МИРА.
Мы подъехали к галерее...
Сказать, что я была счастлива, значит, не сказать ничего и одновременно безнадёжно солгать, тихая грусть расползалась по моим внутренностям точно змея искусительница. Я не могла не увидеть не высказанную любовь, крепко повязанную ниточкой боли и отчаяния в глазах Влада, его обожающий взгляд пронизывал до костей, выжигал на мне клеймо, и это было намного интимнее проведённой с ним ночи, казалось именно сейчас, в тесном автомобиле он по-настоящему мне открылся, не произнося ни единого слова любви, он заверил меня в ней на тысячу лет вперёд. Счастье осознания, заполнявшее меня, было столь полноценным, что я смогла понять его страдания: он упрекал себя, обвинял в нашей любви и в моей любви к нему винил только себя, не боясь осуждения целого мира, он боялся осуждения своей Миры, ибо я была его - навеки, навсегда. Как это было жестоко - не говорить с ним о своих чувствах бесконечно, в то время, как он с нежностью обнимает меня, с единственным желанием продлить наши минуты молчаливого счастья: нельзя говорить, чтобы не разрушить это хрупкое единение наших оголённых чувств.
Несмело, не уверенная в том, что при следующей нашей встречи эта эфемерная завеса его желания быть со мной будет твёрже каменной стены библейского греха, не хочу этого недолгого расставания с ним, но всё-таки открываю дверь со звуком щелчка, уже нарушившего мою благословенную тишину. Уже целую вечность я не смотрю в его сторону, поэтому не понимаю зазвучавших неожиданно слов в салоне:
- Алло, Лариса?
- ...
- Да, это Влад. Я звоню, чтобы предупредить вас... - после этих слов я оборачиваюсь в сторону брата, опустив голову и нервно постукивая по крышке коммуникатора мизинцем, разговаривающего по телефону с моим куратором, несомненно, находящимся в нескольких метрах от нас в здании галереи. Ручка двери так и продолжает оставаться в моей руке, неподвижно сжатая напряжёнными пальцами, Влад пытается сосредоточиться на телефонном разговоре, хмуря брови и не обращая на меня внимания.
- ... непредвиденные обстоятельства, да, Мира не сможет сегодня приехать, - Влад очень резко встречается с моими растерянными немигающими глазами и заканчивает разговор, - надеюсь, вы сможете уладить вопросы о выставке без неё. Нет, я не знаю, сколько займет это времени, наверное, её не будет несколько дней. До свидания. – Он отключает мобильный телефон, перегибается через меня и захлопывает дверь.
Я продолжаю молчать, неожиданно понимая, что молчание – наш сообщник. Влад заводит мотор, и мы уносимся прочь от галереи, я безмолвно слежу за ним взглядом, полностью доверяясь всему, что меня ждёт... с ним.
Мы оказываемся за чертой города, там, где сохранились ещё отголоски девственной природы, пусть я буду верить в эту иллюзию, но здесь я хотя бы могу увидеть весну. Влад продолжает молчать, но действия его слаженные и запланированные. Он выгружает сумки из багажника, расстилает на пока недружелюбную к нам землю плед, поблизости нет никого, кроме живого воздуха напоённого майской прохладой и молодой травы, делающей свои первые шаги по пробужденной от зимнего сна земле. Мы с братом, не задумываясь, мнём этот зелёный ковёр, отдаляясь от машины всё дальше вглубь чащи, скрывающей нас от мира невысокими редкими деревцами, но их достаточно, чтобы нас не существовало в этой вселенной на время, замороженное только для двоих.
Я стою, словно окаменелая – неверующая, не знающая. Так тихо вокруг, машины не видно с этого места, мы такие одинокие здесь, но мне хватает Влада, нам хватает друг друга... Влад поворачивается ко мне, наверное решившись объяснить свой, кажущийся ему странным, но воспринимаемый мной нежданным подарком, поступок, против своей воли я заглядываю в его глаза с неким раболепием, он осторожно держит меня за плечи, большими пальцами совершая круговые движения, успокаивая меня... себя.
- Побудем здесь немного? - полушёпотом спрашивает он, я лишь киваю головой, привыкая к молчанию, и неожиданно крепко обнимаю его. Так быстро пролетают эти мгновения в объятиях, я закрываю глаза, уверенная, что у Влада они сомкнуты тоже, мы пытаемся продлить это ускользающее умиротворение.
- Прохладно, нужно развести огонь, - шепчет он мне в волосы, я снова киваю, и трусь щекой об его грудь, он разжимает руки, я опускаю свои, Влад безмолвно переплетает наши пальцы, и мы идём за дровами.
Это совсем неудобно - одновременно собирать хворост и держать меня за руку, и мне приходится заговорить:
- Отпусти, - голос выходит тихий и неправильный, я чувствую, как Влад содрогается от него всем телом, затем останавливается и смотрит на меня. С мгновение я тоже смотрю на него, не понимая, а потом поднимаю наши переплетённые руки вверх, и машу ими в воздухе, Влад хмурится, а я начинаю смеяться – громко, по-настоящему весело.
- Мы ведь так много не соберем, - становится легче говорить после этой маленькой заминки, я продолжаю улыбаться, и Влад всё-таки отпускает мою руку, пробираясь вперёд. Стараясь не отставать от него, я заглядываю ему в лицо, он сосредоточенно выглядывает щепки в кустах, но я вижу, как улыбка сохраняется в краешке его губ. Не могу ничего с собой поделать, начинаю идти вприпрыжку, обгоняя брата, Влад косится в мою сторону, а я продолжаю расплёскиваться своим счастьем.
Влад периодически останавливается, чтобы подобрать очередную хворостинку, но всё равно не отстаёт от ничего не делающей меня. Я даже не боюсь заблудиться, где-то внутри мечтая именно об этом.
- Пошли назад? – прерывает мои глупые размышления братик, успев немного опередить его своими семимильными шагами, я повертываюсь к нему, заставляя прыгать свои локоны. Глаза встречаются с кофейной теплотой Влада, легко обхватывающего собранную охапку дровишек. Я возвращаюсь к нему, по-детски ухватившись за рукав его куртки, испытывая потребность держаться за него. Улыбка на его лице становится шире, свободнее, и мы безошибочно возвращаемся к тому месту, где расстелен плед и оставлены сумки.
Я громко вздыхаю, наверное, с сожалением, Влад сбросивший полешки на землю начинает смеяться, разгадав мои мысли. Я в ответ хмурю ему брови и надуваю губы, как маленькая, а он снова меня обнимает. Я зарываюсь носом в его футболку, глубоко вдыхая его неповторимый запах, сейчас, в маленьком лесу, он ещё более отчётливо ударяет мне в голову, брат пахнет лесом – последождевой хвоей.
- Нужно разводить костёр, - сама напоминаю Владу причину, чтобы разомкнуть наши объятия. Он послушно отходит от меня, возвращаясь к дровам, умело сооружает из полешек пирамиду, достаёт из второй сумки зажигательную смесь, откидывая материю, прикрывающую её содержимое, на глаза мне попадается альбом, непонятно зачем, находящийся в сумке. Я забираю его оттуда, находя в той же сумке ещё и грифельный карандаш, и снова устраиваюсь на пледе.
Я смотрю на быстро вспыхнувшие огоньки пламени только разгорающегося костра, смотрю на сидящего на корточках Влада, а рука неосознанно ведёт карандаш по бумаге, вырисовывая очертания, делая лёгкие наброски, глаза завораживаются обещающим полыхать огнём, рука сильнее сдавливает точёный грифель, я то задерживаю дыхание, то дышу ненормально часто, и рисую, рисую. Красные языки подавляют оранжевые, они раздваиваются, утраиваются, чтобы вновь соединиться воедино, обрести свою изначальную целостность, мысли уносятся далеко от потрескивающего костерка прочь, я уже потеряла связь с окружающей меня природой, не чувствую запаха весны, но Влад слабо прижимает меня к своей груди, уже не занятую рисунком, только унесённую по пути своих мыслей, я поддаюсь этой ласке, расслабляясь и опадаю в его руках.
- Зачем ты взял альбом? – вполголоса спрашиваю, словно страшась быть подслушанной.
- Ты бы захотела порисовать, - просто отвечает он, окутывая меня своей теплотой. Я согреваюсь, не от близкого огня, а от тепла его объятий.
- Захотела, - усмехаюсь, прикрывая глаза. На миг мы погружаемся в собственную тишину, наслаждаясь тихим поскрипыванием щепок в костре, далёким пением птиц, шелестом хлопающих листьев, слабо покачиваясь в кольце его рук.
- Ты не голодна?
- Нет, но мне интересно, что ты собрал для нашего пикника. – Это простое «нашего» согревает меня, я знаю, что и Владу тоже тепло от этого обычного слова.
- Сейчас, - говорит он, поднимаясь, и снова лишает меня своей близости. Влад стелет небольшую скатерть и расставляет на ней пластиковые контейнеры, поочерёдно расправляясь с крышками. В них только лёгкие закуски - овощные салаты, рыба и грибы. Запахи смешались, но выглядит всё довольно аппетитно, я почувствовала, что на самом деле проголодалась, Влад с готовностью отломил мне мякиш белого хлеба, а после того, как я заулыбалась, не задумываясь, начал кормить меня сам. В первый раз, нахмурив от его самоуправства брови, теперь я не сопротивлялась, с готовностью раскрывая рот следующей насаженной на вилку порции, отчего мы бесконечно переглядывались и счастливо улыбались друг другу. Влад совершенно не ел ничего, видимо затеяв обеденный перерыв исключительно ради моего кормления.
Я чувствовала себя маленьким ребёнком с ним, совсем не приспособленной к жизни, не умеющей ничего, но, как же я хотела, как же сильно я хотела сделать его счастливым.
Он самостоятельно собирает остатки, снова закрывает крышки, сбрасывает в траву крошки и убирает всё назад в ту же сумку. Он возвращается ко мне, и нет в его мыслях ничего постороннего, только быть рядом, как я осмелилась просить его, чувствовать меня так же, как я чувствую его. Он садится рядом со мной, и наши глаза в долгом молчании устремляются навстречу друг другу.
- «А может, нам не нужны были... они... - эти слова?» Я слышу тишину, медленно обволакивающую нас, такую разную, мне радостно вот так помолчать с ним, потому что во мне так много чувства, что слова кажутся совсем не выразительными и бесцветными, я дотрагиваюсь до его висков, прижимая холодные пальцы к любимому лицу, Влад опускает веки, льня к моей руке:
- Хочу написать тебя, - заворожено повторяю вслух задуманное желание.
- Хорошо, - улыбаясь и не открывая глаз, безропотно соглашается он.
Я отрываю от него свою руку и слышу мягкий вздох, альбом с карандашом уже приготовлены на моих согнутых коленях, Влад медленно вытягивается на пледе, неотрывно следя за моими руками. Я пытаюсь завязать волосы в хвост, но непослушные пряди так и норовят рассыпаться по плечам.
- Оставь... - тихо проговаривает он, смиренно согласившийся побыть обездвиженным манекеном на сыром пледе с просочившейся влагой лесных трав.
– Хочу видеть, как прячутся от меня твои глаза, - и он вновь закрывает свои, - как путаются твои пальцы в своевольных шёлковых прядях, - он протягивает руки ко мне, а мои щёки алеют от его слов.
Я оставляю безуспешные попытки с волосами и склоняюсь над ещё белоснежным листом, ощущая не проходящий и ещё больше вгоняющий меня в краску жар. Рука начинает выводить резкие и беспорядочные мазки по бумаге, я ни разу не смотрю на лежащего Влада, безнадёжно опечаленная, что портрет не будет реальным, время стремительно убыстряется, а я всё равно не могу заставить себя взглянуть на него, боясь захлебнуться. Я не смотрю и на вырисовывающиеся контуры мужского лица, временами, когда не заколотые волосы скрывают моё лицо и когда мои глаза действительно прячутся от Влада, я ловлю себя на том, что его лицо и так неотступно со мной, оно отражается в моих глазах, оно высечено в моём сердце и тогда рисунок на простом листке из школьного альбома начинает дышать и жить. Я несмело открываю глаза на него, только закончив работу набравшись сил посмотреть на набросок полностью. Страх проходит, уступая место разочарованию, не смогла, не сумела.
Я не знаю, что видит Влад в моих застывших на рисунке глазах, но голос его звучит обеспокоенно:
- Что случилось? Мира, что-то не так?
Я протягиваю ему неудавшийся рисунок и прижимаюсь к его груди. Возглас его восхищения прорезает воздух, но я по-прежнему продолжаю дышать в его рубашку.
- Тебе не нравится ведь? Так? – тихонько спрашивает он, прикасаясь губами к моей макушке. Я киваю, сильнее вцепляясь в него, но ему недостаточно такого ответа,
- Почему? – в его голосе нет настойчивости, он просто знает, что я всё равно откроюсь ему.
- Твои глаза..., - получается слишком тихо и это вынуждает меня повторить, - твои глаза, наши глаза... - он всё понимает по этим коротким и сбивчивым фразам, обнимает меня, крепче, бессильно шепча:
- Ты жалеешь? - эта обречённость в его голосе убивает меня немедленно, но она же и отрезвляет.
- Нет, - голос твёрдый, но я знаю, что не могу его убедить. – Нет, - повторяю, отстраняясь, чтобы смотреть ему в глаза, когда буду говорить ему нечто важное:
- Я люблю тебя, - слёзы неожиданно и без спроса стекают по лицу, застилая глаза, мешая вглядываться в едва заметные тёмные крапинки его глаз. – Люблю, люблю, люблю, - бросаюсь в его руки, тут же оказываясь пойманной в сеть его объятий и нежный шёпот:
- Знаю, моя маленькая, знаю, - он начинает лихорадочно покрывать моё лицо поцелуями, они солёные, пропитанные моими же слезами, и я бесконечно счастлива, и пусть это счастье горькое, всё равно... всё равно.
ВЛАД.
Я упаковал все вещи в сумки и теперь застыл возле не потушенного огня медленно тлеющего костра с выдернутым из альбома листом с запечатлённым на нём моим не улыбающимся лицом. В первые минуты я различил лишь безупречное своё сходство с талантливым изображением, ничего не понимающий в живописи я чувствовал едва уловимую жизнь, пульсирующую в рисунке, но сделанный простым карандашом этот набросок обнажал мои чувства, Мира удивительно точно изобразила наше с ней сходство, и сердце, перекачивающее по моим жилам одну на двоих с ней кровь, заныло. Может быть любовь, которая давала жизнь этому рисунку и была видна только нам двоим, но наше родство было известно всем и это испугало мою малышку. Испугало то, что она сама, своей рукой нарисовала ту грань, которую нам нельзя было нарушать, грань, оставляющую нашу любовь под запретом, грань, которую мы уже перешли и пути назад нет. Сжимая её в объятиях, я понимал, что готов страдать за нас обоих, если буду слышать её настойчивое: «Люблю».
- Пойдём? – спрашивает она совсем рядышком.
А я не могу решиться бросить набросок в огонь – причину её слёз.
- Не надо, - останавливает она меня, задерживая мою руку своими маленькими пальчиками. – Это ничего не изменит.
Я смотрю ей в глаза, в которых мелькает грусть, подавленная решимостью:
- Влад, ты – мой брат, - я содрогаюсь всем своим существом, но она будто не замечает этого, или просто от собственных слов содрогается вместе со мной, но вздохнув, продолжает, - Этого не изменить, но мою любовь тоже... не изменить.
«Лгун! Скажи, в чём ты раскаиваешься? В том, что прошлая ночь исполнила твою мечту или в том, что, не дожидаясь рассвета, ты сомнамбулой готовил вещи для пикника, чтобы побыть вдвоём с Мирой? Или в том, что, как влюблённый по уши подросток, испугался утром её взгляда и тысячу раз отменил все планы, но в самый последний момент всё равно увёз её ото всех? Всё дело в том, что нет в тебе этого раскаяния? Есть пряная горечь, обволакивающая твои чувства к ней, страх ненависти в её глазах, но ты не раскаиваешься. Тебя уже не может остановить то, что она твоя сестра, ты не хочешь забывать об этом или притвориться, что это не так. Нет. Это чувство, напротив, ещё больше опьяняет тебя, потому что родство с ней - ещё одна неразрывная, связывающая вас нить, она заставляет тебя чувствовать несуществующее во вселенной счастье: она ближе к тебе, она твоя...»
Я думал об этом, пока мы в привычном молчании добирались до моей машины, Мира шла чуть поодаль от меня, впереди, я медленнее шагал по её следам, считывая её шаги и наблюдая, как покорно склоняется молодая трава под её ногами. Я загрузил сумки, Мира ждала меня у передней двери, оглядываясь на редкий лес и подёргивая плечами от непривычной прохлады. На миг я залюбовался её хрупкой фигуркой, такая маленькая она вызывала во мне чувство непреодолимой нежности, я, не стараясь, подошёл к ней неслышно, обнимая её со спины, вынуждая вздрогнуть от неожиданности, но она сразу же обмякла в моих руках, теснее прижавшись к моей груди. Где-то далеко спрятавшаяся мысль, но сейчас очень близко проплывшая по поверхности моего сознания – «А что если желание заботиться о ней пересилило бы мою любовь и я по-прежнему оставался для неё только братом?» - теперь не испугала меня, я вдохнул пьянящий запах её волос, прошептав:
- И мою... и мою....
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Останови моё безумие
Romance...Ноги сами привели меня к её комнате, уже очень давно я не делал этого, не приходил к ней, когда она засыпала, но сегодня я не смог сдержаться, не смог воспротивиться желанию увидеть её ещё раз. Она была так прекрасна в этом платье, меня до сих по...