники, Пэйтон думает, что обязательно поговорит с Князем насчет игры. Разумеется, он выберет любовь, а не убийство. Уже выбрал. Однако Князь и даймоны будут жаждать зрелищ – ради этого они собираются под черными знаменами «Легиона».
Или он убьет Элизабет, отправившую на тот свет его брата, или умрет сам – таковы были изначальные правила. Но умирать Пэйтон не намерен – он предпринимает все меры предосторожности, чтобы противостоять клубу. Только делает это осторожно, чтобы Габриэль ничего не заподозрил.
До дня игры и оглашения результатов он и Элизабет в безопасности.
Забавная штука жизнь. Они с Диланом оказались не просто влюблены в одну девушку. Они оба должны были добровольно отдать за нее жизнь.
Все считали, будто Дилан совершил самоубийство. Написал предсмертную записку и спрыгнул с крыши. Поцеловал вечность в ледяные губы. Классика. Но Пэйтон в это не верил. А еще Пэйтон мог остановить брата. Но не успел. Опоздал на какие-то минуты. Тоже классика.
В тот поздний промозглый осенний вечер Пэйтон приехал к Дилану поговорить – хотел обсудить с ним юбилей отца, к тому же и матери он обещал присматривать за младшим братом. Пэйтона ужасно раздражало его поведение и пренебрежение семьей и деньгами, и как-то раз он даже вмазал Дилану по морде – впервые в жизни. Но постепенно их отношения выровнялись… Пэйтон остановил машину около унылой старой высотки – единственным плюсом этого отдаленного района было наличие свободных мест на парковке – и направился к подъезду брата. Дул ветер, шел дождь, и погода была крайне скверной.
Будто бы предупреждала.
– А кто там, на крыше? – спросила проходящая мимо Пэйтона женщина с зонтиком.
– Не знаю, – пожала плечами ее спутница. Подростки часто балуются. Мода у них такая – по крышам лазить, фотографии делать.
Пэйтон поднял голову и тоже увидел на крыше дома неясную мужскую фигуру. Впрочем, ему было все равно. Он зашел в нужный подъезд и неторопливо направился на второй этаж. Каждый раз, когда он оказывался в этом доме, им овладевала легкая брезгливость. Пэйтон привык совсем к другой жизни. А вот Дилан хотел обычной жизни. «Как у всех», – повторял он сам.
Дверь в квартиру оказалась открыта, что тотчас насторожило Пэйтона, и он, недолго думая, забежал внутрь. Типовой дом, заурядный ремонт, обычная обстановка – абсолютно серая квартира. Легкий творческий беспорядок – в отличие от старшего брата, Дилан не любил аккуратность. И тишина.
На кухне Пэйтон увидел стоящую на столе кружку с еще не остывшим чаем. Под кружкой лежал сложенный вдвое лист. Пэйтон тотчас развернул его. Это была предсмертная записка. «В моей смерти прошу никого не винить. Мама, папа, брат, простите, я больше так не могу».
Первые несколько секунд у Пэйтона был ступор. Он с ужасом вглядывался в строки, написанные, без сомнения, рукой брата. Мелкий почерк с завитушками и наклоном влево был ему хорошо знаком. После Пэйтон рванул в ванную – подумал почему-то, что Дилан может быть там: перерезал вены и ждет смерти. Затем обшарил весь дом. Но брата нигде не нашел.
Затем вдруг вспомнил человека на крыше, и у него в голове все мгновенно сошлось. Еще не успевший остыть чай, записка, крыша высотки…
С обжигающей душу уверенностью, что там, наверху, был его брат, Пэйтон выбежал из квартиры и бросился к лифту. В доме он был один и то ли не работал, то ли был занят – сколько Пэйтон ни жал на кнопку вызова, лифт не шел. Тогда он помчался наверх так быстро, как только мог, преодолевая этаж за этажом и думая только о том, как спасти брата. Не успел.
Когда Пэйтон появился на крыше, Дилан уже спрыгнул. Пэйтон плохо помнил, что было дальше. Как он кричал от отчаяния и горя, как оказался внизу, как увозили брата. Он отчетливо запомнил только ее лицо – лицо девушки брата, которое увидел в собравшейся толпе зевак. Лицо Элизабет Хосслер, которое мелькнуло и исчезло – тогда ему даже показалось, что это галлюцинация.
Возможно, если бы отец остался жив, он бы сразу заподозрил неладное и подключил бы все свои связи, чтобы понять, действительно ли его младший сын был способен на такой поступок. Однако отца не стало не выдержало сердце. Мать, красивая ухоженная женщина, знающая себе цену, стала совсем другой – погруженной в себя. Пэйтон, выдернутый из комфортной среды, в которой он беспечно существовал, сам едва не сошел с ума – на него вдруг разом свалилось все. Двойные похороны, болезнь матери, бизнес. Он не знал, за что хвататься и что делать, и с трудом справился со своим горем. Не мог не справиться.
«Ты опора семьи, сын, – говорил ему при жизни отец, когда они ездили на охоту. – Если меня не станет, за мать и брата ответственным будешь ты. И за мой бизнес тоже. Никогда и ни под кого не прогибайся – за тебя это успел сделать я, прежде чем смог достичь чего-то. Помни, что враги всюду. И никогда не спускай обид. Никому. На тех, кто тронул тебя или твою семью, открывай охоту. Ведь ты не слабак». И его сын соглашался, что не слабак.
Когда Пэйтон пришел в себя, следствие уже закрыли. Самоубийство, и точка. Тогда он стал самостоятельно пытаться во всем разобраться. Университетские друзья брата, понятия не имевшие, чьим сыном был Дилан Мурмаер, говорили, что в последние недели он казался раздавленным, мало общался, стал хуже учиться. У него была депрессия. А когда Пэйтон стал расспрашивать про девушку брата, ту, которую он видел в толпе около его дома, друзья только пожимали плечами – они не подозревали о ее существовании. Это настораживало.
Сам Пэйтон узнал о подружке брата случайно услышал, как тот разговаривает с ней по телефону, да так нежно, что его чуть не стошнило. А потом увидел их вместе на улице, около дома, в котором Дилан снимал квартиру. Однако расспрашивать о подружке Пэйтон не стал – пусть скрывает, если хочет. Потом один из друзей брата – самый близкий – попросил его о встрече. Сказал, что хочет сообщить нечто важное. Однако на встречу не пришел. Пропал. В это же время Пэйтону позвонила хозяйка квартиры, которую снимал Дилан. Она нашла завалившийся между столом и стеной блокнот и хотела отдать. Пэйтон приехал за ним, забрал, а когда стал читать записи, у него волосы на руках встали дыбом.
Брат писал скупо и понемногу – одному ему понятными тезисами, не упоминая имен и дат. Сначала это были мысли о жизни:
«Становится скучно. Это убивает меня. Эмоции выпиты жизнью. Я должен заняться хоть чем-то полезным», «Я долго искал себя, чтобы в конце концов потерять веру в человечество», «Хайдеггер прав – нам нужно принять свою смертность, рано или поздно она придет. Жизнь неуклонно движется к смерти», «Все знают, чего от меня хотят, а чего хочу я сам, понятия не имею», «Наверное, я урод, способный мыслить, но не способный чувствовать».
Затем в записях стала мелькать его девушка – та самая, с которой Дилан встречался и в которую, как выяснил Пэйтон, до умопомрачения влюбился:
«Сегодня я встретил особенного человека. Она слишком хороша, чтобы быть реальной», «Мне кажется, я оживаю. Рядом с ней мир становится ярче и лучше», «Я не просто не верил в любовь, я яро ее отрицал. Но теперь понимаю, насколько нелепыми были мои суждения. Она рядом, и в голове пульсирует солнце. Я буду любить ее вечность и даже немного больше».
Однако затем в записях стал появляться и таинственный Клуб – именно с большой буквы, будто название города:
«Она привела меня в Клуб. И я понял, что оживаю еще сильнее, расправляю крылья. Это особенное место для особенных людей», «Сначала мне было весело – пока игры были в меру невинными, но теперь понимаю, что это как секта», «Я не могу покинуть Клуб, пока она там. Ее не отпустят просто так. И меня теперь тоже».
Последние записи пропитаны тоской и пессимизмом:
«Вся моя жизнь кажется мне дерьмом. Только теперь я понимаю, что у меня были все шансы сделать лучше и себя, и этот мир. Ради чего я от всего отказался? Почему я не такой, как мой брат? Почему настолько слабак?», «Я скоро умру. Отчетливо осознаю это. Но ради нее я готов. Заранее прошу прощения у родных», «Я или она? Я».
Самая последняя запись, сделанная в день его смерти, гласила: «И имя им “Легион”.
Пэйтон перечитывал записи несколько раз, но не слишком-то понимал, о чем в них идет речь. Чувствовал лишь, что это связано со смертью брата. Поэтому обратился в частное детективное агентство – оно принадлежало старому другу отца. Слишком все было запутано – странные записи, таинственная девушка, пропавший друг, которого объявили в розыск – он так и не вернулся домой. Вскоре Пэйтон узнал о закрытом клубе человека по имени Габриэль Кальмия. Брат вступил в этот клуб следом за своей таинственной девушкой.
«Легион». Так он назывался. Что делали члены клуба, ради чего собирались несколько раз в месяц за городом, какие интересы их сближали – все это оставалось тайной. Детективы ничего не смогли выяснить, кроме того, что в клуб попадали особенные люди. Чаще всего – представители золотой молодежи, реже – творческого андеграунда, однако была еще одна категория – странные. По крайней мере, так их окрестил детектив, беседующий с Пэйтоном. У кого-то была судимость, у кого-то – справка от психиатра, а кто-то проходил в качестве свидетеля или обвиняемого по уголовным делам. Личности членов клуба выяснить не удалось – анонимность в клубе была превыше всего.
«Легион» был окутан завесой тайны и страха. И тогда Пэйтон сам решил вступить в этот проклятый клуб, чтобы узнать причину смерти Дилана. Волки могут охотиться долго – будут преследовать свою жертву часами, порою целый день, пока не нагонят и не собьют с ног. Пэйтон Мурмаер был из таких. Он стал одержим правдой о смерти брата. Даже Кейт, его девушка, с которой он хотел связать свою жизнь, перестала его понимать. Она просила остановиться, забыть обо всем. Но Пэйтон помнил заветы отца и не собирался прощать смерть брата.
Чтобы попасть в «Легион» Пэйтону пришлось немало потрудиться, и финальным аккордом стало задание от Князя. «Принеси в жертву демонам свою любовь» – так загадочно звучало задание, которое, по сути, означало одно – Пэйтон должен подтолкнуть к суициду влюбленную в него девушку.
В этом ему помогли Кейт и ее подружка, с которой Пэйтон начал встречаться, вернее, делать вид, что встречается. Они инсценировали ее самоубийство, а на самом деле он дал ей огромную сумму денег, и она с новыми документами уехала в Европу.
Все удалось провернуть так тонко, что Габриэль ничего не заподозрил – провел обряд посвящения и принял Пэйтона в даймоны. С трудом, но Пэйтон узнал страшную правду. Его брат вступил в клуб следом за своей девушкой, став одним из его членов. Что двигало Диланом, Пэйтон не понимал: то ли безграничная любовь, то ли любопытство, то ли желание попробовать на вкус власть над людьми. Единственное, что он понял: младший брат стал ставкой в игре своей подружки. Она как раз проходила свой лимб. Должна была влюбить в себя парня и вынудить свести счеты с жизнью. Этим парнем и стал Дилан. Дилан, который не верил в любовь, отвергал ее существование, а после так нелепо попался в ловушку той, которую подпустил к себе.
Мысли о мести не отпускали Пэйтона. Подружка брата, которую он случайно увидел, приходила к нему во снах. Смотрела на него озорными глазами и звонко, насмешливо смеялась. И, просыпаясь, он раз за разом клялся отомстить. Она стала его злым наваждением. Но понять, кто из даймонов, носящих маски и скрывающих свои личности, – убийца его брата, Пэйтон так и не смог. Поэтому спустя несколько месяцев он пришел к Габриэлю и заявил, что хочет пройти свой лимб – личное испытание.
– Хочу поиграть в любовь и месть, – сказал Пэйтон. – Влюбить в себя ту, которая довела моего брата до самоубийства. Я знаю, что она – один из даймонов. Скажи мне ее имя. Ее лицо я знаю.
Габриэль даже не удивился этому, будто ждал.
– Я гарант «Легиона», – пытливо глядя ему в глаза, сказал он. – Я хранитель анонимности каждого своего даймона – бывшего и настоящего. Ты просишь меня о невозможном, Пэйтон.
– Я хочу отомстить ей, – ответил Пэйтон. Скажи мне, кто она, эта чертова кукла. Я найду ее и сломаю так же, как она сломала мою жизнь.
Он хотел добавить, что, если Габриэль не скажет, он разрушит этот гребаный клуб с толпой скучающих садистов и фанатиков, заглядывающих ему в рот, но не успел.
– Хорошо, – вдруг как-то легко согласился Князь. – Я дам тебе ее данные через год, когда ты докажешь свою верность клубу. Но условия будут жесткими: ты влюбляешь ее в себя и убиваешь. А если не делаешь этого – убиваешь себя. А мы делаем ставки. Как тебе?
– Без проблем, – ухмыльнулся Пэйтон, точно зная на тот момент, что жалеть он эту стерву не станет, так же, как она не стала жалеть его брата. – Но давай уменьшим срок. Ждать год – слишком долго.
– Только тот, кто умеет ждать, сможет по-настоящему отомстить, – возражает Габриэль. – Ты же знаешь, что это холодное блюдо…
– Полгода?
– Девять месяцев.
– Согласен.
Договор был заключен. Спустя девять месяцев Пэйтон узнал имя убийцы и получил ее фото. Да, та самая девушка, которую он дважды видел – при жизни Дилана и после его смерти.
Элизабет. И выглядит словно ангел. Только изуродованный тьмой.
– Как она заставила Дилана сделать это? – только и спросил Пэйтон, чувствуя, как его поедает глухая, черная ненависть.
– Провернула настоящую спецоперацию, – рассмеялся Габриэль. – Привела его в клуб и подстроила все так, будто бы провинилась перед даймонами и должна умереть. А он решил искупить ее грех своей смертью. Влюбленные – они такие доверчивые. Лучшие игрушки. Какова бестия, а! Так хитро все проделала, что я и сам удивился. Только есть одно но, Пэйтон.
– Какое? – сквозь сцепленные зубы спросил тот.
– Она больше не даймон. Ушла.
– Меня это не волнует. Я в игре.
Они заключили договор.
– Помни, сначала влюби ее в себя, а после убей. Не знаю, как ты заставишь ее обратить на себя внимание. Элизабет особенная, – с нежностью вдруг произнес Габриэль.
– Найду способ.
– Советую цветы – она о-о-очень их любит. И помни – будь с ней осторожен, друг мой. Когда я говорю, что она особенная, я нисколько не преувеличиваю… Надеюсь, ты поймешь, в чем ее особенность.
– Не переживай, – ответил Пэйтон, повторяя про себя ее имя. Элизабет. Элизабет. Элиза.
– Если ты нарушишь наш договор и не пройдешь свой лимб, я убью вас обоих, – нежно улыбнулся ему в спину Габриэль.
Пэйтон все разыграл как по нотам. Был терпелив и выдержан. Цветы, загадка с привкусом страха, игра на эмоциях. С одной стороны, таким образом он приручал эту чертовку к себе, заинтересовывал, влюблял все больше и больше, с другой – пытался понять, как в разных ситуациях она будет себя вести, когда перестанет прикрываться маской хорошей девочки и покажет свою сущность убийцы.
Он следил за ней через камеры, контролировал каждый ее шаг и тонул в ней все больше и больше. Просыпался и засыпал с мыслями о ней. Привыкал, испытывал страсть, влюблялся, ненавидя себя за это. Его тянуло к ней, словно магнитом, и после каждого поцелуя его то тошнило, то ослепляло желание завладеть ею. А Элизабет, словно назло, притворялась так искусно, что временами он начинал ей верить и забывать о мести.
Иногда ему снился брат. Он просто заходил в комнату и укоризненно смотрел на Пэйтона – бледный и сосредоточенный, объявленный самоубийцей.
Дилан хотел отмщения, а Пэйтон медлил, и это причиняло ему страшную боль. После первого поцелуя с Элизабет, от которого у него сорвало крышу, Пэйтон поехал на кладбище и долго стоял у могилы брата, прося у него прощения.
Потом появился Винни – кто-то из подручных Габриэля, не иначе. Пэйтону хотели усложнить игру, но он справился с этим. Устранил конкурента, а Элизабет наплел какой-то ерунды, в которую она с легкостью поверила. Она вообще играла роль доверчивой дурочки. И иногда он забывал об этом. Их отношения стали для него мукой. Болью с привкусом ванильного мороженого. Желание мести и притяжение к ней разрушали его. А потом Пэйтон узнал о том, что у Элизабет раздвоение личности, и все встало на свои места. И он сделал выбор в пользу любви. Не мог иначе.
Пэйтон хотел завести машину и поехать домой, к Элизабет, в которой вдруг начал испытывать острую потребность – уже скучал. Однако ему пришло сообщение от Габриэля. «Ты должен это увидеть, друг мой. Твоя игра отменяется – не вижу смысла мучить тебя». От него приходит видео, сделанное на камеру телефона, и Пэйтон, ничего не понимая, включает его. Он видит обнаженную Элизабет и Габриэля, сидящих на полу, усеянном лепестками.
Запустив пальцы в длинные распущенные волосы и удерживая за подбородок, Габриэль целует девушку. Мягко, но вместе с тем властно. Звуки их поцелуя кажутся опешившему Пэйтону отвратительными.
Габриэль с улыбкой смотрит в камеру – будто прямо в глаза Пэйтона – и шепчет:
– Скажи мне, родная.
Элизабет слабо улыбается, влюбленно глядя на него, и говорит своим звонким голосом:
– Я люблю тебя.
– Еще раз, – велит Габриэль.
– Я люблю тебя.
– Громче! – повышает он голос.
– Я люблю тебя, Габриэль! – кричит она в ответ.
Они снова целуются – будто напоказ, будто знают, что это увидит Пэйтон. И он наблюдает за ними, чувствуя отвращение и ненависть. Мир для него перевернулся. Мысли застыли. Только горячая кровь кипит, обжигая вены. Его предали.
– Ты здорово поиграла с ним, любовь моя, шепчет Габриэль. – Наш мальчик поверил, что у тебя раздвоение личности.
Она звонко, как-то по-чужому, смеется.
– Такой глупый! Но это было так весело! Он мне поверил! Я влюбила его в себя. Он думал, что это его игра, но это моя игра.
– Наша, – укоризненно поправляет ее Габриэль и гладит по волосам так, как раньше гладил сам Пэйтон.
Она. Его. Предала. А он предал брата.
Грудь сдавливают стальные обручи. Дышать тяжело. Зато пульс частит как ненормальный.
– Ты больше не должен делать выбор, друг мой. Это была всего лишь игра, – говорит Габриэль, снова глядя в камеру. – Эта девушка – моя сестра и моя любовь. А ты подарил нам несколько хороших вечеров и смех. Или ты думал, я не знаю, ради чего ты стал даймоном? Ради мести за брата. Но, думаешь, я бы позволил тебе это сделать? Нет, Пэйтон, конечно же, нет. Мне пришлось тебя проучить. Ты полюбил ту же девушку, что и твой брат. Тебе и убивать ее не нужно просто живи с осознанием того, что не смог сделать этого. Не смог отомстить. Тебя обманули, обвели вокруг пальца и соблазнили. Тебе было хорошо с ним, любовь моя? – спрашивает он у Элизабет.
Она кивает и целует его ладонь.
– Живи, если сможешь, Пэйтон.
Габриэль жутко улыбается, и на этом видео заканчивается. Сначала Пэйтон находится в ступоре – не может поверить в увиденное и услышанное. Потом понимает, что это все же не сон. Он проиграл. Его использовали. Дали наживку, которую он с радостью заглотнул. И дал себя поймать. Теперь лежит на берегу, умирая без воды и хватая ртом отравленный воздух.
Они хотели его сломить. Хотели уничтожить. Вырыть любовью могилу и опустить туда. Но он им не дастся. Пэйтон вылетает из машины и бьет ее ногами с такой яростью и ненавистью, что на него смотрят люди. Внутри него разгорается черное пламя, кровавая пена подступает к губам, тоска, разочарование, злость разрывают его на куски.
Пэйтон с трудом, но успокаивается. «Терпи, терпи, – повторяет он про себя, как молитву, сжимая кулаки. – Терпи, ты не слабак». Он ненавидит, когда парни плачут, всегда тыкал этим младшего брата, когда тот начинал реветь. Но сейчас не может удержаться слезы сами собой появляются на глазах. Как тогда, когда они с Элизабет вместе смотрели на северное сияние. Когда он понял, что не может без нее жить, а убить ее равно тому, чтобы убить себя. Как же весело, должно быть, ей было. Сначала брат, потом – он сам. Талантливая актриса.
«Терпи», – повторяет он. Пэйтон вдруг начинает смеяться. Они думали, что это все? А зря. Попав в «Легион», он ведь не просто искал убийцу Дилана, он копал и на самого Габриэля. У него много интересной информации о деятельности закрытого клуба, и если это попадет в нужные руки, то рванет так, что заденет всех даймонов. Пэйтон знает, что Габриэль тонко манипулирует людьми, что у него есть компромат на сыночков нескольких крупных чиновников и полицейских, которые помогают ему, но и он, Пэйтон, тоже кое-что может. Он разрушит «Легион» – так, как и хотел с самого начала, когда только узнал, что Дилан был его членом, но сделает это намного раньше, чем планировал.
«Я вас уничтожу», – повторяет он про себя сотню раз, и его вдруг отпускает. Ярость становится холодной, спокойной, дающей возможность мыслить логически. Злость вплетается черными нитями в жилы. Желание мести подпитывает Пэйтона, дарит ему уверенность.
Он все сделает так, как надо. Без убийств. Не станет равняться на сумасшедших ублюдков. И в это время звонит она, предательница. Наверное, хочет еще повеселиться. А может, что-то сказать на прощание? Он поднимает трубку и посылает Элизабет Хосслер. Жалкая мразь – вот кто она.
Пэйтон направляется в бар – ему нужно подумать, однако там его снова накрывает ненавистью и воспоминаниями об Элизабет.. О том, какой нежной и страстной она была, как горячо шептала слова вечной любви. Ему сложно поверить, что она просто играла с ним, но против фактов идти еще сложнее. Он рассматривает их общие фото в телефоне, не понимая – как же так? Почему она так поступила с ним и его братом? Почему выглядит такой искренней на снимках? Почему он верил ей? И в ее любовь?
В порыве вспышки гнева Пэйтон разбивает бутылку и ранит руку осколком – ее перевязывают сотрудники. Потом приезжает Кейт. Пытается его успокоить, целует, как когда-то, в другой жизни, тысячу лет назад. Просит забыть обо всем и начать все сначала – она ведь его ждала, ждала, пока наваждение мести отпустит его сердце. Он даже пытается поцеловать ее в ответ, но все не то. Кейт – не Элизабет. Слишком чужая, слишком ненужная. Посторонняя.
Он убирает ее со своих колен, и она горько и жалобно плачет.
– Я думала, ты меня любишь, – говорит Кейт, чуть успокоившись.
– Любил, – отстраненно отвечает Пэйтон, – но это в прошлом.
– Ты хотел жениться на мне, – вспоминает она, вертя в руках бокал.
– Хотел, – соглашается он, думая об Элизабет.
– А потом сошел с ума со своей местью. Ты одержим, Пэйтон, – выдыхает Кейт.
– Одержим.
– Но так ведь нельзя. Остановись, пожалуйста. Ради себя самого, ради своей мамы – что с ней будет, если с тобой что-то случится?
Вместо ответа Пэйтон только смеется, и Кейт с жалостью на него смотрит – это смех обреченного.
– Пэйтон, – шепчет она с тоской. – Это тебя убьет. Понимаешь? Убьет.
– Не переживай. Все будет хорошо. И хватит ждать меня – без меня ты будешь счастливее, Кейт. Я отвезу тебя домой, – говорит Пэйтон и вызывает Ника. Тот подъезжает к бару спустя полчаса – все это время они с Кейт молчат. Каждый думает о своем. У каждого в душе скребутся свои демоны.
Пэйтон первым выходит из бара и садится на заднее сиденье. Однако, закрыв дверь, он вдруг понимает, что в салоне не один. Там Элизабет. На ней черная кожаная куртка и мятное платье. Карамельные волосы распущены, как и всегда. Она смотрит на него с притягательной улыбкой, будто бы ничего и не произошло.
У него моментально пересыхают губы. Ярость, которая, казалось бы, отпустила его, возвращается вновь и черным огнем охватывает сердце. Былого притяжения нет, только глухая, гулкая ненависть.
– Что ты здесь делаешь? – с ненавистью спрашивает Пэйтон и понимает, что его голос подрагивает. Впервые в жизни.
– Жду тебя, любимый, – говорит Элизабет и вдруг просит: – Поцелуй меня! Я так скучала…
Она думает, что он ей поддастся, и тянется к нему за поцелуем. Не осознает, что играет с огнем. Вместо этого Пэйтон бьет ее по лицу – с размаха – и начинает душить. Он вдруг все понимает – в одно мгновение. Однако почти сразу отключается – его вырубает Ник. И для надежности вкалывает в шею какое-то вещество.
– Ты в порядке? – говорит он девушке, которая, держась за горло, кашляет.
– Да, почти в порядке. Сильный мальчик.
– Тогда едем. У нас есть несколько часов – вколол большую дозу. Свяжи его на всякий случай, веревка под сиденьем.
– Может быть, ее тоже прихватим? – спрашивает девушка, глядя в окно, – к машине приближается Кейт, которая ни о чем не подозревает.
– Почему бы и нет? – соглашается Ник, вытаскивая второй шприц.