Это было не раз, это будет не раз
В нашей битве глухой и упорной:
Как всегда, от меня ты теперь отреклась,
Завтра, знаю, вернешься покорной.
Но зато не дивись, мой враждующий друг,
Враг мой, схваченный темной любовью,
Если стоны любви будут стонами мук,
Поцелуи - окрашены кровью.
Николай Гумилев
Сириус проснулся и приоткрыл глаза.
В прогалины между деревянными балками на потолке закрадывались зябкие солнечные лучи. Снаружи вовсю заливались птицы.
Ну вот. Похоже, он проспал первый урок.
Сириус сонно улыбнулся и рассеянно провел пальцами по спине спящей девушки.
Овсяные кудрявые волосы Розмерты цеплялись за его руку. Он медленно накручивал их на палец, потом распутывал и снова накручивал...
После случая в кабинете Слизнорта прошла неделя. Самая трудная неделя в жизни Сириуса. Ценой огромных усилий он свел общение с Малфой до максимального минимума, даже ухитрился ликвидировать их совместный арест. Он помирился с Блэйк (ценой нескольких украшений) и непонятно каким образом заслужил прощение Анестези. Ну как, заслужил. Она просто пришла к нему в библиотеку, и они сделали это прямо на столе, в укромном местечке рядом с архивом. Потом она так же быстро ушла, как и появилась, а вечером Сириус обнаружил у себя в рубашке ее красное белье. Француженки.
И в первое время даже создалась видимость какой-то нормальной жизни... но потом все снова полетело к чертям.
Белобрысая ведьма влезла ему в голову и не желала уходить.
После того вечера он чувствовал себя так, словно вымазался в грязи. И это ощущение испорченности не отставало от него, а только усугублялось, так как они постоянно сталкивались в коридорах, в большом зале и на уроках. Она бесила его своими белыми малфоевскими патлами и надменным взглядом, но в то же время он слышал её запах, когда она проходила мимо, чувствовал её, одного её присутствия в помещении хватало, чтобы у него встал, как у какого-нибудь вшивого третьекурсника. И как с этим бороться Сириус не знал. Каждую ночь она приходила в его сны и делала такие вещи, что Сириус просыпался от того, что кончал в одеяло, как двенадцатилетний пацан, и потом часами стоял под душем и сначала смывал с себя чувство гадливости и отвращение, а потом думал о ней и дрочил, как сумасшедший. Днем он опять видел её и всё начиналось по-новой, Сириус чувствовал себя больным, а по ночам в душе, или вот как сегодня, в чужих объятиях ловил себя на том, что исступленно шепчет ее имя.
