Ремус Люпин
Когда Ремус вышел из дому с рюкзаком наперевес, на улице царила глубочайшая ночь.
В деревне было тихо. Над крыльцом их небольшого дома таинственно улыбался старинный кованый фонарь на скобе, спрятанный в листве клена.
Ремус выглядел даже бледнее обычного. Лицо его осунулось так, словно он только что перенес сильнейшее отравление, под карими глазами залегли тени, но, несмотря на это, он находился в приподнятом настроении. Сбежав с крыльца, остановился, вдохнул убывающую ночь полной грудью, потянулся и машинально взглянул на луну. Она была все такой же круглой и желтой, как наклейка, которую кто-то прижал к бархатному небу большим пальцем, но уже не могла причинить ему вреда. Ночь тридцать первого июля склонялась к утру первого августа, и Ремус был в безопасности на бесконечные двадцать с лишним дней. Это были его самые любимые минуты — когда можно взглянуть на луну и по-настоящему ее увидеть.
Он шагнул на дорожку, но тут у него за спиной раздались шаги и дверь дома скрипнула.
— Ты взял деньги? — спросил Маркус Люпин, выходя вслед за сыном на улицу. Он казался ещё совсем молодым и они были очень похоже. Однако в волосах Люпина-старшего его уже нитями пролегла седина, к тому же он прихрамывал на правую ногу, хмурился, когда приходилось на нее наступать, и старался идти быстрее и ловчее, чем мог на самом деле. Несмотря на позднее время, на нем был охотничий костюм, уже изрядно вылинявший и поношенный, и пара высоких сапог. Длинные светлые волосы были собраны в хвост, точно такой же, как и в молодости. Только эта юношеская прическа да стройная фигура человека, который большую часть жизни провел в диком лесу, и роднили его с перепуганным семнадцатилетним мальчиком, который когда-то в одиночестве забрал маленького Ремуса из больницы святого Мунго после смерти юной жены, и привез сюда, в бедное магловское поселение на границе с Уилтширом. Лицо его с тех пор как будто выцвело, износилось и потеряло всю привлекательность — словно истрепанный холст, из которого высосали все краски.
— Да, взял, — Ремус развернулся и, идя спиной вперед, продемонстрировал отцу маленький позвякивающий мешочек. — Мне хватит.
— Может, все-таки передумаешь и не будешь так рисковать? Ты все еще очень слаб.
Маркус был очень встревожен, но явно не желал этого показывать и старался отнестись к делу так же легко, как и его сын.
— Прошло ведь всего несколько часов. Не хочешь подождать хотя бы до утра? — настаивал он.
Терпеливо улыбаясь, Ремус остановился и повернулся к отцу, поправляя въевшуюся в плечо лямку рюкзака. Все эти доводы он сегодня слышал как минимум три раза. По крайней мере, с тех пор, как его уши снова стали человеческими.
— Ну сколько можно, пап? Я не маленький. К тому же, все мои друзья уже там, — он нетерпеливо указал большим пальцем куда-то за спину.
« — ... Ремус, милый, почему бы тебе не прогуляться? На улице такая замечательная погода. Ты совсем не бываешь на воздухе и плохо выглядишь, — строго говорит мягонькая, как подушечка, старенькая Амадея Люпин. — Это нехорошо.
Ремус бросает долгий взгляд в окно и видит стриженную макушку Тобби Симмонса — вредного мальчишки с оттопыренными ушами и костлявыми ногами. Он и другие ребята играют в лапту неподалеку от его дома. А еще на прошлой неделе они начали выть, когда Ремус вышел из Бакалеи.
— Мне не хочется, бабушка, — с этими словами он открывает книгу».
Они смотрели друг на друга. Маркус — встревоженно, Ремус — спокойно, но в одинаковых глазах обоих плескалась просьба, граничащая с мольбой.
И Маркус сдался первым.
— Ну ладно! — он вдруг резко повеселел и хлопнул сына по плечу. — Ты уже взрослый парень, я не буду тебе запрещать, но если что — сразу же к тебе приеду, ты понял? Если почувствуешь себя хуже, Ремус, ты должен...
— Конечно, пап, я сразу сообщу, — заверил его Ремус, а про себя подумал, что не заставит отца путешествовать с больной ногой, даже если будет умирать.
— В таком случае, счастливой дороги, — с этими словами Маркус крепко обнял сына, про себя отчаянно молясь, чтобы с ним ничего не случилось по дороге. Он понимал, что просто не может, не имеет никакого права отказывать ему в таком крошечном веселье, в то время как его сверстники постоянно разъезжают по таким вот концертам, дружат, встречаются и живут полной жизнью. Но в то же время понимал, что ему сейчас проще пробежать марафон без трости, чем отпустить своего ребенка черт знает куда, когда тот только-только пришел в себя. Причем буквально.
— Счастливо, пап! — Ремус похлопал его по худой спине и разжал объятия. — И ложись спать, не придумывай ничего! — с этими словами он побежал по вьющейся в высокой траве тропинке, ведущей к дороге. Пару раз обернулся, махая отцу, и совершенно скрылся из виду. А Маркус Люпин ещё долго стоял рядом со своим опустевшим домом.
Ремус вытащил палочку и вытянул ее над абсолютно пустой дорогой.
Едва он это сделал, как вдалеке мигнули две молочно-белые фары. В ночи взревел мотор. Не успел он опустить руку, как автобус в мгновение ока перепрыгнул расстояние в пару миль, затормозив возле Ремуса так внезапно, словно врезался в стену, после чего вытряхнул на дорогу своего сонного кондуктора.
— До-обрый вечер... — зевнул Эрни Шанпайк, одергивая куртку. — Добро пожаловать...
— Привет, Эрни, — Люпин встряхнул его теплую и тяжелую со сна руку и влез на ступеньку.
— А, Ремус! — проснулся кондуктор, узнав одного из своих самых частых клиентов. — Полезай, полезай. Боюсь, что сегодня у нас остались места только на верхних этажах. Просто аншлаг какой-то!
Ремус протянул Эрни деньги, оглядывая теплый, пахнущий бензином и шоколадом салон. Места здесь действительно не было — сплошь баулы, сумки, рюкзаки и между всем этим — фигурки спящих волшебников, чьи-то ноги, руки и над всем этим — стоны гитары, смех и храп.
— ... и все едут в Каледонский лес! Одни, без родителей, ты представляешь?
— Представляю, — Ремус ухватился за спинку ближайшей кровати, чтобы не упасть, когда автобус резко взял с места. Лежащая на ней девчонка сердито выдернула у него из-под пальцев клетчатый колючий плед и отвернулась. — Простите, — Ремус поднялся, удерживаясь за поручень. — Я тоже еду туда.
Эрни посмотрел на Ремуса так, словно он нанес ему смертельную обиду и сунул ему в руку билет.
Ремус двинулся между кроватей к лесенке, ведущей наверх. На него вдруг навалилась такая огромная давящая усталость, что он подумал, что с легкостью заснет даже в этом адском автобусе — лишь бы только успеть добраться до кровати. Совершенно не хотелось думать о прошедшей ночи — тело до сих пор ломило так, словно он последние несколько суток занимался тяжелой атлетикой. И запахи — Мерлинова борода, они преследовали его, словно рой назойливых насекомых. Он слышал даже такие запахи, которые и не хотел бы...
Неожиданно рядом раздался взрыв громкого хохота, и Ремус по привычке дернулся и обернулся.
В хвосте автобуса расположилась шумная многоголосая компания, в которой Ремус мгновенно различил огненно-рыжие головы близнецов Пруэтт.
Позабыв про усталость, он двинулся туда.
Гидеон Пруэтт играл на гитаре что-то из репертуара «Диких Сестричек». Девчонки смеялись, парни громко обсуждали последний матч по квиддичу. Ребята сдвинули несколько кроватей так, что получилось одно общее лежбище, и теперь они валялись на нем пьяно-сигаретно-пющей кучей, укладывали друг на друга ноги, пинались, тискались, в общем, вели себя как обычно. То и дело пшикали открываемые кем-то алюминиевые банки из-под сливочного пива. Девчонка-хиппи с длинными темными волосами, схваченными на лбу кожаным ремешком, громко доказывала что-то Бенджи Фенвику, размахивая руками. Ремус узнал её — Эммелина Вэнс из Когтеврана. Фенвик лениво ухмылялся ей и потягивал пиво, а бок о бок с ними кудрявая когтевранка Доркас Медоуз из прошлого выпуска и какой-то светловолосый парень сосались и чмокались, неловко завалившись на Фабиана Пруэтта, которому не было дела ни до чего, кроме Марлин, которая была уже слегка навеселе и то ли смеялась, то ли уже плакала шутке, которую отмочил Гидеон.
Волшебные огоньки, которые в последнее время были в большом ходу среди студентов Хогвартса, плавали над головами ребят, но как-то неровно, точно рой пьяных светлячков.
Компания притягивала неодобрительные взгляды сонных пассажиров и бессмысленные призывы соблюдать тишину.
— Эй, ребята, смотрите, это же Ремус! — Марлин первой заметила Ремуса, вскочила на смятую всклокоченную кровать, демонстрируя салону худые ляжки в пижамных шортиках, и призывно замахала руками так, словно они все были островом, а Ремус — проплывающим мимо кораблем.
— Ремус, Рему-ус!
Спящие по бокам салона волшебники недовольно обернулись.
Фабиан не упустил возмодность и ущипнул Марлин за зад, за что тут же получил пинок коленом. Красивая русоволосая Мэри Макдональд с надеждой обернулась, но увидев, что Ремус Люпин сегодня один, а не в компании Джеймса Поттера, улыбнулась ему с едва заметным разочарованием и просто махнула рукой. На ней была футболка с эмблемой «Диких сестричек»: «W» и «S», похожие на врезавшиеся друг в друга молнии. Такая же, как и на близнецах.
— Мистер Люпин, почему это вы бродите после отбоя? — витиеватым тоном протянул Бенджи, нахально улыбаясь и протягивая Ремусу руку.
— Присматриваю за тобой, Бендж!
— И ночь уж близилась к прощальному куплету, и были мы печальны и мрачны, — громко продекламировал Фабиан, важно салютуя Ремусу баночкой сливочного пива. Вокруг его головы была неуклюже повязана бандана, так что рыжие волосы торчали во все стороны. — Не знали мы, кому теперь давать обеты, улыбки наши были так грустны...
— Но тут, как солнце, вдруг явился друг с приветом, и души наши стали им полны! — Гидеон, как всегда, подхватил рифму брата. — Ведь он пришел, мерзавец, на рассвете, и падал свет в дырявые штаны!
Смеясь, Ремус по очереди пожал близнецам руки.
— Только не говори, что ты тоже едешь на концерт! — округлил глаза Гидеон.
— Ведь если это так, нам придется быть паиньками! — встревоженно добавил Фабиан.
— Оставишь нас после уроков за то, что мы дрались-курили? — витиевато играя голосом, поинтересовался Гидеон, перебирая струны.
— А также трахались, гуляли и, наконец, безбожно пили?
— Ты просто отвратителен сегодня! — сообщила Марлин, сочувственно похлопала Фабиана по макушке и громко икнула, после чего снова засмеялась.
— Делайте, что хотите, у вас есть мое официальное разрешение! — усмехнулся Ремус, делая глоток.
Прокатился довольный гул.
— Все слышали?! — крикнул Бенджи, обхватывая Ремуса за шею и высоко поднимая свою банку. — Староста объявил анархию!!!
Все засмеялись и подняли банки. Пиво брызгало во все стороны, отовсюду на Ремуса смотрели лоснящиеся в неровном свете лица, сверкали обнажающиеся в улыбках зубы, блестели глаза, было очень жарко, и казалось, что все эти полуголые тела слиплись в один клубок.
— Люблю этого парня! — заявил Гидеон и так сильно ударил по струнам, что по окнам прокатился звон. Пассажиры, и без того недовольные их соседством, так и подскочили и начали возмущаться, но ребята, которые в этот момент начали радостно и фальшиво орать «Исповедь банши», никого не желали слушать, так что волшебникам оставалось только клясть «Диких сестричек» вместе с их концертом и прятаться под одеялами и чарами-заглушкой.
— Слушай, Люпин, где Поттер и Блэк?! — крикнул Бенджи в ухо Ремусу, тщетно пытаясь перекричать Гидеона, который выкладывался больше всех. Марлин резко оглянулась на Ремуса, как только Бенджи назвал фамилию Сириуса. Голубые глаза девушки влажно заблестели, но тут вдруг автобус лихо повернул и все кучей повалились друг на друга, Эммелина на Марлин, Марлин на Ремуса, все захохотали.
— Если этих придурков не будет, я сорву концерт, все слышали?!
— Ой, угомоните его кто-нибудь, — раздался ленивый, немного гнусавый голос Доркас, вынырнувшей из объятий своего парня.
— Они будут, Бендж! — крикнул Ремус, вставая, и хлопая парня по спине. — Я скоро! — добавил он, когда все недовольно загомонили. — Скоро вернусь!
Качаясь, Ремус поднялся по лесенке, ведущей наверх, и на втором этаже тяжело привалился к перилам.
Надо же, всего один глоток сливочного пива, а тошнит так, словно он только что вылакал три бутылки огневиски.
Черт знает что...
Перед глазами вдруг поплыли большие лиловые пятна — они разъедали видимость, и Ремус испугался, что не устоит на ногах.
Вытянув руку, он на ощупь пробрался в темноте на третий этаж и, не раздеваясь, повалился на единственную пустую кровать во всем салоне. Подушка была восхитительно прохладной и мягкой — Ремусу показалось, что голова его, отдельно от тела, проваливается и проваливается в уютную тихую пропасть...
Звуки гитары доносились словно из-под глубокой воды...
Автобус мерно покачивался на ходу, изредка дергаясь вперед, когда надо было перескочить в следующее графство.
На кроватях, лениво раскачиваясь в такт автобусу, темнели силуэты волшебников. В том, как все эти незнакомые люди доверчиво спали на соседних кроватях, каждый в своих, привезенных из дому вещах, со своим багажом, было что-то умиротворяющее.
Ремус закутался с головой и не успел даже подумать о том, как ему сейчас будет хорошо, как мгновенно провалился в глубокий целебный сон.
Ему показалось, что прошло всего несколько секунд, как его разбудил чей-то голос, но когда он поднял голову и посмотрел в окно, то увидел, что над темным бесконечным полем, мимо которого несся автобус, уже забрезжила светлая полоска, словно кто-то размыл чернильное небо водой.
Ремус сел и сонно осмотрелся, зябко потирая плечи. Утро тянулось по салону прохладным сквознячком. Парень закутался в плед как в мантию и спустился вниз за горячим шоколадом. Он знал, что после подобных приступов слабости нет лучшего лекарства.
На цыпочках спускаясь вниз, Ремус вспомнил, что обещал одноклассникам вернуться, но когда оказался внизу, то увидел, что те и сами вповалку спят, обнявшись кто друг с другом, кто с гитарой, а кто и с банкой сливочного пива. На спинке кровати покоилась ступня одного из близнецов в дырявом носке. То и дело раздавалось чье-то мирное похрапывание, или случайно тренькала задетая струна.
Получив свой шоколад у сонного недовольного Эрни, Ремус вернулся назад, на свой тихий верхний этаж. Спать ему больше не хотелось, так что он вытащил из рюкзака «Степного волка» Гессе, прислонил подушку к окну и удобно устроился с книгой на коленях и кружкой ароматного горячего шоколада. Признаться честно, в такой обстановке он чувствовал себя гораздо уютнее, чем в компании Бенджи Фенвика.
Довольно вздохнув и отпив немного из кружки, Ремус наколдовал себе парочку огоньков и погрузился в чтение.
— Да ладно тебе, Лили, — вдруг услышал он совсем рядом с собой укоризненный тихий голос. — Вот ничего страшного бы не случилось, если бы ты его поцеловала!
Ремус опустил книгу, невольно прислушавшись.
Ему почудились знакомые нотки.
Он обернулся. Говорила девушка, лежащая через несколько кроватей от него. Упираясь локтем в подушку, она смотрела на свою соседку, так что Ремусу была видная только узкая спина, прикрытая пледом, и коротко стриженная макушка.
Внезапно громко скрипнули пружины кровати.
— Что?! — возмущенный голос Лили Эванс Ремус узнал бы даже в тысяче других голосов. Он увидел на фоне светлеющего окна взлохмаченную копну волос, и сомнений не осталось. — И ты туда же?!
— Он был в опасности!
— Да не был он ни в какой опасности!
Ремус навострил уши.
Они говорили о Джеймсе?
Точно, о нем.
Надо же, как неловко.
Первой мыслью было: надо немедленно встать и дать им понять, что он здесь и все слышит.
Это будет честно.
Но с другой стороны...
Он снова прислушался.
— Что, ни одного письма за все лето? — спросила Алиса Вуд. В ее голосе слышалось сочувствие.
Повисла небольшая пауза, затем раздался глубокий вздох.
— Нет, — ответила Лили, и в этом «нет» Ремус услышал столько неподдельной горечи, что ему вдруг стало одновременно и стыдно, и приятно за Сохатого. Он решительно сунул книгу в рюкзак и встал.
