Туман растворяет лес в небесах,
Кроны жуют черепицу,
Пламень цветёт в бесконечных слезах,
Из них звёзды плетут вереницу.
Россыпь берёз развязала уста
В тугие молочные кружева,
Дурманом укутаны эти места,
Русь моя ими простужена.
Наглухо кличет, зовёт серафим
Хлеб этой выжженной почвы,
Плотью испытан божественный мим,
Воздухом влажным и сочным.
Он не блуждает, не вяжет листву
И рассыпчатых хвойных изгибов,
Это не он обернул в бересту
Запястья древесных полипов.
Шёпот увял в глубине его век,
Господь для него - покровитель,
У нас столько общего: я человек,
А он - моих страхов обитель.
Возможно, Создателя этим гневлю,
Столь по-свойски его нарекая,
Что я до сих пор им не предан мечу,
О тщеславной свободе мечтая.
Молитва остынет смиренно, и я,
Пеплом хворост чела посыпаю,
Не верю, но знаю, что хватит огня
На тех, кого в нём обретаю.
Свобода у тех, кто стоял на краю,
- Мгновение лжи пред падением,
Аспид не страшен, коль предан кресту,
Он исковеркан неведением.
Я тяжко виновен за тех, кого зря,
Во грех призывал, да в полымя,
Пылать и резвиться, душою кривя,
Грызть руку, что яством кормила.
В густой тишине я бездонно умолк,
Расплывается горечь в мухах,
Не дремлет вскормивший враждующих волк,
Он властью упившийся в муках.
Грехóм подозрения будет подвох
И мастью хвалебного слога,
Не бойся, когда на тебя смотрит Бог,
Но бойся взглянуть на Бога.
