ВЛАД.
- Ты спишь? – заправляя все самовольные, прилипшие к нежному личику Миры пряди.
- Угу... - отвечают мне, усиленно сдерживая рвущуюся за пределы прекрасных, искусанных и зацелованных мною губ, улыбку.
- Такая красивая, - просто говорю ей, понимая, что так легче, когда её веки прячут от меня томные, задымленные глаза. Я продолжаю касаться её висков, едва ли прикасаясь по-настоящему: слишком невесомой кажется эта ласка. – Почему ты выбрала меня, Мира? Скажи? – зарываюсь в её волосы, упиваясь апельсиновым запахом и её собственным ароматом, - Нет, не говори, не хочу знать... Ты же знаешь, что теперь я тебя не отпущу, не смогу просто. Знаешь, что тогда уже, в ту ночь не смог бы. – Глубже закапываю своё лицо в тёмных прядях и обнимаю свою маленькую сестру, чувствую как её нежные руки обхватывают мою шею в ответ:
- Знаю... - тихий шёпот лукаво смеющимися надо мной губами и мимолётный поцелуй.
- Катя была моей девушкой, - признаюсь, хотя знаю, что не это она хочет услышать. Руки её вдавливаются в меня, я слышу её вдохи в своё плечо. – Я не встречался с ней, просто иногда...приходил.
- А сегодня? – она верит мне, я разбередил её боль, но она стоически выносит наше объятие или именно в нём ищет утешение.
- Олег знает про нас, - кажется некстати, рассказываю Мире про друга, но я не оправдываюсь. Её руки вокруг меня напрягаются сильнее и перемещаются на мой пояс.
- Откуда? – спокойно реагирует сестра, но устремляет свой взгляд в мои глаза, и я читаю в нём тот же вопрос.
- Это было после твоей операции, - говорить под её взглядом получается совсем нелегко, тем более сейчас она узнает как далеко я зашёл в своей ненормальности. – Я вернулся к тебе, когда... когда ты спала после наркоза.
Её глаза выдавали удивление, сомнение и вопрос, а я боялся продолжать.
- Ты не говорил мне об этом, - невинно сказала Мира.
- Я уже любил тебя тогда, - я смотрел ей прямо в глаза, стараясь сосредоточиться на них настолько, чтобы её лицо стало размытым и неузнаваемым, мои руки сами по себе выводили круги на её обнажённой спине, и я ощущал все её крохотные мурашки от своих прикосновений: так было проще говорить. Когда разум затуманивается совершенно на другом, глаза видят только сплошное ореховое небо в любимых глазах, а руки чувствуют не свою, другую кожу, но именно ту, которая ближе к твоему сердцу. И в это время язык непроизвольно, без всяких импульсов от мозга говорит те самые слова, которые ты повторял про себя миллионы тысяч раз, но произнесённые вслух они кажутся сентиментальной чушью или теряют всякий смысл, а порой просто ничтожны и недостаточны для водоворота, внутри которого и существует теперь твоя жизнь. – Признался тебе тогда, - говорит кто-то внутри меня или уже снаружи, но я отчётливо слышу собственный голос. – Ты не слышала: спала, а я не мог уйти. Моё возвращение в больницу в три часа ночи было странным и Олег наблюдал за мной через стекло, а я его не видел, никого не видел, только тебя.
Мира по-прежнему смотрела на меня, её лицо горело от моих слов: она смутилась; но не отрывала от меня взгляда, неожиданно положив свою крохотную детскую ладошку на мою щёку.
- У тебя щетина, - невпопад шепчет малышка, передвигает пальцы на мои губы, очерчивая их, задерживается в уголке и так же тихо произносит: - Это он тебя ударил?
- Да. Уже не больно, - сразу же добавляю, предупреждая её вопрос, но она задаёт другой:
- Что мы будем делать, Влад?
Я сам прячу лицо сестры на своей груди – чтобы говорить свободнее, чтобы не врать ей в глаза...
- Всё будет хорошо. Олег всё ещё мой друг, он поймёт со временем и он никому не скажет.
- А Катя? – вспоминает моя ревнивая девочка.
- Она не знает, просто приревновала к Инессе, поэтому и хотела встретиться.
- А ты? – почти не обращая внимания на мой последний ответ допытывается до правды Мира.
- Я приехал и не стал её разубеждать. Она била кулаками меня в грудь, затем кидалась в объятия, обнимала и плакала – впервые... А я был холодным и каменным, я думал только о том, что опаздываю домой... к тебе. – Я чувствовал как сильнее прижалась Мира к моей груди, как крепче вцепилась она в мои плечи, как щека её стала влажной и холодной, а я трусливо молчал.
- Это я... Это всё я... – шептала на грани истерики, шумно и рвано хватая ртом воздух, стирая поток слёз о моё плечо.
- Ты не виновата в том, что я люблю тебя, не виновата в моём безумии, - её лицо неестественно тянется к моему, а я шепчу лихорадочный шёпот ей в губы. – Ты лишь позволила мне любить, позволила жить с этой любовью. Тише, тише, - шепчу и чувствую как рассредотачиваются ряды нервов в моей голове: её слёзы смачивают мою грудь, а их соль разъедает мне сердце.
Она очень неожиданно срывается с места и как есть обнажённая, скрывается в ванной, тут же запирая дверь на два поворота ключа, совсем недавно мы запирались так вдвоём, вместе от всего мира, теперь она закрылась от меня...
Я поднимаюсь с кровати в замедленной съёмке кинокадров, зеркально повторяя все действия Миры, только я не могу попасть туда, где сейчас она – в её душу. Я сползаю по двери вниз по ту сторону от неё, но это хотя бы сколько-нибудь близко – я слышу её сдавленные слёзы. Мой затылок упирается в твёрдую поверхность, я закрываю глаза, ещё чуть-чуть я возненавижу эти стены и эту дверь – эту квартиру.
- Больше не рассказывай мне ничего, - вдруг раздаётся её голос из-за двери и детское шмыганье носом. – Не хочу ни о чём знать, только... - она затихает, и я терпеливо жду, не нарушая тишину между нами. – Только скажи мне, когда меня тебе... больше не надо будет. – Боль. Боль где-то в солнечном сплетении, где-то между пятым и седьмым ребром и полная парализация мозга, но в правом кулаке ничего не было – только удар не со всей силы, слишком слабый, чтобы разнести эту дверь, слишком слабый, чтобы сделать мне больно. И я оглох, оглох от собственного рыка – нечеловеческого:
- Открой!
Что-то липкое и неприятное растекалось по выступающим костяшкам, но пальцы свело судорогой, я не хотел, чтобы Мира видела меня таким, но она зачем-то послушалась меня и открыла. Она спокойно встретила мой взгляд, в её тёплых, всегда тёплых глазах не было теперь и слезинки, но болезненно вспухшие они не желали отступать. Я видел в её взгляде – укор и ожидание предательства, и понимал, что у меня нет такой власти − переубедить, уверить в обратном, нет силы − открыть ответную обиду. Слова испарились, выветрились, улетучились, но я так ничего и не сказал Мире в то утро.
− Одевайся, я отвезу тебя домой, − всё, что было выговорено мной, нами обоими в воздух, который сжимал нас в единое пространство. Между нами снова было привычное молчание, километры дороги под бесшумными колесами автомобиля, разноцветный и постылый пейзаж за стеклом, в котором прятала взгляд сестра и всё стремительней приближающий в нашу реальность брошенный вчера дом.
Мира, не сказав мне ни слова, вышла из машины: она обхватила свои плечи руками, будто мёрзла по-настоящему и неспешно направилась в дом, низко опустив голову и неуверенно ступая по сухой земле. Она аккуратно растаптывала идеальную гравиевую дорожку, на самом деле стаптывая меня самого в огородную грязь. Я загнал машину в гараж и продолжал оставаться за рулём не для того, чтобы всё обдумать, а просто для того, чтобы сбежать.
− Владислав Сергеевич? Вы здесь? − тяжёлые шаги моей домработницы не заставили меня прекратить разглядывать пустоту. Я не шелохнулся. − Что же вы в дом не заходите? − без обычной опаски в голосе продолжала односторонний разговор со мной Татьяна Львовна.
− Зачем? − тупо спросил я.
− Как же! Мирочка... − добрая женщина запнулась, но потом выправила свою речь, − Ваша сестра завтрак приготовила. Вас ждёт. − Татьяна Львовна пучила на меня свои выцветшие голубые глаза, когда я с изумлением посмотрел на неё, но на мой глупо раскрытый немой рот, она лишь процокала языком, отвернулась и засеменила в дом.
Я не сорвался и полетел, но всё-таки вышел из автомобиля и покинул, наконец, серый гараж.
Кухня оказалась пустой, правда со следами недавней готовки − запаха чего-то свежеиспечённого, чего-то свежезаваренного. Я разочарованно вздохнул, хотя и с примесью облегчения.
Мира была в гостиной. Вдвоём с Татьяной Львовной они дружно накрывали на стол и смеялись. Глаза сестры ненадолго задержались на моём лице, но ничего не изменилось: они не перестали лучиться искорками доброты и понимания, прощения.
− Переоденься и спускайся завтракать. Мы не будем начинать без тебя. − Она ласково мне улыбнулась, слегка и всего лишь на миг, опустив веки: «забудем», − безмолвно прошептали глаза, и я промычал своё невнятное:
− Хорошо.
Уже через полчаса мы сидели за столом в гостиной втроём и шумно поедали пригоревшие, но как оказалось не разрешённые Мирой быть выброшенными и поэтому задобренные щедрым слоем масла тосты, один за другим громоздящиеся сейчас на моей тарелке. Татьяна Львовна, то и дело, смущаясь, отворачивалась каждый раз, как только я откусывал очередную порцию своего завтрака, Мира запивала пересоленную яичницу сладким какао: я испробовал и это кулинарное художество в исполнении сестры, и остался абсолютно счастлив своими чудесными тостами. Моя домработница, на долю которой выпало испытание делиться со мной запрятанными в масле тостами, а с сестрой вторую порцию пересоленной глазуньи хотела поскорее справиться со своим завтраком, чтобы, наконец, избавиться от моего всё ещё вгоняющего пожилую женщину в краску общества. Честно говоря, я был не против, все печальные мысли были загнаны в дальний угол и я поистине наслаждался самым вкусным в мире завтраком, приготовленным исключительно для меня.
Как только стул Татьяны Львовны был отодвинут и она, извинившись, попросила разрешения уйти на кухню, мы с сестрой синхронно улыбнулись и, принимая пожелания приятного аппетита от примирившей нас женщины, продолжили завтрак. Мира нашла мою руку под столом и сцепила наши пальцы: больших слов нам и не нужно было.
Через несколько минут мы дружно и громко засмеёмся, а глаза наши встретятся, сожалея об утренней ссоре.
− Простишь? − прошепчу ей в волосы, когда мы снова останемся одни и в мыслях ещё раз поблагодарим Анатолия за отсутствие Лизки.
− Ты меня, − ответит, дотягиваясь на цыпочках до моего небритого подбородка шершавыми губами.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Останови моё безумие
Romance...Ноги сами привели меня к её комнате, уже очень давно я не делал этого, не приходил к ней, когда она засыпала, но сегодня я не смог сдержаться, не смог воспротивиться желанию увидеть её ещё раз. Она была так прекрасна в этом платье, меня до сих по...