МИРА.
Ленивый солнечный зайчик, нашедший дорогу в покой моего сна, одаривающий мою щёку теплотой и скользящий дальше по вялой улыбке на пригретых губах − утро, так ласково подарившее мне пробуждение.
− Влад? − не открывая глаз, чтобы не спугнуть эту негу рассвета в своём теле, полушепотом позвала брата.
Ответом мне послужили развеявшие остатки дремы молчание и одинокая тишина.
Я хотела сделать ещё одну попытку, но пустота моих мечтаний вырвала вздох сожаления и с всё ещё зажмуренными глазами подняла меня с уютной постели. Что-то с глухим стуком ударилось о ковёр и приковало мой взгляд. Глаза с непониманием уставились на маленькое, почти крохотное нечто, ярко, но не ослепительно поблёскивающее, запутываясь в длинном ворсе ковра. Я присела на колени и схватила неведомого зверушку, оказавшегося фарфоровой фигуркой ангела. Меня больше не удивляло, что проснулась я в собственной кровати, без Влада, но наличие в моей кровати этой детской игрушки завораживало и вводило в смятение.
Белоснежные крылья, гораздо больше упитанного, но миниатюрного тельца, они щитом возвышались за спиной голенького, обёрнутого лишь голубой тканью подгузника карапуза с прорисованными отдельными прядками волосиками и небесного цвета глазами, ясной, как солнечный свет улыбкой и крохотными пальчиками на ручках и ножках. Я расчувствовалась до беспамятства, из глаз брызнули слёзы, а горло выдавало странные звуки, напоминающие полухрип и полусмех. Мои пальцы, не переставая, поглаживали твёрдые крылья ангела, и я ничего не могла с собой поделать, так мне хотелось броситься к Владу, чтобы согреться в его объятиях.
Это он. Это, несомненно, он оставил эту игрушку здесь, рядом со мной. Поручил меня и нашего сына ангелу-хранителю. Это его особенный подарок на Новый год, до невозможности скромный, но до бесконечности значимый. Я поднялась с колен и как была в своей смешной пижаме с розовыми поросятами выбежала из спальни, крепко сжимая в кулачке, почти до боли сжимая маленького, но всесильного ангела.
− Влад! − зову любимого, вбегая в пустую кухню, взгляд не задерживается на занятой готовкой тёте Тане. Я неосмотрительна и беспечна этим утром, глаза бегают по ничего не значащим для меня блюдам, я не знаю, сколько времени показывают настенные часы, ртом ловлю нужный воздух и пытаюсь сказать что-то внятное.
− Ищешь брата? − глаза у тёти Тани тёплые и в них нет того самого колючего любопытства, что так пугает в детективных романах.
− Да, − мой кивок отчётливей короткого слова на выдохе отвечает на её вопрос.
− Владислав Сергеевич уже проснулся, но ещё не завтракал.
− Мне нужен Влад, − твёрдо заявляю, сама перепуганная значением произнесённых слов. Липкая дрожь бежит по коже, забираясь навязчивыми мурашками глубже, куда-то внутрь. − Я должна отдать ему подарок. Я забыла сделать это вчера, − оправдываюсь, и не кажусь убедительной даже самой себе.
− Ты можешь переодеться и приготовиться к завтраку. Твой брат гуляет на заднем дворе. − В глазах тёти Тани по-прежнему теплота, она снисходительна ко мне и я улыбаюсь ей в ответ. Я ошибаюсь. Снова.
− Я пойду к нему, − говорю я восторженно и ухожу очень быстро, не вижу, как гаснет ставшая мне родной теплота, заменяясь материнской болью.
Пуховик должен защитить меня от жгучего холода в те несколько мгновений, пока я добираюсь до Влада.
− Любовь моя, − шепчу я, заприметив стройный силуэт посреди истоптанной его крупными шагами аллеи. Он оборачивается, словно, вняв моему немому зову, а я безрассудная бросаюсь к нему, преодолевая разделяющее нас расстояние, состоящее в тайном сговоре со снегом. Он подхватывает меня, приподнимая, и я заглядываю ему в глаза:
− Я влюблена, Влад, я так влюблена, − сбивчиво, не фразами, а заговорённой мантрой повторяю ему, и он улыбается.
− Глупая, нас могут увидеть, − прижимаясь щекой к моей щеке шепчет он.
Я вздыхаю, прежде чем осознанно ответить на его предостережение:
− Пусть видят, пусть.
Влад крепко обнимает меня, а я не обнимаю его в ответ, просто невозможно сильно цепляюсь за его плечи, вынуждая его никогда не отпускать меня. Мне так этого хочется: чтобы он никогда меня не отпускал.
− Малыш, ты замерзнешь в этой сексуальной пижаме, − продолжает шептать он, обхватывая мою голову руками, а я тихонько посмеиваюсь, не веря.
− Я нашла твоего ангела, − говорю ему, утыкаясь носом ему в шею.
− Хорошо, − говорит он, − мы подвесим его над кроваткой нашей дочки.
− Сына, − возражаю. − Над кроваткой нашего сына.
− Я придумал, как мы её назовём, − не спорит, но продолжает настаивать на своём, хотя я уже отвлеклась его заявлением о нахождении подходящего имени для не рождённой малышки. Успела вычитать в журнале, что будущие папы самостоятельно не задумываются об этом на протяжении всей беременности своих женщин, у них не развит отцовский инстинкт на таком уровне, как у нас.
− Похвально, − улыбаясь, поощряю своего мужчину, так выгодно и так невообразимо отличающегося от среднестатистических пап. Мы осторожно разомкнули наши изобличающие объятия и теперь шагаем по заснеженной аллее, ступая по ранним следам Влада, сделанным причудливо параллельно, словно этот хитрец заранее наметил нашу совместную прогулку. − Но это ни к чему, потому что имя для нашего мальчика уже выбрано его мамой. − Замечаю его неодобрительный, хотя и игривый взгляд и поднимаю в воздух грозный пальчик, − Даже не думай возражать! У нас будет мальчик. Мамы это чувствуют, − добавляю я, авторитетно размахивая распущенными волосами, уверена сейчас больше смахивающими на уродливые космы.
− Люблю твои волосы, − сбивает меня с серьёзной мысли брат и задумчиво смотрит на эти самые волосы, которые любит.
Я тоже смотрю на него, снизу вверх, всего несколько последних секунд, потому что этот негодник рухает на колени передо мной, прямо в снег, и обеими руками обхватывает мой живот, слабо шепча, чтобы слова предназначались для меня.
− Маленькая Мира, не переживай, мама скоро перестанет упрямиться и поймёт, что у неё в животике живёт прекрасная принцесса, которая любит папу чуточку больше, чем чувствуют мамы. − Он сразу же поднимается, даже не отряхиваясь, а мои глаза округляются от возмущения.
− Папы знают, как надо разговаривать со своими дочерьми. − Провокатор.
− Ты хочешь назвать нашу дочь Мирославой? − всё-таки задаю более насущный вопрос.
− А ты хочешь назвать нашего сына Владиславом? − вместо ответа на мой вопрос он задаёт встречный и выжидательно изгибает красивую бровь.
− Нет.
− Нет, − высказываемся одновременно и затихаем. Я поражена его догадливостью моего желания, чтобы наш ребёнок сохранил имя своего отца, хотя бы таким образом.
− Владамира. − Его ответ огорошивает меня, и я раскрываю рот бессловесно, не зная, что ответить на его, свои собственные мысли. − Я хочу, чтобы нашу дочь звали Владамирой. − Он не смотрит на меня и кажется смущённым, потому упрямо смотрит вниз, на молчаливый снег и носком ботинка раскидывает слипшиеся друг с другом снежинки по ветру.
Я любуюсь им, с улыбкой и теплотой, так приятно разливающейся по венам, и молчу, как и снег, под ногами.
− Как ты думаешь, не слишком она меня возненавидит за своё имя? − спрашивает, не отрывая глаз от раскинутой перед нами белой глади.
Имя действительно редкое, может даже не существующее вовсе, но мне нравится, и хотя я знаю, почему он боится ненависти собственного ребёнка и, наверное, этот же страх пронизывает и мои внутренности, я, мы делаем вид, что говорим только об имени для дочери.
− Так себе имечко, − говорю я, для пущей убедительности издавая неопределённые хмыкающие звуки. − И совершенно не подходит для мальчика. Нашего сына будут звать Владимиром. Я вижу, как вытягивается его лицо, и усмехаюсь тому же выражению глаз, что отражалось в моих собственных, несколькими минутами ранее.
Я придумала имя для ребёнка ещё в кардиологической клинике, спустя полуторачасовое обследование, через которое мне пришлось пройти из-за случившегося со мной прямо на улице обморока, о котором к счастью Влад ничего не знает и не узнает. Тогда, мне непременно захотелось, чтобы в имени нашего малыша переплетались имена его родителей, бесконечно любящих друг друга, невзирая на все существующие и воздвигаемые преграды. Захотелось, чтобы наш сын соединил нас до конца, скрепил невидимой нитью, которую не может разорвать даже Господь.
− Пусть будет по-твоему, − только и сказал мой любимый, легко соглашаясь, а затем в последний раз приобнял меня за талию, перед тем, как нам нужно было вернуться в дом, из которого ещё не доносилось голосов его обитателей, но, бесспорно, рассвет успел встретить и их.
Я счастливо улыбалась, идя позади своего ангела-хранителя, шаг в шаг и крепко сцепляла выскальзывавшие из его руки свои пальцы с его. Это случилось на крыльце, за полсекунды до открытия входной двери:
− В следующий раз. − Его шёпот обжёг мою щеку, а затем губы капризно прихватили мою холодную мочку, пленяя не только маленький кусочек кожи, но и всё тело, заставляя возжелать его с непреодолимой силой, так, что из головы совершенно вылетел наш спор, и я просто окаменела на месте.
Я сбежала в свою комнату, как только мы оказались в прихожей, даже не взглянув на своего соблазнителя и проигнорировав его победную усмешку.
Позже за столом в гостиной, когда я заняла своё привычное место, рядом с братом, уже одетая в относительно нормальную одежду, почувствовала, как отголосок тех предательских мурашек у входной двери стремительно высвобождается из-под контроля моей воли и растекается по моей коже.
Я вздрагиваю, и это не остаётся незамеченным от маниакально-навязчивых карих глаз цвета тёплого коньяка без малейшего сострадания, не охлажденного жалкими кубиками льда.
− Мира, передай мне, пожалуйста, солонку, − слышу голос матери.
Реагирую на автомате:
− Вот, мама.
− Спасибо, дорогая. − Что нужно было ответить?
− Не за что? − неуверенно, вопросительно, обнажающе беззащитно в глазах своего мучителя промахиваюсь с ответом. Впрочем, говорю я настолько тихо, что остаюсь услышанной только тем, кем услышанной быть не хочу из-за распространяющейся по телу слабости.
Я пытаюсь отвлечься на разговор сестры с отцом, действительно стараюсь и у меня даже получается ухватить обрывки рассказа.
−... потрясающий... пляж, мы загорали... напролет,... а песок... такой прохладный...
Я начинаю нервничать ещё сильнее, не вовремя посетившей меня мысли о пустынном пляже и единственном желанном спутнике − Владе. Я слышу собственный вздох, и запихиваю ещё одну порцию яичницы себе в рот, набивая его тем самым до отказа, так, что трудно прожевать и невозможно проглотить.
− Вкусно? − раздаётся насмешливый голос сбоку, и я активно качаю головой, боясь посмотреть в ту сторону, чтобы не показывать своего красного как чили лица, и раздутых, как от пчелиного укуса щёк, рта, еле сдерживающего всю ту пищу, которую я туда успела запихнуть.
− Правильно. Тебе сейчас нужно больше кушать. − Влад говорит только со мной, говорит очень определённо, но наш дуэт неожиданно оборачивается в трио.
− Почему это? − Лиза выказывает ненужную мне заботу, совершенно не затрагивающую интонации её голоса, но её любопытство удовлетворяется не мной.
− Мира провела какое-то время в больнице, перед самым вашим приездом. − Я, наконец, избавляюсь от преследующего меня желания раздеть Влада немедленно и от непомещающейся во рту еды, глотая всё и сразу, больно раздражая горло, а затем запиваю всё апельсиновым соком.
− Ох! Неужели? − вырывается у сестры.
Я бы могла в подтверждение слов брата закивать утвердительно, но мне самой этот жест кажется смешным, и я просто удаляюсь из-за стола со своей тарелкой.
Все члены моей семьи продолжают ещё некоторое время просвещать мою сестру и её мужа Анатолия о моих приключениях в стенах клиники, а затем все благополучно возвращаются в продолжение обсуждения отдыха на Мальдивах.
Тётя Таня ушла ещё до того, как все успели собраться внизу, поэтому эта территория в доме сейчас оказывается в полном моём распоряжении. Я подхожу к раковине и открываю воду, намыливая тарелку, пока её очень резко не выхватывают их моих рук.
− Что ты делаешь? − вскидываюсь на Влада, так бесшумно оказавшегося за моей спиной.
− В доме есть, кому мыть посуду. − Он выглядит непреклонным, а тон его серьёзным, отчего мне хочется рассмеяться ещё сильнее.
− Тётя Таня уже ушла, и я в состоянии справиться с одной тарелкой.
− Нет, − слишком категорично, чтобы я отступила.
− Влаад... − Но чтобы доказать мне, что не шутит, он принимается смывать пену с тарелки самостоятельно, а потом ополаскивает и мою чашку. От вида его вымывающим посуду меня захлестывает новым потоком желания избавить его от одежды, но довольствуясь малым, я лишь обнимаю его со спины.
− Мы уходим. − Бросает Влад, резко перекрывая воду и высвобождаясь из моих рук.
− Хорошо, − повинуюсь я, даже не посвященная в его планы.
Уже добравшись до своей спальни, мой мозг заработал более-менее рационально и идея заявить родным, что мы с Владом хотим провести первый день Нового года только вдвоём, вне стен этого дома, совершенно наедине с абсолютной чёткостью предстаёт неудачной, провальной, критической. И я решаю позвонить брату. (Мы часто пользовались мобильной связью, находясь дома в соседних помещениях, однажды от невыносимого томления испробовав этот небольшой трюк при родных, никак не желавших оставить в покое хотя бы одного из нас, мы тогда проговорили с Владом больше трёх часов кряду, начиная с самого возвышенного и опускаясь до всяких непристойностей).
Влад, по-видимому, находился рядом с Лизой и Анатолием, их голоса раздавались шумовым фоном при нашем разговоре.
− Влад? − я говорю очень тихо, будто именно в этот момент меня могут подслушать и разоблачить мои мысли.
− Да, я слушаю вас Павел Дмитриевич.
«Это с работы, я на минутку», − слышу я отговорку брата для родных.
− Мы не можем уйти сейчас, − продолжаю, − Никто не поймёт, − я говорю убедительно для брата, а сама мечтаю лишь о том, чтобы сбежать и остаться с ним наедине, не важно где, просто, чтобы можно было раствориться в его объятиях и громко прокричать, что ОН − МОЙ!
− Хорошо Павел Дмитриевич, я постараюсь, − я слышу его разочарованный вздох, адресованный складывающейся ситуации, но кажется неожиданно приводящий его к решению нашей проблемы. − Мне тоже жаль, что вы не можете провести это время с семьёй, но раз встречу нельзя отложить на завтра, ничего не поделаешь. Да, я буду на месте через полчаса. До скорого.
Я ещё несколько секунд слушаю продолжительные гудки нашего разъединения и усиленно пытаюсь придумать вариант побега для себя. В голову ничего не приходит, время, будто замерло вместе со мной заторможенной девушкой, сползая с кровати на мягкий ковёр.
− Моя девочка научилась пользоваться телефоном, − поддевает меня игривый голос Влада, неведомо как оказавшийся на полу, рядом со мной. Он говорит предельно тихо, и забирает из моих рук потухший мобильный, а я надуваю губы, уязвлённая его поддразниваниями. − Иди сюда, − я вздрагиваю, это небезопасно, − я закрыл дверь, − ощущая меня насквозь, бормочет брат. Обвиваю его шею руками, жалуясь:
− Я ничего не смогла придумать. Что же мне теперь делать?
− Глупышка моя, − я дёргаюсь, обижаясь такому обращению, но только крепче прижимаюсь к Владу. Если бы он знал, как на самом деле, меня мало волнует, что мы не одни в доме. − Я всё устроил. Ты едешь со мной.
− Что? − я отодвигаюсь ненамного, только чтобы посмотреть в его лицо, но рук не отрываю, беременность делает меня удивительно зависимой от его прикосновений, или же сказывается отсутствие близости между нами уже больше недели.
− Ты едешь на свидание с Максом. − Это заявление выбивает воздух из моих лёгких и отбрасывает меня от брата на непреодолимое расстояние в тридцать сантиметров.
− Не пойду я не на какое свидание! − я почти выкрикиваю эти слова, не заботясь быть услышанной родными по ту сторону запертой двери.
− Не кричи ты! − грозится брат и протягивает руку, чтобы вернуть меня в свои объятия, я не знаю, почему это происходит, но, не смотря на то, что я твёрдо решила обижаться на него до конца: я возвращаюсь. Он тепло обнимает меня, в его руках мне всегда тепло и, невзирая на воспоминания о вчерашних неумелых, но настойчивых попытках вице-президента компании брата произвести на меня впечатление, подозрительно напоминающие ухаживания, я оборачиваюсь руками Влада и повторяю:
− Не пойду на чёртово свидание, − правда, теперь это больше похоже на шёпот.
− Даже со мной? − усмехаясь, спрашивает брат, дыша в мои волосы.
− Даже с тобой, − выпаливаю. − Подожди! С тобой − это с тобой и Максом, или это...
− Или это, − ещё больше развеселившись, отвечает мой кавалер, только что пригласивший меня на официальное свидание.
− Господи, да, Влад! Да! Я согласна!
− Дорогая, я начинаю сомневаться в вашем воспитании, неприлично так восторгаться мужскому вниманию.
− К чёрту, любимый. Я хочу пойти с тобой на свидание. − Я сама впиваюсь в его губы со страстным поцелуем, тихонько постанывая от ощущения его мягких, ласковых губ на своих. Мои неуёмные ёрзанья на его коленях заставляют постанывать и Влада, так что удовлетворённая уравниванием счёта я прекращаю движения губ и начинаю посмеиваться над братом, не прекращающим попыток обласкать мой жестокий рот.
− Бессердечная... − выдыхает он, легонько сжимая пальцы на моей талии, и быстро поднимаясь на ноги.
− Для всех остальных ты идёшь на свидание с Максом. Я пришлю за тобой такси.
− Значит, мы не выходим вместе?
Я замечаю, как на секунду брови брата нахмурились, но он старается скрыть свою тревогу от меня и сразу отворачивается.
− Нет. Это было бы слишком.
− Ладно, − я пожимаю плечами. − Тогда я пока переоденусь.
− Оденься теплее, на улице холодно. − И Влад поспешно покидает мою комнату.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Останови моё безумие
Romance...Ноги сами привели меня к её комнате, уже очень давно я не делал этого, не приходил к ней, когда она засыпала, но сегодня я не смог сдержаться, не смог воспротивиться желанию увидеть её ещё раз. Она была так прекрасна в этом платье, меня до сих по...