Ремус несколько раз плеснул в лицо ледяной водой, с силой вытер тыльной стороной ладони влагу с носа и глаз и уперся руками в края раковины, уставившись на свое отражение. Вода капала с его волос.
«Уроды... ненавижу!», — рассеяно думал он, глядя на розовые, яркие отметины, оставшиеся после того, как из него вытащили наконечники стрел.
Ему снова приснилось, что он в Мунго. Снова казалось, что он привязан к койке. Снова виделись эти фигуры в лимонных халатах.
Он проснулся в холодном поту, содрогаясь от ужаса.
А затем страх сменился тупой ненавистью. Эта ненависть была хуже внезапной вспышки злости. Эта напоминала зубную боль.
Ремус выпрямился и, надменно глядя своему отражению в глаза, потрогал шрамы. Два в плечах — целитель сказал, что ему перебили сухожилия так, чтобы он не мог двигать лапами. Ещё один — в животе. И последний — в бедре.
Как будто его специально хотели лишить возможности двигаться.
Те, что были на плечах все ещё побаливали.
Но это ерунда. А вот недавно разбитая губа саднила и эта боль подогревала дремлющий в груди котел злости.
«Понимаете, молодой человек... это как раздвоение личности. Так как вы долгое время жили в человеческом обществе, волчье сознание было подавлено. Под влиянием вожака оно выплеснулось наружу и теперь нужно время, чтобы вы вернулись в норму. То есть, чтобы оно снова скрылось. Вы меня понимаете?»
Отражение Ремуса задергало носом и верхней губой, обнажая зубы.
Он взлохматил волосы обеими руками и сбил густую прядь так, чтобы она падала на глаза. Движения его руки напоминали взмахи лапы. Разворошил её пальцами и ещё яростнее уставился в зеркало.
Люди.
В это слово вливалось всё презрение, на которое Ремус был способен.
Что они могут знать о норме?
У них разные нормы. В их нормальном мире Ремус Люпин болен.
Как же долго они лгали ему.
Друзья.
Только теперь он понял. Всё понял, всё до конца. Между человеком и волком не бывает дружбы.
