Останови моё безумие

Эпилог

Ты­сяча де­вять­сот во­семь­де­сят седь­мой год... 

Ро­диль­ный дом выг­ля­дит ужа­са­юще обы­ден­ным зда­ни­ем, прос­то «од­ним из» в че­реде оди­нако­вых стро­ений. Ок­на за­наве­шены бе­лыми за­навес­ка­ми сна­ружи че­рез тол­щу стек­ла смот­ря­щими­ся поб­лекши­ми и при­об­ретши­ми се­рый цвет от­пе­чат­ка вре­мени. Как ни стран­но, ро­жени­цы ка­жут­ся очень мол­ча­ливы­ми, ес­ли не за­ходить даль­ше крыль­ца это­го, мес­та­ми су­рово­го зда­ния, су­рово­го, по­тому что име­юще­го об­щую ис­то­рию с лю­бой из го­род­ских боль­ниц и так или ина­че свя­зан­но­го с за­боле­ва­емостью ор­га­низ­ма.
Свет­ла­на на­ходи­лась здесь уже чет­вёртые сут­ки, пер­вые три из ко­торых она за­пом­ни­ла пло­хо, пре­бывая в по­луб­ре­ду. «Ро­ды бы­ли тя­жёлые», − рас­ска­зывал ей врач, по­луча­сом ра­нее, заг­ля­дывая к ней на пла­новый ос­мотр. «Ско­рее все­го, вы боль­ше не смо­жете иметь де­тей», − до­бавил, из­рядно из­же­вав ниж­нюю гу­бу, ви­димо нер­вни­чая и сму­ща­ясь.
Жен­щи­ну ко­лоти­ло, прос­нувшись, она ощу­щала та­кую боль во всём те­ле, что бы­ла бла­годар­на вра­чу за эту но­вость. Её не ра­дова­ло по­яв­ле­ние на свет од­но­го это­го ре­бён­ка. Так что даль­ней­шая без­детность бы­ла для неё да­ром не­бес, в от­ли­чие от не вос­при­нима­емо­го та­ковым нас­то­яще­го, уже су­щес­тву­юще­го в од­ной из па­лат это­го род­до­ма, её ма­лыша.
«Вот и хо­рошо», − ед­ва не сле­тело с зап­ле­та­юще­гося язы­ка. Воз­никло неп­ре­одо­лимое же­лание свер­нуть­ся, выг­нуть­ся и сло­мать­ся. Её ло­мало, силь­но.
− Док­тор, а мож­но... − она не смог­ла до­гово­рить фра­зу, че­люсть прон­зи­ла су­доро­гой, и скри­вило рот. Но её бо­лез­ненное мол­ча­ние врач ис­толко­вал ина­че.
− Прос­ти­те, но сей­час де­ти спят. Вы смо­жете уви­деть сы­на чуть поз­же. Его при­несут вам на кор­мле­ние. − Вы­уче­но и с де­жур­ной улыб­кой от­чи­тал­ся док­тор, по ней, так слиш­ком гром­ко про­гова­ривая каж­дое сло­во.
− Я не о том, − за­маха­ла Свет­ла­на го­ловой. − Мне бы поз­во­нить, а?
Врач нах­му­рил­ся, но боль­ше ни­чем не вы­дал сво­его не­до­уме­ния, тем не ме­нее, ос­та­вил Свет­ла­ну без от­ве­та, по­кидая па­лату.
Жен­щи­на, не оза­ботив­ша­яся здо­ровь­ем собс­твен­но­го ре­бён­ка, но ощу­ща­ющая ка­кую-то от­ча­ян­ную нуж­ду в те­лефон­ном звон­ке на­ходит в се­бе си­лы встать с кро­вати и дой­ти до ре­гис­тра­ци­он­но­го сто­ла, а уже там на­орать на ни в чём не по­вин­ную ме­дицин­скую сес­тру и отоб­рать у неё те­лефон­ную труб­ку. Что­бы за­дыха­ющим­ся го­лосом, ух­ва­тив­шись за бок прок­ри­чать от­ве­тив­ше­му на зво­нок або­нен­ту все­го лишь два сло­ва: «Мне на­до!», − и толь­ко по­том вер­нуть­ся в па­лату, в не бо­лее ус­по­ко­ен­ном сос­то­янии, чем пре­быва­ла до это­го.
Ко­рёжить­ся с бо­ку на бок от лом­ки, ныть в по­душ­ку, под­вы­вая при осо­бен­но силь­ных прис­ту­пах и прок­ли­нать то­го же са­мого або­нен­та, что не то­ропить­ся к ней с дос­тавкой.
− Чё, мать, за­гиба­ешь­ся, да? − дверь ти­хонеч­ко от­во­ря­ет­ся, про­пус­кая в па­лату по­ток хо­лод­но­го воз­ду­ха, ощу­тимый толь­ко прод­рогшей и од­новре­мен­но за­лива­ющей­ся об­жи­га­ющим по­том Свет­ла­ной. А че­ловек, сколь­зко прош­мыгнув­ший в не­боль­шой про­ём сквоз­ня­ка сто­ит и ух­мы­ля­ет­ся.
− Ты при­нёс? − го­лос дро­жит, а зу­бы сту­чат друг о дру­га, но жен­щи­на вы­нуж­да­ет се­бя за­дать этот воп­рос, не раз­мы­кая слип­шихся век, уз­на­вая сво­его по­сети­теля.
− Ко­неч­но, мать, в чём де­ло! − бра­виру­ет сво­ими под­ви­гами муж­чи­на, в по­зе ко­торо­го есть что-то схо­жее с рас­плас­танной на боль­нич­ной кой­ке Свет­ла­ной. Раз­ве что выг­ля­дит муж­чи­на сей­час бо­лее пре­зен­та­бель­но, в, по­жалуй, чрез­вы­чай­но вы­чур­ном чёр­ном жа­кете ве­лико­вато­го раз­ме­ра и тём­ных же брю­ках, вы­пач­канных све­жей грязью мос­то­вых луж. Но гла­за у них оди­нако­вые − с яр­ко фи­оле­товы­ми те­нями под ни­ми. Не ска­зать, что ли­цез­реть этих лю­дей с неп­рикры­той их сущ­ностью дос­тавля­ет удо­воль­ствие, ско­рее − же­лание от­вернуть­ся. И са­мому муж­чи­не не нра­вит­ся эта скрю­чен­ная в оде­ялах де­вуш­ка, хо­тя она и пре­быва­ет в та­ком зна­комом и для не­го сос­то­янии. Единс­твен­ное, что он де­ла­ет для неё: это поч­ти бе­реж­но кла­дёт при­несён­ный с со­бой свёр­ток в вер­хний от­сек прик­ро­ват­ной тум­бочки, и не­надол­го нах­му­рив бро­ви − сви­детель­ство мыс­ли­тель­но­го про­цес­са в его на лы­со и не­рав­но­мер­но поб­ри­той го­лове. За­тем от­сту­па­ет к две­ри, и всё-та­ки ре­ша­ет­ся спро­сить на­пос­ле­док то­ном, слов­но оз­ву­чен­ный, на­конец, воп­рос ров­ным счё­том ни­чего не зна­чит.
− Сы­нок-то твой от ме­ня? − паль­цы на руч­ке нер­вно сжи­ма­ют­ся, но ско­рее не от ожи­дания от­ве­та, прос­то вре­мя ухо­дит, и он всё бли­же под­сту­па­ет к ста­дии свер­ты­вания собс­твен­но­го те­ла в боль­нич­ных оде­ялах.
− А сам как ду­ма­ешь? − при­обод­рённая, те­перь по­ко­ящим­ся в её тря­сущих­ся ру­ках свёр­тком от­шу­чива­ет­ся Свет­ла­на, чуть не хо­хоча в го­лос.
− Мой, − ки­ва­ет муж­чи­на уве­рен­но. До­бав­ля­ет: − Смо­лен­ским, зна­чит бу­дет, Се­мёно­вичем.
− Нет. Кал­ны­шевым Вла­дис­ла­вом Сер­ге­еви­чем. − Её неп­ри­ят­ный смех прос­каль­зы­ва­ет в ко­ридор сквозь щель в про­ёме две­ри, как сов­сем не­дав­но в па­лату к са­мой жен­щи­не про­бирал­ся и не­выно­симый хо­лод.
− И за­чем? − не воз­ра­жа­ет, не по­нима­ет муж­чи­на.
− Не за­чем. Он те­бе ну­жен?
− Нет, − ка­тего­рич­но, и ни се­кун­ды раз­думья в го­лосе.
− Вот. И мне то­же.