МИРА.
Ещё один перелёт в моей жизни, за спиной далеко позади нас возвышаются Альпы, а в иллюминаторе лишь облака, пушистые, мягкие, медленно рассеивающиеся облака.
− О чём задумалась? − вырывает меня голос брата из блуждания по сознанию.
− Так, ни о чём, − поворачиваюсь к нему и морщу нос.
− Понятно, − не настаивает любимый, даря мне свою улыбку и задумчиво проводя руками по моим непослушным прядям волос. − Всегда хотел знать, когда ты нарисовала картину, которую я получил от тебя в подарок в Новогоднюю ночь? − неожиданно спрашивает, избегая моего взгляда, словно не желает знать ответ на свой вопрос раньше, чем я сама успею его произнести.
− Я же рассказывала, что в пятнадцать нарисовать тебя не получалось, − я снова отворачиваюсь к иллюминатору и Влад неправильно истолковывает мой порыв ещё раз взглянуть на облака перед очередным откровением.
− Прости, − шепчет он в мои волосы, глубоко вдыхая мой запах, вместо кислорода заполняя лёгкие апельсиновым сиропом моего шампуня.
− Это было во вторую ночь в твоём доме, − выдохнула я. Мне до сих пор было неловко открывать всю правду моих чувств к нему, из которых следовало, что безумная сестрёнка была влюблена в него задолго до их первой встречи, и только по этой причине большую часть времени вела себя как испорченный ребёнок.
− Я такой идиот, да? − водит горячими губами за ухом, носом отодвигая мешающие его ласке локоны.
− Нет. Ты просто... дурак, − я отвечаю совершенно не с той интонацией, которая смогла бы заставить его рассмеяться или хотя бы обидится, я говорю хрипло, а мои слова выдают моё возбуждение.
− Напитки, сэр, − прерывает нас симпатичная стюардесса. Влад отодвигается и вопросительно изгибает бровь.
− Я ничего не хочу, − отвечаю, оправляя задравшуюся вверх блузку.
− Спасибо, моя жена ничего не желает. − Я задыхаюсь от его наглости, но больше от собственных эмоций, всколыхнувшихся единственным словом, произнесённым после собственнического, но уже привычного «моя» Влада.
Стюардесса мило улыбнувшись пробирается дальше, а брат возвращается к прерванному занятию. Я продолжаю бороться с окостенением своих конечностей, когда улавливаю дерзкий шёпот у мочки уха.
− Совсем «ничего» не хочешь? − блудливые пальцы задирают ткань блузки и накрывают живот. Все существующие в природе насекомые заползают под мою кожу вместе с его прикосновениями, и устраивают внутри меня первую, вторую и третью мировые войны.
− Что ты... − на середине вопроса я забываю, что именно хотела сказать. «Боже, я тоже, тоже очень сильно истосковалась по нему», вихрем проносятся похожие одна на другую мысли. И таким нелепым кажется воздержание, требующее от нас всё новых и новых жертв. − Что ты делаешь? − получается договорить, когда его губы проделав столь долгий и нелёгкий путь замирают в миллиметре от моих, что-то бессвязно бормочущих. Что-то, что никого из нас не интересует.
− Можно тебя поцеловать? − голос брата греховно-невинный, глаза кристально чистые, умоляющие, и эта смесь никак не вяжется со всем, что он проделывал со мной минуту назад, что я хочу смеяться от счастья, смеяться просто так.
− Можно, − разрешаю, изо всех сил удерживая серьёзное выражение на лице. А мысли путаются в голове, волосы путаются в его руках, языки путаются в нашем бессовестном поцелуе. Мы запутываемся друг в друге.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Останови моё безумие
Romance...Ноги сами привели меня к её комнате, уже очень давно я не делал этого, не приходил к ней, когда она засыпала, но сегодня я не смог сдержаться, не смог воспротивиться желанию увидеть её ещё раз. Она была так прекрасна в этом платье, меня до сих по...