Замок трясло.
И дело было не в землетрясении, и даже не в том, что Джеймс и Сириус заложили в подземелья Слизерина десятитонную навозную бомбу, как божились сделать еще на втором курсе.
Просто весна расцветала во всей девичьей прелести, а значит, наступала пора экзаменов. Погода, как назло, стояла прекрасная: солнце с утра до вечера поливало землю теплым нектаром, от которого облаками цвели фруктовые деревья, сочно зеленела трава, и разбухало все, что только может разбухать. Можно было подумать, что природа издевается и откалывает идиотский мюзикл с грудастыми девицами в кружевных декольте, в то время как все зрители страдают импотенцией. И трясутся в первозданном ужасе.
Наибольшую амплитуду всеобщей трясучки задавал пятый курс. Эти колотились, как целка на свадебном пиру: падали в обмороки, истерили, вещали о скором конце света и обливались святой водой. Седьмой курс трясся более сдержанно, с достоинством идейного суицидника, который уже поднес пистолет к виску и пытается не обделаться, чтобы в конце выглядеть получше своих предшественников. Ну а все младше пятого курса тряслись так, за компанию.
Джеймс шлепнул тяжелый том «Естественного магического отбора» себе на живот и с хрустом потянулся, вытянув руки над головой. Едва он это сделал, ему на плечи легли другие руки, поменьше и помягче, и несколько раз сжали затекшие мышцы.
— Кла-асс… — простонал Джеймс и похрустел еще и шеей, разминая её. — Эванс, а если ты мне еще что-нибудь помнешь, я тебе душу продам. Хочешь?
Лили улыбнулась и выполнила его просьбу. Помяла ему спину.
К сожалению, это единственное, что можно было помять в библиотеке, где за каждым стеллажом слышались шаги мадам Пинс. До этого Джеймс и Лили предпочитали готовиться на берегу озера, расположившись где-нибудь за кустами, где их могли застукать разве что школьные голуби, или совы. Но с приближением экзаменов приходилось таскать с собой все больше книжек, поэтому они перенесли свои свидания в библиотеку, к вытертым, золотым уголкам книг, пыльным страницам и пыльному полумраку между стеллажами, от которого у любого нормального человека (не считая Нюниуса, он ненормальный) начиналась аллергия.
Тут не было возможности оторваться, как на берегу, но, при желании можно было потискаться если, конечно, к ним не присоединялись всей толпой остальные.
А это случалось нечасто.
Всё из-за Бродяги, конечно.
Нет, он не ударился в депрессию, или длительный запой. Просто он стал уходить. С ним такое и раньше бывало, когда он свалил из дома, например. Даже живя под крышей мистера и миссис Поттер, Сириус частенько уходил в город по ночам, и возвращался под утро, слегка помятый и воняющий женскими духами, но зато веселый и заметно оживший. Сейчас происходило примерно тоже самое. Джеймс знал об этой его привычке и не переживал, Бродяга всегда зализывал раны в одиночестве, Лунатик и Хвост тоже знали, и тоже не переживали. Но вот девчонки Хогвартса не знали и были недовольны. С тех пор, как Бродяга снова стал «холостым», на него открылся сезон охоты, и самым пугающим в нем было не то, что размалеванные девчонки часами неторопливо прохаживались мимо гриффиндорской гостиной и раздевалки, а то, что парочке из них было по тринадцать лет, и выглядели они как шлюшки из Лютного переулка. Макгонагалл чуть в обморок не упала, когда их увидела. Джеймс готов был метлу свою прозакладывать, что даже на него Минерва никогда так не кричала.
Со старшими было не легче. Если Сириус появлялся в гостиной до отбоя, то, непременно находилась какая-нибудь Вуд, чтобы в трехсотый раз спросить, не сердится ли он на неё, хлопающая ресницами пятикурсница, у которой не получается превратить чайник в тумбочку, шестикурсница в обтягивающих джинсах, и еще с пяток гриффиндорок, которым позарез был нужен именно Сириус.
Бродяга терпел этот цирк стойко, как взрослый, вызывая у Джеймса безграничные сопли восхищения, но в конце концов и его терпению приходил конец. Тогда он брал Живоглота и заваливался на диван, делая вид, что спит, хотя вряд ли можно спать с сигаретой в зубах. Или делал Мародерам знак и уходил наверх, где они вчетвером до полночи рубились в карты, и Бродяга красиво просаживал Хвосту и Люпину кучу золота, а потом курили тентакулу, забив под дверь полотенце, пока от их укуренного хохота не начинали шататься стены.
И с Бродягой все было понятно. Но какие черти уносили Лунатика чуть ли не каждый день — вот это оставалось загадкой. Нет, конечно, ясно было, что дело в девчонке, не ясно было то, почему Люпин так упорно не желал колоться, кто она, даже не хотел намекнуть, с какого она факультета. То, что это не был кто-то из своих, Джеймс знал точно — проверил. Его грыз недостаток информации, такая непонятная скрытность бесила и вызывала огромное желание надрать оборотню мохнатый зад, ибо нечего скрывать от братьев такие вещи. Правда, он все равно никогда бы на это не решился, такой Люпин ходил в последнее время счастливый. Оставалось теряться в догадках, и радоваться, что он наслаждается жизнью, и что его, наконец, попустила эта идиотская влюбленность в учительницу.
— Ладно, Эванс, — Джеймс вздохнул и обернулся к Лили. — Давай еще раз. Какие разновидности трансфигурации ты знаешь?
— Единичная, двухступенчатая, многоступенчатая и цикличная, — честно оттарабанила Лили.
— Еще обратная, Эванс, — Джеймс почесал палочкой в волосах.
— Черт, — Лили уткнулась лбом в ладонь. — Ну почему я все равно про неё забываю?
— К какой разновидности относится трансгрессия?
— К единичной, — вздохнула Лили, подтягивая школьные гетры.
Джеймс скосил на них взгляд.
— А анимагия?
— К обратной? — Лили наморщила нос.
— К цикличной, Эванс. Мерлин, это же так просто!
— Ладно, к цикличной, — закатила глаза Лили.
— А к обратной что относится?
— Я не помню, — уперлась она.
— Мы же говорили об этом. Еще примеры приво…
— О, это если я жабу превращу в рыбу, а не наоборот? И она работает только с животными!
— Да ты просто чертов гений, Эванс… — Джеймс положил обе ладони на её коленки и полез вверх, задирая юбку, но Лили пнула его коленкой и вернула все, как было.
— Слушай, Поттер, мне надо выучить все это, иначе Макгонагалл меня саму в жабу превратит. Помнишь, что она сказала? На экзаменах нас заставят превратить спичку в обезьянку, а я все еще застряла на третьем шаге, и моя плетеная корзинка не в черепаху превращается, а просто валяется на месте и дрыгает ногами. Поэтому, пожалуйста, сосредоточься! Я не хочу получить «О», — Лили взмахнула палочкой и слегка поерзала на столе, убирая руки Джеймса со своих колен.
Насчет Макгонагалл Лили не шутила. На прошлом занятии профессор трансфигурации ясно дала понять, что любого, кто не справится с заданием, она превратит в животное, а расколдовывать его будет сосед по парте.
Надо сказать, что с приближением экзаменов озверели многие преподаватели, но больше всех озверела профессор Валери Грей.
Все учителя, как один, повторяли, что ЖАБА — это проверка практических навыков с малой толикой теории. Поэтому и устраивали для своих студентов увлекательные практические квесты, как-то: оживить пару доспехов и заставить их станцевать вальс, превратить экзаменатора в тушканчика, приготовить противоядие на скорость, наложить Протеевы чары на рис, или, используя только одно-единственное заклинание, пройти по нескольким этажам замка, начиненным самыми разными ловушками. Эта подготовка отнимала все силы, но ничто не выматывало так, как лабиринты Валери Грей.
Когда ученики пришли на очередное занятие по уходу за магическими существами, увидели, что вместо загонов на поляне возник гигантский каменный лабиринт, местами закрытый зарослями плюща, и еще какой-то зелени. Время от времени изнутри доносился рев, шуршание и клацанье. По периметру лабиринт окружала пугающе-хрупкая конструкция, напоминающая строительные леса.
Каждый последующий урок студенты входили в лабиринт с палочками в руках, и сталкивались там с огненными крабами, мантикорами, химерами и гарпиями. Все зависело от того, какую именно тварь они вытянут на экзамене. Если это будет мантикора, то в лабиринте их будет не меньше дюжины.
Пока студенты, перекликаясь, вскрикивая, или ругаясь, шныряли по лабиринту, Валери прохаживалась по верхней площадке лесов, внимательно наблюдая за происходящим. Время от времени она покрикивала на учеников, чтобы шевелились и не думали по сто лет, прежде чем выпалить заклинание, или наоборот, думали, прежде чем колдовать и не метались по лабиринту, как бешеные шишуги. Иногда ей приходилось вмешиваться и усмирять разбушевавшихся тварей, но, по её словам, на экзамене никто помогать не будет, а лабиринт будет еще больше и опаснее.
— По-моему нас просто запугивают, — простонала Лили как-то раз, когда они вышли из лабиринта, грязной, уставшей и слегка дымящейся толпой. Огненные крабы явно вознамерились взять реванш за прошлый урок, и некоторые огнеупорные комбинезоны не выдержали их натиска. Лили упиралась обеими ладонями в поясницу и морщилась — краб разбежался и боднул её в мягкое место, когда недостаточно сильные чары шлепнули его по заднице, как провинившегося кота.
— Я имею в виду, мне как-то не верится, что на экзамене нам не помогут в случае чего, — она вылезла из комбинезона, напоследок слегка запутавшись, и схватилась за плечо Пруэтта, чтобы не упасть. Все раздевались прямо на полянке, бросали дымящиеся костюмы в кучу, разбирали аккуратно сложенные мантии и галстуки. Почти все парни сняли рубашки, потому что в форме и комбинезоне было ужасно жарко. Девочки маялись. — А если на экзамене вдруг попадется болотный фонарик, как в прошлый раз, они же не дадут нам утонуть?
— Я бы на это не рассчитывал, — пробурчал Фабиан, заматывая школьным галстуком свежий ожог на руке. — Скорее всего просто снимут баллы, если ты не допрешь наколдовать себе пузырь.
— Посмертно, — мрачно пошутила Лили, устремляясь в замок вслед за близнецами и классом.
Почти весь апрель Валери беспощадно гоняла студентов по своему полигону, изредка устраивая в лабиринте ловушки в виде сетей, ям, и прочих пакостей. Но, по крайней мере, в отличие от остальных преподавателей, она разрешала громко и от души ругаться и вопить, если очень страшно. Это делало её ежедневные квесты похожими на невероятно опасную игру, а это было весело. Смех было слышно почти так же часть, как «А-а-а-а, че-е-ерт!» и «Твою мать, он в меня попал!».
За три занятия Ремус достаточно хорошо изучил этих существ, чтобы запомнить, что бить заклинанием им надо прямо в задницу, их единственное уязвимое место. Причем сделать это надо было быстро, до того, как из этой задницы в тебя прилетит огонь.
Как только его краб опрокинулся на спину, Ремус моментально опутал веревками его беспомощно барахтающиеся лапы, и в качестве награды дал перепуганному зверю кусок сырого мяса. Он как раз похлопывал его по голове, когда из-за поворота вдруг неожиданно выскочил еще один и нацелился на Мэри, которая был рядом.
— Мэри, берегись! — крикнул Ремус, но его голос потонул в общем гаме криков и смеха, которыми полнился лабиринт. Мэри как будто о чем-то задумалась. Услышав крик Ремуса она оглянулась и испуганно вскрикнула, увидев вспышку огня, а в следующую секунду Ремус уже сбил её с ног, и они повалились на землю.
Огненный шар с гулом пронесся над ними и впечатался в стену.
Ремус выпалил заклинание. Краб икнул и перевернулся, а в следующий миг его лапы уже были крепко связаны.
— Ты как? — слегка задыхаясь спросил Ремус, убирая руку, которой закрывал Мэри голову. Макдональд лежала на животе и её слегка трясло, но в целом она выглядела невредимой.
— Прекрасно, друзья мои, — раздался где-то над ними голос учителя.
Они подняли головы. Валери стояла, скрестив руки на груди, вид у неё был сердитый.
— Скажите, Люпин, вы и на экзамене планируете выполнять за Макдональд её работу? — спросила она, сузив глаза. — Тогда я договорюсь с экзаменаторами, чтобы оценку вам поделили на двоих.
И ушла, потому что где-то рядом раздался боевой рев краба и отборная ругань близнецов.
Все еще слегка задыхаясь, Ремус поправил сползший на глаза огнеупорный капюшон, и посмотрел на Мэри. Она уже поднялась, но он все равно успел заметить краем глаза, как она быстро вытерла что-то с лица, и это явно была не грязь.
