Пролетая перекрёстки

Запись 40

Запись от 23 сентября 2015 г.

События от 01 августа 2015 г.

Проснулся я снова с перевязанной шеей, а также с гипсом на правой руке и на нескольких пальцах. К сожалению, я помню, как мне вправляли переломы, и, к моему несчастью, это не проходило в бессознательном состоянии. Дело в том, что почти сразу же я снова потерял сознание и очнулся уже весь перебинтованный и напичканный лекарством. Медперсонал смотрел на меня с опаской, так как видимо моё лицо в те моменты было не особо привлекательным. То, что все зубы на месте, я узнал ещё в машине скорой помощи, но, что конкретно у меня с лицом, я мог только догадываться. В голове стоял ужасный гул, а фоном разносился звук всё той же струны.

Я спокойно лежал и глядел на потолок, осмысливая, что произошло со мной в прошлый вечер. Я вспомнил о смерти Инессы Генриховны, и у меня снова образовался в горле ком. Мне не было ясно, как она поняла, что я вёл дневник и пробовал писать. Каким образом она сумела догадаться? Затем я вспомнил про родителей: знают ли они о случившемся? А что будет с моим лечением? От всего снова навернулись слёзы, но сдерживая себя, чтобы не казаться сломленным, я стал прислушиваться к звукам в коридоре. Мне показалось, что я услышал знакомые голоса, и вроде бы не ошибся.

Через минуту в палату зашли родители. Мама присела на постель рядом, а отец остался у стены, скрестив на груди руки. Они молчали. Я попытался проглотить образовавшийся ком и, не сумев сдержать слезы, отвернул голову в другую сторону. В этот момент даже такой человек, как мой папа, начал переминаться с ноги на ногу, не зная, что делать. Мама погладила меня по голове, а затем поправила волосы.

— Лечащий врач сказал, что это событие откатило твоё лечение в начало, а возможно, и хуже.

Я несколько раз кивнул, потому что боялся начать говорить. Да и неизвестно, как у меня сейчас бы это получилось.

— Новое лечение составит несколько месяцев, но придётся проходить и другие различные терапии после. В этом году ты не сможешь поступить в университет, — мама осеклась, а затем заплакала.

Я не поворачивался, потому что боялся показывать своё лицо и слёзы, а то, что мама сидела со слезами на щеках и, опустив голову, я понял по её голосу. Она пыталась не показывать этого, так как знала, что подобное может усугубить моё состояние. Я до сих пор вижу её образ, который тогда и представился мне. По сей день воспоминания о моей маме в тот момент, причиняют мне огромную боль. Я и сейчас чувствую себя безумно виноватым. Мои чувство вины и боль за родителей были наименьшим, что я мог понести взамен. Я мечтал забрать всю боль, чтобы только не было плохо им, но, если бы и существовало подобное в жизни, ни один любящий родитель не позволил бы такому случиться. Мне было ужасно больно, но где-то внутри я радовался этому наказанию, потому что знал, что заслужил.

Мы сидели ещё минут десять в тишине, а затем в палату зашёл мой лечащий врач, хотя я вроде бы находился в другой больнице. Он рассказал о новых правилах, терапиях, различных мероприятиях, а также о курсах медицинских препаратов. Когда он уходил, то произнёс такую фразу: «Арсений, в следующий раз я надену на тебя смирительную рубашку. Не сомневайся».

Я улыбнулся, и мама тоже. Я знал это.