МИРА.
Слишком быстро опустившиеся сумерки застали нас с Владом под тёплым душем, когда утомлённые, но неутомимые мы намыливали тела друг друга жидким мылом с апельсиновым ароматом, навязчиво щекочущим ноздри и пробуждающим настойчивость в блуждающих по моему телу руках Влада.
Наполовину возбуждённый он тщательно смывал с меня пену, чтобы бессчётный раз нанести её снова и провести по любимым участкам, заставляя меня бесстыдно извиваться и прижиматься к нему сильнее, вздыхая и хрипя, сдерживая стоны и прокусывая губы до невидимых ранок.
− Ты плохо себя ведёшь, − смеет отчитывать меня, доводя до грани и безжалостно сбрасывая вниз вместо вознесения ввысь.
− Накажи меня! − воодушевлённо и поспешно нахожу выход для нас двоих.
− Ещё не придумал достойного тебя наказания, − посмеивается надо мной.
− Влаад, − хнычу, и он отступает, совсем. Я выдыхаю одновременно с облегчением и с досадой.
− Нам нужно возвращаться, − без недавнего проблеска игривости, угрюмо выговаривает брат, поспешно отворачиваясь, и перестав искушать меня своим обнажённым видом, обматывается полотенцем.
− Иди сюда, − быстро притягивает к себе, обтирая как маленькую, и закутывает в махровый халат. Я обнимаю его прежде, чем ему удастся сбежать, и дышу запахом свежести и апельсинового мыла, так мало похожим на его собственный неповторимый аромат осенних дождей.
− Это было лучшее свидание в моей жизни, − улыбаясь и щекоча его грудь своим шёпотом, бормочу я.
− Прости, − выдыхает мне в волосы, − Я слишком увлёкся и не смог осуществить задуманное первоначально.
− Да? − притворно удивляюсь я. − А разве моё свидание не было задумано, как непрерывные занятия любовью с самым горячим папочкой в мире?
− Не совсем, − Влад смеётся и это расслабляет меня. − Обещаю тебе компенсировать всё завтрашней прогулкой по городу.
− Но... Что мы придумаем для родителей? − я вскидываю голову, чтобы ощутить руки Влада, возвращающие её на прежнее место, как проделывают это с маленьким ребёнком.
− Не думай об этом. Я всё улажу. − Он смягчает свой голос, непроизвольно ожесточившийся до оборонительного тона при упоминании наших общих родных.
− Хорошо, − соглашаюсь я, тут же решая поиграть на крепких нервах возлюбленного. − В таком случае, я не откажусь от повторения сегодняшних занятий и завтра. Они мне по душе.
Руки Влада вокруг моей талии сжимаются крепче, и я отчётливо различаю звериный рык, сорвавшийся с его губ.
− У нас совсем нет времени, Мира!
− Я знаю, − безобидно щебечу я, легонько поглаживая обнажённый пресс брата по поперечным линиям, заставляя напрячься его сильное тело под этими невинными ласками.
− По... − я уже слышала его беззвучное «пожалуйста», но мой братик, с непоколебимой твердыней пророкотал, − Пойдём!
Выдвинувшись в путь позже запланированного на целый час, Влад отказался принимать душ ещё раз, сердито вскидывая на меня свои удлинённые брови, тем самым вменяя мне в вину всё, что последовало после предыдущего нашего совместного омовения.
За рулём, Влад был чрезвычайно серьёзен и молчалив, всем своим грозным видом побуждая меня прикасаться к нему. Едем недостаточно быстро, но вполне себе сносно, если учитывать, что в последнее время брат не рискует менять скорость с цифры тридцать на спидометре. Это происходит только по одной причине, я задержала наш отъезд, причём намеренно, и теперь мы явно опаздываем.
Нервозность, проявляющаяся пульсирующей на виске жилкой, расстраивает меня больше, чем необходимость лживого рассказа о несостоявшемся свидании с Максом и кучи неприятных расспросов, и ещё маленькой загвоздки с возвращением домой в компании брата.
Я не пытаюсь заговорить, просто неотрывно слежу взглядом за преодолением на посуровевшем лице. На моей душе спокойно и тихо.
Влад неожиданно тормозит на обочине, почти в том же самом месте, что и в прошлый раз. И я невольно вздыхаю, он сразу обращает ко мне свой нахмуренный взор.
− У меня завтра важная встреча, тебе придётся сначала подождать меня в машине, а потом мы вместе поедем на фирму. Ты согласна?
− Хорошо, − говорю я, пожимая плечами, не ожидавшая от брата вопроса о планах на завтра немного растерянно смотрю на него, готовясь к следующей тираде. Он удивляет меня: молчит.
− Я могу подъехать позже, если ты пришлёшь за мной Владика, − беззаботно предлагаю, всего лишь на миг, отпуская его глаза.
− Неужели? − ехидно замечает он.
− Да. Так будет удобней, − я уже снова смотрю на него, но его взгляд успел трансформироваться в это потерянное мгновение и теперь жгучий огонь полыхает в радужке, грозя разлиться вулканической лавой за нерушимые границы сладкого шоколада.
− Для кого? − спрашивает, и я чувствую в его тоне назревание между нами конфликта.
− О чём ты? − поворачиваюсь к нему, локтём подпирая спинку сиденья, и удивлённо вскидываю бровь.
− Как ты это делаешь? − вопрос неожиданный и совершенно лишённый смысла, по крайней мере, для меня.
− Что делаю? И мы опаздываем, − напоминаю, если вдруг его беспокойство по этому поводу покинуло свой пост в его сознании.
− Ничего, подождут, − он остаётся в том же положении за рулём, как и до этого: прямо смотрящим на дорогу перед собой, только временами склоняет голову набок и дарит мне свои глаза, как сейчас.
− Хорошо. И что же я делаю?
− Сводишь людей с ума. − Он говорит так серьёзно и холодно, что мурашки бегут по коже, и я на некоторое время замираю, прежде чем заговорить внятно снова.
− Влад. Мы...
− Я не о нас. Он просто забрал тебя из дома. Видел тебя в первый, теперь уж и в последний раз. − При этом он смотрит прямо в мои глаза, в самую серединку с крохотной чёрной крапинкой, становящуюся всё меньше под его тяжёлыми глазами. Он прищуривает взгляд на секунду, прежде чем продолжить.− Завтра я его уволю. Но через чёртовые два часа рядом с тобой, проведённых, по твоим словам, − говорит почти недоверчиво, − в абсолютном молчании, он по уши влюблён, настолько, что игнорирует мои распоряжения.
− Влад...
− И надо же какая ирония, этого сопляка зовут, так же как и меня!
− Влад...
− А Макс? Какого чёрта он запал на тебя? − я вздрагиваю, от того, что он повысил тон, только, что не бьёт по рулю кулаками. − И Олег, наверное, тоже. Они все, да?
Он действительно спрашивает у меня такую нелепость, где-то внутри я боюсь его таким, где-то очень глубоко внутри его ревность приводит меня в восторг, но здесь и сейчас я думаю о том же, о чём и он.
− Отец хочет, чтобы это был один из них? Кто-то другой? Любой...только не я. Им не могу быть я, ведь так?
Я самостоятельно отстёгиваю ремень и пересаживаюсь на его колени, туго обхватывая коленями его бёдра. Влад распускает мои волосы и оттягивает мою голову назад, невольно причиняя капельку боли и заставляя приоткрыть губы. Он сумасшедше целует меня, и я позволяю ему это делать, почти не участвуя в его звериной ласке моего языка: в его болезненном прикусывании моих губ и испитии моего дыхания. Он прижимает меня с каждой секундой всё сильнее, причиняя боль, которая необходима нам обоим в этот момент, ему, чтобы почувствовать свою власть надо мной, мне, чтобы поддаться этой власти и умиротворить его.
− Ты моя! Мира! Ты принадлежишь мне! − отрываясь и всё ещё грубо обсасывая мои распухшие губы, рычит, прикасаясь к моему лбу своим. − Меня убивает мысль, что я не могу бросить это в лицо каждому, кто только посмеет на тебя посмотреть.
− Влаад! Мы... Мы всё преодолеем. Я согласна, слышишь? Я уеду с тобой, куда ты скажешь. Где ты сможешь высказать любому, что я только твоя, а я выдергать волосы той, которая только попробует на тебя взглянуть.
− И никаких Владов тебе, поняла! − тут же добавляет он, имея в виду ни в чём неповинного водителя.
− Поняла. Только не увольняй парня из-за этого, ладно? − он напрягается чуть сильнее обычного при моей просьбе, но потом расслабляется окончательно, зарываясь губами в ямке на шее.
− Ладно. Скажи отцу, что Макс тебе понравился. Но он такой же зануда, как и твой брат, поэтому вы с ним не можете встречаться так часто, как вам хотелось бы. А ещё у тебя Германия и новая выставка и это отнимает много времени.
− Хорошо, − выдыхаю, полностью сосредоточенная на его губах, шепчущих в благословлённую богом впадинку, потому что именно её так нежно ласкают горячие губы моего любимого. − Я не буду с ним встречаться, − заявляю как можно твёрже, вконец размякшая от сладостных поцелуев.
− Я не позволю тебе, − вновь из его груди вырывается рык, в то время как я блаженно улыбаюсь, пытаясь прикрыть глаза подрагивающими от блаженства веками.
Израсходовав весь лимит наглости на сегодняшний подошедший вплотную к ночи день, мы покидаем автомобиль брата раздельно, словно не мы заполняли его салон страстными словами и поцелуями и ароматом наэлектризованного желания. Зеркально отражая взгляды друг друга, мы хмуримся, бессловесно выдерживая дистанцию между. Чтобы признаки ссоры читались на разгорячённых лицах, с глубже запечатанным неосуществлённым до конца безумием овладеть друг другом пятнадцать минут назад прямо на переднем сиденье машины.
Я неприветливо здороваюсь с родителями, непривычно толпящимися в коридоре, встречая двадцатиоднолетнюю дочь, впервые возвращающуюся со своего первого свидания со своим первым «предположительно» парнем. Воздерживаюсь от комментариев и спешно ухожу в свою комнату, захлопывая дверь. Оседаю на пол, приваливаясь к двери ощущая себя не перебесившимся подростком с зашкаливающими в крови гормонами. Запоздалый румянец заливает щёки пунцовым, и я опускаю веки, утомлённая непрерывно колотящимся сердцем и пульсацией желания в венах. Я отдаю себе отчёт, что мы не были близки с Владом больше недели и это отчасти объясняет взаимный голод в потребности слиться воедино, но желать его после двенадцати часов, проведённых в постели не просто рядом, а физически растворяясь друг в друге и быть жадной до его прикосновений, едва сумев остановиться, лихорадочно обрушиваясь друг на друга, и в то же время, отбрасывая руки друг друга, чтобы из последних сил не поддаться и прекратить.
Я прислушиваюсь к разговору за дверью и к шагам Влада по коридору в направлении лестницы на второй этаж. Побег не удаётся ему без последствий, которых удалось избежать мне и я улыбаюсь, почти сочувственно.
− Что случилось? − встревожено задаёт, казалось бы, универсальный на все случаи жизни вопрос, мама
− Ничего. Просто мы немного поссорились.
− Как?! − слышу, как неверяще восклицает отец. − Что случилось? − спрашивает, повторяя тот же глобальный вопрос.
− Свидание с Максом испортил, наверное. − Я физически чувствую, как убедительно Влад пожимает плечами, и, судя по тому, что я всё ещё слышу их голоса, разворачивающийся в этом доме спектакль, разыгрывается и для меня тоже. − Мне срочно понадобились документы по бизнесу, и я вызвал своего зама на фирму, а Мире пришлось до вечера просидеть в комнате отдыха и довольствоваться фаст-фудом, пока я не закончил, и не привёз её домой.
− Но ведь уже так поздно? − синхронно воскликнули оба моих обеспокоенных родителя.
− Я работал, − коротко и поэтому ещё неопровержимее ответил брат.
Мне было стыдно за нашу ложь во спасение, но кроха гордости за его неоценимый дар убеждения всколыхнулась во мне, притупляя неутихающую боль от знания причины всей окружающей нас фальши, которой, я боялась, мы обвиваемся, словно в кокон безопасности от существующего помимо нас мира людей.
− Но Влад, так же нельзя. Тебе нужно было отправить её домой на такси.
− Я хотел, но Мира не согласилась. А сейчас по дороге высказалась и заявила, что я мало того, что помешал её первому в жизни свиданию, так ещё насильно удерживал её кавалера допоздна, не доверяя её поклоннику, как типичный старший брат, с которым ей не повезло. И я не мог втолковать этой упрямице, что у меня важный проект и клиент, которого безотлагательно нужно было удовлетворить. А Макс всего лишь мой сотрудник, который обязан исполнять все мои поручения. И никак иначе.
Он повысил голос на последней фразе, и при прослушивании столь пламенной речи у меня перехватило дух от того, как красноречиво он вплетал неоспоримую правду в эту обманчивую историю с вымышленным свиданием. Своё пламенное желание и свою такую же обжигающую ревность.
− Она ведь ещё совсем ребёнок, − снисходительно вздохнул, на этот раз тише и, услышав удаляющиеся шаги и топот на лестнице, я поняла, что Влад не намерен и дальше разыгрывать ваганта. − Не переживайте, до завтра мы помиримся. Свожу её в национальную галерею и покажу ей Айвазовского. Она от него просто без ума.
Конечно, узнать о планах Влада отправиться со мной в галерею таким образом − было не совсем романтично, как если бы это был тщательно спланированный и выверенный до конечного своего исполнения сюрприз, но мысль, что он продумал всё до мелочей и эти самые мелочи оказываются для него такими же важными, какими являются для меня, наполнила меня теплом и поселила улыбку не только на губах, но и в душе, смятенной и мечущейся от предвкушения до страха.
Переодевшись и расчесав волосы, претерпевавшие за сегодня титанические метаморфозы, я без всякого на то желания, покинула свою комнату и пошла на звук голоса в кухне. Оберегающей меня покровом доброжелательности тёти Тани не было, что меня немного опечалило, как и не было сестры с Анатолием, отсутствие которых добавило несколько октав тишины в разговорный поток этого дома.
− Лиза уехала? − спросила я, будто спокойствие вернулось ко мне из-за отлучки Влада.
− Да. Твой отец настоял на том, что им не мешало бы наведаться в новую квартиру и проверить как обстоят дела после ремонта, и вообще негоже молодым развлекать престарелых родителей из долга, что так полагается делать.
Мои глаза в удивлении поползли вверх и, хотя я чуть не поперхнулась соком, которым собиралась запить скапливающуюся во рту жидкость, при звуке приближённых за спиной шагов Влада, мне удалось остановить побег взгляда в его сторону и удержать его на лице матери.
− Это дословно то, что сказал твой отец Лизе, − с обидой на отца, в мягком, как тополиный пух голосе закончила мама.
Я присела рядом с ней и погладила её по спине, так сильно уменьшилось проявление любви и заботы между нами в последнее время, что она невольно подалась навстречу ко мне, а я прижалась щекой к её щеке, тёплой и родной, но немилосердно задетой бороздками морщин. Я посмотрела на отца, его лицо с годами так преобразилось, что черты лиц моих родителей приобрели схожесть: одинаковые треугольники морщинок вокруг глаз, левая, чуть сильнее выгнутая бровь от одинаковой манеры выражать удивление, и похожие глаза с зеркально отражающейся в них теплотой и заботой друг о друге.
Ничего плохого и предосудительного в их одинаковости не было. Никто не замечал в этом отклонения от общепринятых норм. Как и я не замечала подобного в нашей с Владом похожести, развитой задолго до нашей с ним встречи, задолго до моего первого крика этому миру, а значит, просто уже решёнными судьбой быть вместе. Именно эти мысли светились в моих слезившихся глазах, когда я мельком решила взглянуть на своего возлюбленного, чтобы задержаться на остановке его глаз дольше, встречаясь со своим отражением, чувствуя щемящую грусть, рука об руку с радостью внутри. Биение собственного сердца в груди и слабый, но непререкаемый стук маленького сердечка, пульс отбивающий шаг жизни в напряжённом запястье Влада − мы семья. И мы есть. Улыбка, проявившаяся на моих губах, едва ли тронувшая их, оставшись незаметной для посторонних глаз, тем не менее, мгновенно осветила лицо любимого, вернув дыхание его лёгким, цвет хмеля его глазам.
− Я устала мам, пойду в свою комнату, − поцеловав в щёку мать и потрепав её по руке, уже было поднялась со своего стула.
− Сядь и поешь, как следует, − грозный голос ничем не выдал своей принадлежности тому же самому мужчине, только что переглядывающемуся со мной в туннеле для встречи наших глаз.
− Но я не хочу больше, − сказала еле слышно, наверное, оттого, что ощущала свою вину.
− Ты не обедала сегодня, − напомнил мне, заставляя покрыться предательским румянцем от основания шеи до кончиков волос. Игривость, временами накатывающая на меня, не хотела вступать в игру и слова из ложного спектакля, напоминающие о не съеденных мною сэндвичах остались не произнесёнными, а ложка прилежно вернулась ко рту, наполненная картофельным супом-пюре с зеленью.
− Теперь можно я пойду в свою комнату? − с нажимом произнесла, глядя на прислонившегося к столу Влада взглядом из-под ресниц, когда на дне тарелки, наконец, не осталось ни капельки.
− Теперь можно, − довольно заявил, отворачиваясь, чтобы ополоснуть стакан.
Отец с матерью настороженно переглядывались друг с другом, всё время перебрасывания фразами нас с братом. Я с шумом отодвинула стул и уже схватила со стола свою тарелку, когда мой надзиратель вновь подал голос.
− Оставь, сам справлюсь! − командирский тон был настолько впечатляющим, что тарелка в моих руках с грохотом снова заняла своё место на столе. Мать вздрогнула, когда я невольно посмотрела на неё, но издать нечленораздельный звук и достойно удалиться у меня получилось весьма убедительно.
Принимать душ ещё раз было лишним, но выработанная за этот год привычка настойчиво подсказывала, что без водных процедур уснуть у меня не получиться, поэтому скинув с себя всю одежду, я закрыла дверь на задвижку, включила свет и...
Кафельный пол, наверное, был неприятно холодным в зимнее время года, водяные брызги, без устали орошавшие моё лицо и правую руку − колючие и агрессивные, а терпеливый свет сберегательной лампы неуступчиво слепил веки − сейчас я им была благодарна. Первая тревога, когда сознание ко мне вернулось, была за ребёнка, ни в чём не повинного, даже в том, что его мама не может позаботиться о его здоровье. Рука, затёкшая в неправильном положении, больно ударилась о край ванны, прежде чем потянуться к холодному, неприкрытому животу и почувствовать исходившее изнутри тепло, тепло принадлежащее маленькому беззащитному комочку, который живёт во мне и должен жить после меня. Я не пыталась подняться, не думала о ноющей боли в затылке вызванной падением, не тревожилась за сердце, приплясывающее чечётку в моей груди: то бешено колотящееся, то смиренно переводящее дух, почти совсем неслышное. Я поглаживала свой живот, успокаивая маленького, успокаивая слёзы − солёные, смешивающиеся с пресными каплями душа.
На этот раз всё обошлось: я пришла в себя самостоятельно, поэтому Влад ничего не узнает. И это осознание вернуло мне сдавленное дыхание, и мочь моим затвердевшим конечностям. Я с трудом заставила ноги выпрямиться, вставая, вцепившись обеими руками в край ванны, и переступила за бортик, чтобы снова лечь, только теперь добровольно. О принятии душа не было и речи, но с чувством, словно тело моё претерпело на себе функцию отжима в стиральной машине или, по крайней мере, меня точно прокрутили через мясорубку, я растянулась в ванне, не потрудившись заполнить её. Вода из душа обильно смачивала мои волосы и лицо, милостиво стекая по телу мелкими ручейками и этого было достаточно, чтобы оставаться в сознании и не уснуть.
Спустя какое-то время, немного пришедшая в себя, я осторожно выбралась из воды, не на минуту не отказываясь от опоры в виде стен и бортиков, пошатываясь, обмоталась полотенцем, едва разлепляя тяжелеющие от болезненной усталости веки, погасила свет и прошла в спальню, всё так же пользуясь безмолвной поддержкой стен и кроватных тумбочек. Я буквально упала на кровать, неуклюже закутываясь в одеяло, не заботясь о влажных, с капающими холодными дождинками на вздрагивающую шею волосах. Через полчаса, пятнадцать минут, минуту, час, всю ночь или только одно мгновение я провалилась в темноту, на этот раз благосклонно оказавшуюся всего лишь спасительным сном.
− Тшш, − шептал родной голос, окутывающий меня теплом и покоем. Жаркие руки осторожно вытащили из-под меня неудобный комок, смутно напоминающий полотенце, а потом и подушку с мокрой насквозь наволочкой, аккуратно придерживая мою шею, пока на её месте не оказалась другая − сухая и мягкая. Одеяло, свёрнутое в узел было выправлено, а я укрыта им по самый подбородок, под ним полностью обнажённая и дрожащая.
− Ляг со мной, − прохрипела я, уже полностью проснувшаяся и часто моргающая при приглушённом свете настольной лампы.
Мне не ответили, капризные складочки хмурости не хотели покидать безупречный лоб брата, отчего я поняла, что он сердиться. Он сидел, подмяв под себя длинные ноги, и методично высушивал мои волосы подогретым полотенцем. Голова моя слегка раскачивалась на подушке, а я не отрывала глаз от любимого, терпеливо ожидая, когда он заговорит со мной.
Моя рука сама собой выпросталась из одеяла, и я потянулась к его щеке, желая сначала только дотронуться до него, а потом незаметно добраться до суровых морщинок, чтобы прогнать их с его лица.
− Лежи спокойно, − грозным шёпотом предостерегли меня, но я не отступила от намеченного плана, и когда моя рука, наконец, коснулась его гладкой и тёплой щеки, я увидела, что пусть и на краткий миг, но глаза Влада сомкнулись от наслаждения. Он вздохнул.
− Ты совершенно не можешь о себе позаботиться, − сказал это с укором и мальчишеской обидой в голосе.
Я покачала головой, начав улыбаться:
− Зачем? У меня есть ты.
− Да. У тебя есть я. Но вдруг я бы не пришёл, и тогда утром ты проснулась с головной болью, температурой и ненужной в твоём положении простудой.
− Но ты ведь пришёл, − задрав голову, я посмотрела ему прямо в глаза, серьёзно и без улыбки и едва преодолела желание снова дотронуться до его красивого лица.
− Ми-ра! − разделил на слоги моё имя и тяжело выдохнул, перестав пререкаться и снова погрузившись в перебирание моих прядей. Я предпочла бы, чтобы вместо полотенца, мои волосы ласкали его пальцы, умеющие преподнести мне блаженство так же легко, как подарить умиротворение.
− Когда же ты закончишь? − пробубнила я, недовольно ёрзая под одеялом.
− Спи. Если хочешь, я могу погасить лампу.
− Нет. Я хочу, чтобы ты лёг рядом.
− Не капризничай. Тебе не идёт.
− А ты, значит, уже успел прочитать свою книгу?
− Которую ты мне подарила вчера?
− Ага.
− Которая называется «Как стать самым лучшим папой на свете?»
− Ага.
− Даже не открывал.
− Бука. − Я надула губы, всё равно, если он этого не видит, и услышала весёлую улыбку, освещённую слабым светом.
− Не дуй губки, а то...
− Тебе не идёт, − угрюмо закончила его фразу, пытаясь отвернуться. Руки его ненадолго прекратили теребить мои волосы, и пальцы сомкнулись на моём подбородке, обиженно подтянутом вверх.
− Нет. А то мне хочется их поцеловать, − зашептал он, даря мне сверкающий взгляд своих сливающихся с ночью глаз.
Я громко вздохнула:
− Поцелуй.
− Не могу. Нужно высушить твои волосы.
Я высвободилась и приподнялась на постели, не заботясь о сползшем с обнажённой груди одеяле, и выключила лампу, а затем пробурчав:
− Спокойной ночи, тогда! − улеглась обратно, плотно зажмурив глаза, чтобы не возникло искушение взглянуть на брата.
− Спокойной ночи, − ласково прошептал он, наклонился и поцеловал меня в нахмуренный лоб. Я не открыла глаз, но расслабилась и неприлично быстро погрузилась в сон, пропустив момент ещё одного поцелуя в лоб, ощущения заботливо поправляющих одеяло рук, и почти бесшумного покидания моей комнаты моим возлюбленным... братом.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Останови моё безумие
Romance...Ноги сами привели меня к её комнате, уже очень давно я не делал этого, не приходил к ней, когда она засыпала, но сегодня я не смог сдержаться, не смог воспротивиться желанию увидеть её ещё раз. Она была так прекрасна в этом платье, меня до сих по...