Несколько дней после ссоры с Ремусом в лесу Мэри не выходила из комнаты. Точнее, она попыталась, но выдержала ровно десять минут перемены. Едва только увидев Ремуса, она вспомнила, как он тискался со взрослой учительницей, и опрометью бросилась прочь от класса.
Следующие два дня Мэри сидела на кровати, задернув полог, и ревела. Лили и Алиса несколько раз пытались её разговорить, вытащить на уроки, но Мэри отказывалась выходить и просила, чтобы её оставили в покое.
Пока она плакала — костерила себя на чем свет стоит за то, что призналась Ремусу в любви. А когда успокаивалась, снова вспоминала сцену на поляне у загона, и её буквально начинало тошнить. Мерлин, да как это вообще возможно? Ремус и эта старуха! Это же так... так...
Потом она опять начинала рыдать, думала о том, что своими руками разрушила дружбу с ним, и что теперь он будет считать её легкомысленной дурой, или шлюхой, потому что она совсем недавно жаловалась ему на Дирка. А ведь она и с Дирком начала гулять только потому, что понимала — Ремус, такой честный, благородный и правильный никогда не станет встречаться с бывшей подружкой Джеймса Поттера, у них же братство и прочая ерунда. А он, оказывается, не настолько честный и благородный, раз не придумал ничего лучше, чем закрутить роман с школьной учительницей!
В перерывах между рыданиями Мэри забывалась тревожным сном, или пыталась съесть что-нибудь, но аппетита не было. В конце концов она откопала в тумбочке пузырек с Умиротворяющим бальзамом, который дал ей доктор Джекилл, и выпила весь, целиком. Бальзам помог. Мэри проспала целые сутки, а когда проснулась, почувствовала первым делом не угрызения совести, а жуткий голод. Да и спальня уже надоела. Захотелось выйти к людям.
Малышня к этому времени уже разошлась по спальням, а старшие, наоборот, только-только сползались к огню и креслам, ведь за пару часов до отбоя в гостиной всегда начиналось самое интересное. Сегодня же в гостиной было сравнительно тихо, так как большинство старшеклассников сидело за книжками и в голос кляло наступающие экзамены.
Мэри схватила из коробки на столике большой пончик с ежевикой, плюхнулась в ближайшее кресло и обхватила руками подушку. Ремус сидел в компании друзей в дальнем углу. Они что-то обсуждали, сдвинув головы, кажется, даже, спорили. На Мэри он не взглянул, наверное, не заметил, что она спустилась в гостиную. Зато Мэри не сводила с него глаз добрую четверть часа, и пока наблюдала за ним, жадно кусая пончик, поразилась тому, какая странная перемена произошла с Люпином за те несколько дней, что они не виделись! Бледность, не то серая, не то желтая, чудовищные мешки под глазами, нездоровый, горящий взгляд. Он казался нервным и дерганным, тряс ногой, потирал руки. Сначала Мэри подумала, что он заболел, но потом вдруг осознание снизошло на неё, точнее, обрушилось, как гром среди ясного неба, или дело было, и Мэри прошиб холодный пот. В свое время она удивительно легко свыклась с новостью о том, что Люпин — оборотень, но вот то, что он — действительно оборотень и может буквально им стать, хоть бы и в следующую секунду, испугала её до чертиков.
