Истошный дух на перепутье,
Закрыв глаза, не продохнуть,
Последний вздох, и вот чуть-чуть я...
...Переболевший всем чуть-чуть.
Я горжусь тобой, промозглая Москва,
Беспредельная слякоть страдания,
Всю горечь искусства ты так пронесла,
Что и я теперь мускус изгнания.
Ни душою, но тканью, однако кривлю,
К тому и катышки из нитей кашемира,
Народа вонь я тоже вряд ли полюблю,
И даже если бы она меня любила.
Россия государством побывала,
Когда она стала лишь пастбищем?
Для всякой пародии на маргинала
И ублюдков по кличке «товарищи»?
С родословной своей она сучья матрёшка,
Её кинуло столько детей,
Мораль чудотворна, как с мясом лепёшка,
Ею в Питере кормят людей.
Толи вой хищно жалобный, с голоду,
Толи блеянье жалких ягнят,
Пропоносить весь мир свыкнусь смолоду,
Буду чавкать под плоть октябрят.
Я, порою, уверен: холодной плитой,
Что меж солнца в России нависла,
Не иначе прикроют другою страной,
Как и раньше, мороженным чистым.
И неважно, кто тащит тот воз,
Крылов скажет: «и ныне там будет»
Миллион толерантных подержанных роз,
Сехизмундо меня ли разбудит?
Светофором безудержно греешь мой шарф,
Я закопан в него, как снегирь,
Захоронен во льдах, я во взгляде жандарм,
Защищающий гордость зимы.
