И снова они стали жить молча, далекие и близкие друг другу. Однажды среди недели, в праздник, Павел, уходя из дома, сказал матери:
- В субботу у меня будут гости из города.
- Из города? - повторила мать и - вдруг - всхлипнула.
- Ну, о чем, мамаша? - недовольно воскликнул Павел. Она, утирая лицо фартуком, ответила вздыхая:
- Не знаю, - так уж...
- Боишься?
- Боюсь! - созналась она.
Он наклонился к ее лицу и сердито - точно его отец - проговорил:
- От страха все мы и пропадаем! А те, кто командуют нами, пользуются нашим страхом и еще больше запугивают нас. Мать тоскливо взвыла:
- Не сердись! Как мне не бояться! Всю жизнь в страхе жила, - вся душа обросла страхом! Негромко и мягче он сказал:
- Ты прости меня, - иначе нельзя! И ушел.
Три дня у нее дрожало сердце, замирая каждый раз, как она вспоминала, что в дом придут какие-то чужие люди, страшные. Это они указали сыну дорогу, по которой он идет...
В субботу, вечером, Павел пришел с фабрики, умылся, переоделся и, снова уходя куда-то, сказал, не глядя на мать:
- Придут, - скажи, что я сейчас ворочусь. И, пожалуйста, не бойся...
Она бессильно опустилась на лавку. Сын хмуро взглянул на нее и предложил:
Это ее обидело. Отрицательно качнув головой, она сказала:
- Нет. Зачем же?
Был конец ноября. Днем на мерзлую землю выпал сухой мелкий снег, и теперь было слышно, как он скрипит под ногами уходившего сына. К стеклам окна неподвижно прислонилась густая тьма, враждебно подстерегая что-то. Мать, упираясь руками в лавку, сидела и, глядя на дверь, ждала...
Ей казалось, что во тьме со всех сторон к дому осторожно крадутся, согнувшись и оглядываясь по сторонам, люди, странно одетые, недобрые. Вот кто-то уже ходит вокруг дома, шарит руками по стене.
Стал слышен свист. Он извивался в тишине тонкой струйкой, печальный и мелодичный, задумчиво плутал в пустыне тьмы, искал чего-то, приближался. И вдруг исчез под окном, точно воткнувшись в дерево стены.
В сенях зашаркали чьи-то ноги, мать вздрогнула и, напряженно подняв брови, встала.
