Роксана скинула школьные ботинки, и один за другим стянула гетры. Мадам Помфри была права — от ожогов не осталось и следа. Это расстраивало. Она надеялась, что ожоги будут, и как можно страшнее — может быть тогда этот говнюк побрезгует к ней прикасаться.
Хотя, надо признать, что школьная медсестра действительно творит чудеса. И одним из этих чудес было то, что даже она не смогла исправить поломанный нос, расквашенную бровь и выбитые зубы за один вечер. Мальсиберу пришлось остаться в Крыле до самого завтрашнего дня. А это значит, что, хотя бы сегодня он не будет её трогать.
Роксана рассеяно закатала рукава рубашки и принялась смывать с лица макияж. Когда она в очередной раз намочила ватный тампон, в гостиной что-то разбилось.
Роксана вздрогнула и резко обернулась. Она до сих пор жутко дергалась от резких звуков и движений, но уже потихоньку приходила в себя. Эти раны заживают медленнее, чем ожоги от сока тентакулы, или синяки, которые Мальсибер оставил на её шее в тот страшный день…
Когда он закончил и свалился с неё, еще пару минут просто лежал рядом и тяжело отдувался. Лицо у него было красным и потным. Потом он поднялся, запахнул халат и пошел к столу, где стоял графин с водой, по пути небрежно взмахнув палочкой. Чары, сковывавшие Роксану, спали, но она не вскочила, и не накинулась на Мальсибера с кулаками. Просто начала вздрагивать в такт своим рыданиям. До этого плакала неподвижно — слезы просто накапливались и стекали на подушку, образовав на ней два мокрых пятна. Словом, она лежала, как её оставил Мальсибер, даже не потрудилась натянуть трусы, просто лежала и всхлипывала.
Напившись вволю, Мальсибер вернулся к кровати, окинул Роксану равнодушным взглядом и бросил что-то на тумбочку. Её палочку. А потом сказал:
— Одевайся, птичка. И приведи себя в порядок. Пойдем обрадуем моего отца.
Роксана не пошевелилась, и тогда он силой сдернул её с кровати и вытолкал в соседнюю комнату, которой оказалась ванная. Там Роксана пришла в себя, на неё накатила ненависть, и она добрые десять минут билась об закрытую дверь, орала проклятия и сбивала об эту дверь ладони и колени.
А потом вдруг заметила свое отражение в гигантском старинном зеркале. Собственные глаза были первыми, которые она увидела после того, как четверть часа барахталась во взгляде Мальсибера, как в смоле. И тогда гадливость нахлынула на неё с новой силой.
Она сама не помнила, как забилась в этот угол. Просто сидела, сжавшись в комок, тряслась от омерзения и рыдала, обняв руками колени в разорванных колготках. Боль, унижение, стыд, чувство вины перед Сириусом, боль за то, что она так жестоко и глупо его предала, ранили её хуже каленого железа. Больше, чем немедленно и безболезненно умереть ей хотелось, разве что, оказаться рядом с ним. В Блэквуде. В его постели в спальне Гриффиндора. На ледяном мотоцикле на Ярмарке Фей. Осознать, что все случившееся было идиотским кошмарным сном.
Неизвестно, сколько она просидела там, может быть час, может быть два. Сама того не осознавая, она царапала свои руки, шею и плечи ногтями, так, что их исполосовали вспухшие розовые ленты — так ей хотелось содрать с себя прикосновения Генри Мальсибера.
Она не представляла, как выйдет из этой комнаты и снова увидит его лицо. Почувствует его запах. Не представляла, как сможет хотя бы взглянуть на Александра Мальсибера, и не выхватить палочку.
Совершенно не представляла, как будет жить дальше.
Пока вдруг не услышала насмешливый, хриплый голос:
«Что, боишься?»
На секунду Роксана даже решила, что у неё просто крыша поехала от пережитого, так отчетливо он прозвучал. Она даже огляделась, но в ванной, кроме неё, конечно же, никого не было.
«Это твое решение — ехать туда. Ты можешь отказаться прямо сейчас. Но если уж решила, то не будь такой трусихой, а то я тебя разлюблю»
Роксана почувствовала, как ускоряется сердце, а ледяные ладони сжимаются в кулаки.
Она — не трусиха.
Не трусиха.
Не трусиха!
Она — Малфой. Не деревенская аристократка и тупая трусливая курица, а завоеватель, как её отец, как дед, прадед и еще-черт-знает-сколько-их-там-было.
И если какой-то вшивый безродный засранец Мальсибер решил, что размазал их всех в её лице по этой вонючей кровати — хрен ему!
Так, сам того не подозревая, Сириус снова вытащил её из-под раковины.
Она приняла душ, она заново накрасилась, сдержанно и просто, и тщательно причесалась, оставив в расческе целый пучок, похожий на кусок ваты. Туда же, в ванную, эльф Расти принес ей новую, чистую одежду. Роксана осмотрела её и велела принести другую — обтягивающий черный свитер с высоким горлом, чтобы скрыть синяки, и узкую серую юбку из твида до колен.
Такое сочетание очень часто носила её мать.
На Мальсибера, который поджидал её, сидя в кресле и закинув ноги на быльце, она посмотрела коротко и холодно — как на неизбежность в виде червя в теплый дождливый день. Он никак не выказал удивления от её неожиданного каприза — ему было наплевать.
Старший оказался более эмоционален. Проще говоря, Александр Мальсибер чуть не пролил на себя свой дурацкий коньяк, когда сынок поведал ему радостную новость. Для Роксаны его реакция стала истинным утешением. Та, прежняя Роксана выцарапала бы этому высокомерному ублюдку глаза, эта же вежливо улыбалась и смотрела ему в глаза. Абраксас утверждал, что внешне она была его копией — он не видел лица Александра Мальсибера в тот момент, когда более юная копия Эдвин Малфой (которую он же и убил), вошла в его кабинет, в качестве его будущей невестки.
