Ставка

XX. Океан боли

Его глаза уже почти сверкают от злости, я стою возле кровати в одном нижнем белье, и всё тело моё так напряжено, словно я вот-вот кинусь бежать. И инстинкт говорит мне о том, что уже пора бы это сделать, но я заставляю себя стоять на месте. Ногти впиваются в ладони, оставляя на коже полумесяцы. В горле пересохло, в животе затянулся неприятный узел, тело покрылось мурашками. Тем временем Чонгук уверенно подошёл к окну и развязал толстый витой шнур, которым была подвязана штора. Он выдернул из петли шнур и решительно обернулся ко мне. Его вены напряглись, сжимая грубую ткань.

— Нет! — слабо пискнула я, и мои ноги всё же рванули прочь, но я успела добежать только до двери, только руку к ручке протянула, как меня за волосы со всей силы дёрнули назад. Затылок прожгла боль, колени больно ударились об пол, а Чонгук потащил меня к кровати волоком. Я попыталась встать, но сделать это оказалось невозможным: Чонгук тащил меня, словно какую-то тряпку, пока на ногах оставались царапины.

Он придавливает меня к кровати и стягивает мне шнуром сведённые вместе запястья.

— Нет, пусти меня! Чёртов ты психопат! — я в ужасе вою, давясь слезами, а он, стянув мне запястья столь сильно, что шнур просто впился в кожу, за концы этого шнура привязал меня к дальней боковине кровати. А затем очень резко дёрнул, распластав поперёк кровати так, что коленки мои со стуком грохнулись на пол. — Да остановись же ты!

— Когда я сказал тебе заткнуться, ты этого не сделала, — проговорил он, усмехаясь и глядя на меня сверху вниз. А я стою перед ним униженная, на коленях, привязанная вниз лицом к его же кровати. И на какой-то миг в своей голове представляю, какое блаженство он сейчас испытывает. Он растоптал меня, унизил, заставил умолять, давясь ужасом и слезами. Когда уже ему будет достаточно вдоволь моих слёз и страхов? Насытится ли он когда-нибудь?

Чонгук достаёт из шкафа ремень под мой очередной вопль ужаса. Он любовно проводит по нему руками, а затем сдёргивает с меня моё нижнее бельё, оставляя меня совсем нагой, полностью беспомощной, униженной, привязанной к кровати.
Он стоит надо мной, с удовлетворением смотря на моё обнажённое тело. А я только сдавленно рыдаю: «Будь ты проклят! «Будь ты проклят!» Уже не верю, что здравый рассудок ещё может вернуться к нему. Сейчас он меня изобьёт, изнасилует, снова опустит до уровня плинтуса и оставит зализывать раны, собирать по кусочкам душу.